Не очень-то советский поэт

Как-то так получилось, что новокрестьянская традиция в русской поэзии ХХ века крупными женскими фигурами не представлена. И символисты, и акмеисты, и комсомольские, и военные поэты, и шестидесятники могут гордиться этой особенностью, а вот «деревенщики», несмотря на всю силу своей ветви, – нет.

Конечно, мы можем назвать Светлану Сырневу из современников (и получить возражения), упомянуть Майку Луневскую из молодых (тоже с оговорками), однако, наверное, Ольга Фокина (1937-2023) единственная известная в народе поэтесса, которая могла бы по праву взять на себя эту роль. Речь не о ее равновеликости с Николаем Рубцовым или Юрием Кузнецовым, коих она практически ровесница, с кем она училась почти в одно время в Литературном институте. И не о том, что вот у акмеистов есть Анна Ахматова, у символистов – Зинаида Гиппиус, у военного поколения – Юлия Друнина, у шестидесятников – Белла Ахмадулина, так давайте и «поэтам от сохи» определим героиню, чтобы никому не было обидно. Но, будучи сама по себе не столько масштабной, сколько подлинной фигурой, Ольга Фокина органично отходит к этому направлению, пусть и уступая собратьям в величине.

А когда по ночам на твоих берегах
Запоют о красавице Волге,
Соберешь ты и спрячешь поспешно в рукав
Частых звезд голубые осколки.

И раскинешь туманы, от взглядов таясь, –
Видно, песни тебя всколыхнули, –
И росою обильной наплачешься всласть
За короткую ночку июля.

«Северная Двина»

Рожденная в архангельской деревне Артемовская в многодетной крестьянской семье, Ольга Фокина, видимо, принадлежала к тому железному поколению, которое не смогли сломить никакие материальные и физические тяготы, никакая личная неустроенность. Но пошатнули духовные переломы. Подобно Юрию Кузнецову, в раннем детстве потеряв на войне отца и став свидетельницей горя матери, будущая поэтесса сохранила в душе образ страдающей родительницы – один из основных в ее стихах. Будучи по первой специальности фельдшером, в 1957 году девушка решилась оставить малую родину, запечатлевшуюся у ее лирической героини невзаимной любовью и неизбывной крестьянской страдой, ради поступления в Литературный институт. Как бы знатоки ни оценивали впоследствии поэтическое дарование автора текста одной песни о погибшей стюардессе («Звездочка моя ясная…»), личностью она была далеко не средней. Миллениалу трудно представить фантастический путь от осиротевшей северной девочки до известной советской поэтессы и культурного деятеля.

Сегодня странно думать, что ранние произведения автора приемная комиссия сблизила с цветаевскими, но это так. В вузе судьба девушки пересеклась с другим классиком нашей поэзии – Николаем Рубцовым, подобно Фокиной, не ожидающим поддержки и крепкого тыла со стороны родительской семьи, которой у певца «Звезды полей» не было вовсе. Годы учебы также сдружили ее с Василием Беловым. По воспоминаниям современников, поэтесса сочетала в себе высокие нравственные идеалы, почти аскетические, с терпимостью и состраданием. Так, она оберегала Рубцова от злоупотребления, но сложно относилась к Белле Ахмадулиной, видя ее рисующейся на публике. Большую часть своей долгой профессиональной жизни Фокина провела в Вологде, выпустив множество поэтических сборников, там же родилась и ее дочь, поэтесса Инга Чурбанова. Наибольшим потрясением в судьбе, судя по всему, как и для Галины Улановой, для нее стала перестройка. Если великая балерина впервые ощутила себя теряющей чувство реальности, то для Фокиной это было нравственным испытанием.

Не снились мне монастыри,
Безгрешных каменные латы…
А ты сказал и повторил,
В глаза мне глядя: «Как чиста ты!» –

Я, признаюсь, не поняла,
Что мысль твоя в себе таила:
Была ли это похвала –
Иль сожаленье это было.

Ранняя самобытная поэзия Фокиной, с песенным началом, посвященная крестьянской жизни, девическим чувствам, красоте северной природы, – светлая и полная надежды. Она звучит в есенинском, полузапрещенном тогда ключе, словно бы поднимая над суровостью действительности. Это не советское «бодрящее» воспевание достижений деревни, а связанная с фольклором, с традицией Никитина и Некрасова лирика. Думая о несвободе того трудного времени, мы невольно удивляемся этому непосредственному, свежему, даже философскому ростку на фоне эпохи. Много внимания уделено личному, а не «всенародному» в ее творчестве, но это естественное, органичное течение ее чувства. Печаль вдовой матери, работа в поле брата, красота лесов и рек, прощание с деревней, первая столичная непривычность, дружбы и радости молодости… Хронологически совпадая с плеядой шестидесятников, Фокина по-другому выбивается из своего времени, не преодолевая его бунтом, а тяготея к классической линии.

Зрелое творчество поэтессы в большей мере несет на себе печать жизни, двойственности «деревенского» направления 70‑х, у которого глубокий патриотизм, понимаемый по-своему, не всегда сочетается с советскими идеалами. Сквозь мотив чистой поэзии пробивается возмущение – публицистичность. Женщину волнует непонимание ее ровесниками переживших войну стариков, черствость властей по отношению к крестьянскому сердцу, невозможность дать лучшую жизнь тем, кто своими вековыми страданиями наиболее заслужил ее. Мы видим единственную слабость выстоявших детей войны – неспособность принять крах своих представлений о будущем: поэтесса была дочерью своего времени. Для нас Фокина останется в ее лиризме, музыкальности, фольклорной интонации женского стихотворения «ни о чем особенном». Не в этом ли его красота?

Брусника, брусника,
Брусникин черед…
Приближенным криком
Зовет пароход.

Опять расставаться,
Опять уезжать
От полного счастья –
Брусничины брать,

Дышать позолотой
Осенних лесов,
Следить за полетом
Последних листов…

Анна АЛИКЕВИЧ