Наверное, это философский закон: чем ближе берешь явление к его истоку, тем оно прекраснее. “Слово о полку Игореве” – начало русской литературы, а значит – начало и русской души. Все, что в нас хорошего, чем еще мы можем гордиться – оттуда.

“УГ” вновь обращается к “Слову…” – произведению загадочному. Оно никогда не наскучит. Ведь “Слово…” – как зеркало; в его истолкованиях отражается и наша жизнь. И еще резче, чем жизнь ХII века.

B Древней Руси князей условно можно было разделить на “мономашичей” и “ольговичей”. В наше время исследователи “Слова о полку Игореве” тоже разделились на две партии. Первые считают Автора “Слова” (кем бы он ни был) “мономашичем”, вторые – “ольговичем”. А поскольку мнение исследователей об Авторе “Слова” априори положительное, сами исследователи – либо “мономашичи”, либо “ольговичи”, и именно с этой точки зрения решают большинство загадок “Слова”. Но давно пора взглянуть на вещи с птичьего полета.

“За” и “против” Бояна и Олега

Скажем, Борис Рыбаков, известный историк, крупный специалист по русским древностям, – яркий “мономашич”. Потому на вопрос о том, как Автор “Слова” относится к Бояну (хорошо или плохо), ответ у Рыбакова может быть только один – плохо. Это как теорема: Боян воспевает “ольговичей”, Олега, Романа и пр., значит, он, с точки зрения Автора (как его видит Б. Рыбаков), “плохой”. И выдвигается целая теория о споре Автора с Бояном…

А вот, например, Андрей Никитин, считающий, что автор – сторонник “ольговичей” – тот “за” Бояна, и даже утверждает, что частичка “не” из второй фразы (“…а не по замышлению Бояню”) возникла при переписке рукописи, и нужно читать, наоборот, “по замышлению”.

Различие точек зрения этих двух авторов достигает максимума при оценке Олега (деда главного героя “Слова”) и Владимира Мономаха. Если для Никитина Мономах – хитрый и коварный, то Рыбаков считает его, наоборот, чуть ли не идеальным политическим деятелем Руси. Мнение самого Автора “Слова” довольно неопределенно. “Того старого Владимира нельзя бе пригвоздити к горам киевскым…” Толковать можно так и эдак.

Поскольку Рыбакову хочется, чтобы Автор высказался в пользу Владимира гораздо более определенно, он даже вставляет в дошедший до нас текст “Слова” “недостающую страницу” (не смущаясь тем, что по логике вещей недоставать может разве что целого листа). На этой странице должно находиться славословие в честь Владимира Мономаха, взятое, с соответствующими переделками, из “Слова о погибели земли Русской”. Все это выглядит весьма неубедительно. Если эта страница и была, то восстановить, что на ней было – хвала или хула Мономаху, невозможно.

Олег же, по мнению Рыбакова, показан в “Слове” чуть ли не как злой гений. Но опять-таки концы не слишком точно сходятся с концами: ведь Автор называет Олега “младым и храбрым князем”, прозвище же “Гориславич”, скорее, возвеличивает его, так как произошло, по-видимому, не от “горя”, а от слов “гореть славой”.

Да, Олег начал приводить половцев на Русь, используя их в междоусобной борьбе с родственниками. Но в дальнейшем этим же грешили и “мономашичи”. Да, Святослав Ярославич, отец Олега, первым из русских князей пошел на мировую с половцами, породнился с ханом Шаруканом. Но очевидно, что черниговские и новгород-северские князья имели все основания поддерживать “худой мир” с половцами, ведь это они всегда встречали первый удар при половецких набегах.

Но в “Слове” нет прямых указаний на “абсолютное зло” Олега и “абсолютное добро” Мономаха. Да и вообще там нет ничего совсем уж черного и совсем белого.

Можно констатировать – Автор, подобно спортивному комментатору, не имеет любимой команды. Его точка зрения не угадывается так отчетливо, как многим хотелось бы. Общее бесспорно: поэма полна патриотического духа, идеями консолидации русских княжеств, противостоящим Степи. Но консолидация как таковая не означала предпочтения тех или иных княжеских домов. Цель “Слова” (как и цель Святослава Всеволодовича, Марии Васильковны, его жены, князя Владимира Ярославича) – примирение “мономашичей” с “ольговичами”, возможно, при помощи указания на своеобразную фигуру безрассудного князя-мудреца, на собственном опыте убедившегося в бесплодности противостояния “поганым половцам” или дружбы с ними в одиночку.

И еще раз: кто автор?

И тут естественно обращение к центральной проблеме большинства исследований “Слова”, – к поиску Автора. Легко понять, что “мономашичи” будут искать Автора среди потомков Мономаха и их сторонников, “ольговичи” обратятся к потомкам Олега. Но, как представляется, Автор не отождествляет себя ни с теми, ни с другими. Он умудряется в своем произведении выразить интересы Руси в целом. И в этом-то и состоят его своеобразие, необычайная глубина, и не побоимся сказать – прогрессивность гражданской и человеческой позиции.

Впрочем, об Авторе “Слова” мы знаем больше, чем кажется. Во всяком случае один из тех, кто участвовал в написании “Слова”, – хорошо нам известный Святослав Киевский. Его речь, его “златое слово” нельзя было бы исказить, не вызвав репрессий. Поскольку же “Слово” как произведение, имеющее политическую значимость, было адресовано русским князьям, номинально признающим Святослава “отцом”, передача его слов просто обязана была быть точной (это касается также и сна Святослава).

Святослава считают князем слабым. Удивляются, насколько не соответствует образ реального Святослава и его литературного образа. Но что такое здесь “реальный”? Мы-то ведь знакомы только с летописями, а там все подается с точки зрения будущего Московского княжества, которое победило в конечном итоге. При таком взгляде Святослав котируется гораздо ниже князей северо-восточной Руси, куда перетекает “центр истории”. Мнений, противоречащих летописям, просто не существуют, кроме “Слова о полку Игореве”, где русская история дана совсем в другом разрезе.

А если обратиться к фактам, то выяснится, что Святослав – один из крупнейших князей, многократно объединявший усилия враждовавших княжеств, совершавший многочисленные победные походы в Степь, князь, имя которого связано с годами мира, достигнутого дорогой ценой. Да вот, например, и “Слово” тоже ведь не осталось без ответа. “Ольговичи”, тот же Игорь, примирились (пусть и на время) с “мономашичем”и и совершили совместный поход, первый совместный поход за много лет. В чем видеть величие князя? В его военной силе? В количестве повергнутых соперников? Или во взвешенной, многогранной политике, приносящей свои плоды?

Но вряд ли Святослав был единственным автором “Слова”. Его речь, что бы ни говорили, выглядит лакированной и дипломатичной (при всей иронии и при всех неприятных намеках, на которые дает право власть). Лирическая и, так сказать, “приключенческая” часть “Слова” контрастирует с ее великокняжеской спецификой. Но раз уж речь включена в состав “Слова”, то второй (настоящий?) Автор “Слова”, не будучи Святославом, все-таки как бы выступает от его имени. Следовательно, как мне кажется, это должен быть очень близкий родственник Святослава или/и очень близкий к нему человек.

Впервые в качестве Автора жену Святослава Марию Васильковну назвал известный исследователь “Слова” Георгий Сумаруков (“Затаенное имя”, 1997). То, что Автор – женщина, удивительно разве что для людей, ничего не знающих о “слововедении”. Уже назывались имена Евфросиньи (или Ольги?) Ярославны, Агафьи Ростиславовны, внучки Мономаха…

Много в “Слове” женщин и о женщинах: о “женах русских”, о “половецких девках”, о Глебовне, о Ярославне, о Деве-Обиде, которая всплеснула лебедиными крылами, о Карне и Желе – богинях языческого славянского пантеона. А вот самый центральный эпизод поэмы – русичи победили половцев в первом сражении. И о чем же идет речь? О тряпках: о злате и паволоках, о драгих япончицах и оксамитах, об узорочье половецком… А потом: “Дремлет во поле Ольгово храброе гнездо…” – в этом удивительном эпизоде такая бездна материнства! Чем больше вдумываешься, тем яснее – так может написать только женщина, только мать (и скорее всего – многодетная). Которая много ночей провела над колыбелью, убаюкивая своих спящих детей.

Половцы, победившие Игоря, вторглись на Русь: готские девы звенят русским златом, торжествуют, вспоминают Шарукана, которого в свое время победил князь Святослав Ярославич. А Святослав видит смутный сон на киевских горах: языческий обряд своих собственных похорон. “Тощие тулы” негуют его, очевидно, обмывают его мертвое тело. Тощие тулы – как разъяснил известный исследователь “Слова” В. Буйначов, это, скорее всего, бездетные женщины, старые девы, исполняющие роль плакальщиц, вообще помощницы при обрядах.

А когда Кончак с Кзой гонятся за Игорем в конце поэмы, то обсуждаются проблемы, которые вполне могут быть названы “семейными”: как быть с “соколенком” (то есть с князем Владимиром, сыном Игоря, оставшимся в плену). Кончак предлагает опутать красной девицей, Кза – против: “Ни нам будет девицы, ни нам будет и сокольца”…

Ни в одном произведении древнерусской литературы нет такого обилия персонажей женского рода. Нет такого внимания к семейным проблемам.

В конце поэмы есть такая строчка: “Рек Боян и ходына Святославля пестворца старого времени Ярославля Ольгова коганя хоти”. “Ходына” – это по-тюркски “госпожа” или, учитывая контекст, “княгиня”. Но именно “княгыней” Святослава называлась Мария Васильковна в летописи, в тех двух эпизодах, которые там с ней связаны.

А недавно мне позвонил один из старейших наших журналистов Г. Панушкин. Оказалось, он белорус и в детстве жил в деревне неподалеку от Полоцка. И его бабушка по ночам у костра пела детям старинные исторические песни. Одну из них он помнит, это “Сказание о битве на Немиге”. Знакомые вещи, не так ли? “А на Немиге снопы стелили, все с головами человечьими; молотили их цепами булатными, веяли душу от тела”, – сказано в “Слове”. Г. Панушкин издал песню в виде книжки. Он клянется, что, если слова и не точны, то по смыслу все верно.

Там удивляет одно место. Когда Всеслав возвращается из неволи, очень уж это похоже на возвращение Игоря:

Князь Всеслав смахнул слезу,

Натянул поводья.

Конь, почувствовав узду,

Вздрогнул у разводья.

Если это действительно очень древняя песня, то, может, ее знала и Мария Васильковна? Тогда это что же – прототип “Слова о полку…”?

Тайнописные знаки

Но самым главным доказательством авторства Марии Васильковны нужно считать так называемую “тайнопись” в “Слове”. Сумаруков считал, что “Слово” написано акростихом, то есть первые буквы строчек составляют текст, в котором многократно повторяется имя “Мария”. Я попытался проверить эти гипотезы и пришел к весьма удивительным результатам. Буквы имен Мария и Святослав, похоже, составляют как бы некие рисунки внутри текста. Буквы имени “Мария” либо идут по диагонали, либо составляют ромб, либо символ Рюриковичей (ререг), буквы имени “Святослав” образуют как бы зигзаг в форме латинской “S”.

К примеру, на этом рисунке – знаки “Марии” и “Святослава” рядом (текст записан стихами, как в “Киевской псалтыри”, а не сплошь, как в летописях; одна строка выделена – красная). И таких знаков в тексте “Слова” несколько десятков, а их расположение – равномерно, что позволяет разбить текст на страницы: как известно, первоначальная рукопись до нас не дошла.

Все это, однако, порождает больше проблем, нежели разрешает. Ведь нам не известны примеры подобных знаков в других старинных рукописях. Зачем они потребовались Автору? И все-таки Автор – Мария Васильковна или кто-то еще, кому потребовалось увековечить ее имя на рукописи “Слова”? И почему такие странные “знаки”, какая-то “S” у Святослава?

Изучая частоты встречаемости букв в “Слове”, я обратил внимание, что они ничем существенным не отличаются от частотностей в других текстах, даже и в современных. Но если бы Автор сам подбирал слова с целью появления всех этих знаков, то частоты букв “м”, “а”, “с” и т.д. должны быть чуть-чуть выше. Этого нет, и объяснить это можно лишь тем, что работа над текстом, связанная с появлением знаков, выполнялась уже после того, как был готов первоначальный текст. Причем это должно было делаться с огромной бережностью: лишь переставляя строчки и отдельные слова, ибо только такая переработка текста не нарушает частотности отдельных букв.

Значит, у текста “Слова” был третий (кроме Святослава и Марии) автор! Он мог, например, записать устный вариант, принадлежащий Марии, и изменять его в нужном ему духе. Это мог быть, например, Владимир Ярославич, сын Осмомысла, на прямое авторство некоторых фрагментов которого указывает большое количество галицизмов. Владимир Галицкий фигурирует в качестве предполагаемого автора уже давно, начиная, кажется, с работ Л. Махновца. Но вот что интересно: Владимир, оказывается, женат был на дочери Марии и Святослава. По причине сложных взаимоотношений с отцом (Осмомыслом) Владимир жил в Новгороде Северском, у князя Игоря. И вот еще важная деталь: ведь он как-никак брат Ярославны! А это объясняет очень многое. Мне кажется, плач Ярославны мог написать только очень любящий ее человек, то есть только брат. Вряд ли это была Мария Васильковна, потому что в “плаче” Ярославна сравнивается с дунайской чайкой (“полечу зегзицею по Дунаеви”, по Дунаю, в устье, летали только морские чайки), а Мария, скорее всего, выбрала бы какой-нибудь более “северный” эпитет. Хотя все это, конечно, только предположения…

Итак, три очень вероятных создателя “Слова”. Один, Святослав, высказывает главную политическую идею; второй, вернее, вторая, Мария Васильковна, она здесь самая главная – создает потрясающее личностное поэтическое произведение, лирическое, трагическое; третий – Владимир Ярославич, впоследствии записывает текст, переставляя строчки так, чтобы получались увековечивающие создателей символические знаки. Идея “тройного” авторства возникла при обсуждении проблемы с такими знатоками “Слова”, как Ю.И.Медведев и В.С.Батузов. Видно, не случайно в “Слове” упоминаются волк, белка и орел? Не просто три лика Сущего, а намек также и на трех авторов. “Ольгович”, силой своего политического кредо возвысившийся над княжескими крамолами и которами, княгиня из Полоцка, правнучка Всеслава, всегда воевавшего со всеми, не делая различий, и несправедливо изгнанный наследник одного из крупнейших княжеств Руси – им ли было не желать объединения?

Вот уже приближается 200-я годовщина с тех пор, как Мусин-Пушкин опубликовал рукопись, которую “зачитал” из библиотеки Спасо-Ярославского монастыря. Но споры “мономашичей” и “ольговичей” не прекращаются. В “слововедении” они перешли из фазы кровавых битв в сражения сугубо интеллектуальные, хотя оттого не менее страстные. Но и в жизни мы всюду видим и “мономашичей” (государственники?), и “ольговичей” (рыночники? анархисты?). Видно, таков уж наш пресловутый менталитет. И так как сражаются они, как правило, совсем не литературными аргументами и норовят все время привести половцев на Русь, может, необходимо написать нам еще одно “Слово”, которое бы наконец всех примирило? Только вот где нам найти вторую Марию Васильковну?!

Евгений БЕЛЯКОВ