Наука

Этот материал мог бы, вероятно, появиться в рубрике “Верю – не верю”. В нем слишком много загадочного, мистического, потустороннего. Но, согласитесь, именно непознанное влечет людей в науку, вызывает к ней повышенный интерес.

Поэтому, надеемся, что публикация подобных материалов, связанных в том числе и с эзотерикой, и с парапсихологией, которым в последнее время уделяется большое внимание, приятно удивит вас, друзья.

В 1948 году британские власти обнаружили в одном из домов лондонского пригорода Хэмпстед истощенную женщину. Она назвалась Франсуазой-Марией де Бурбон. Вскоре выяснилось, что это американка по имени Опал Уайтли, страдавшая душевным заболеванием. Ее поместили в старинную больницу Нэпсбери, где ей предстояло провести около сорока лет.

Когда-то Опал Уайтли стала сенсацией. Фрагменты дневника шестилетней Опал, опубликованные в журнале “Атлантик Мансли” в марте 1920 года, резко увеличили число подписчиков. Маститые критики называли ее гениальной.

Опал Уайтли родилась 11 декабря 1897 года в Колтоне (штат Вашингтон) в семье лесоруба. В три года она научилась читать. В пять лет пошла в школу. Семья часто переезжала с места на место, пока не осела в штате Орегон близ городка Коттедж Гроув. Опал было тогда около шести лет. Все свободное время она проводила в лесу. Отец ее говорил, что она могла приручить любую лесную тварь. А другие люди помнили, что “птицы и бабочки прилетали к ней и садились ей на руки и на плечи”. Опал утверждала, что понимает их язык так же, как язык листьев, дождевых капель или цветов. В своем дневнике она записывала их разговоры – и оказывалось, что цветы говорят по-французски, а картофелины поют “Аве, Мария!”. Это было тем более странно, поскольку католиков в Коттедж Гроув не водилось, и Опал никогда не слышала католической литургии. Впрочем, в те годы о дневнике никто еще не знал – Опал хранила его в лесу в дупле.

На первый взгляд детство Опал было счастливым и безмятежным. У нее были любящие родители, она жила в тесном общении с природой, все схватывала на лету. Все омрачала одна странность – девочка с детства говорила, что она вовсе не Опал Уайтли, а по-настоящему ее зовут Франсуаза, а ее “небесные родители” – принц Анри Орлеанский и его кузина принцесса Мария, тайно сочетавшаяся с ним браком. Отец ее якобы погиб во время экспедиции в Индию, а мать утонула. После этого девочку, которой было тогда около четырех лет, обещали отвезти к бабушке и дедушке, но что-то случилось в дороге, и Опал оказалась во власти людей, которые отдали ее миссис Уайтли. Настоящая же Опал умерла незадолго до этого. (Надо сказать, что в августе 1901 года, когда Опал шел четвертый год, принц Анри Орлеанский действительно умер во время экспедиции по Индии и Индокитаю).

В поселке рассказам Опал особого значения не придавали. Она выглядела точно так же, как и та Опал, которую якобы подменили, помнила людей и события в Колтоне; наконец, она не говорила по-французски. Однако у людей посторонних ее история вызывала интерес, поскольку в интеллектуальном отношении Опал разительно отличалась от других членов своей семьи, людей приятных, но заурядных.

Приключения дневника

Опал было тринадцать лет, когда ее младшая сестра Фэй нашла дневник и разорвала его на мелкие кусочки. Друзья Опал видели клочки дневника, которые она сложила в шляпную коробку: куски оберточной бумаги, конвертов, коробок, от края до края исписанные корявыми разноцветными печатными буквами. Вскоре после этого жизнь Опал изменилась. Дневник остался в детстве.

Смерть матери и деда весной 1917 года тяжело сказалась на Опал. Семестр она окончила с плохими оценками, и ее лишили стипендии. Чтобы оплатить учебу, она ездила по Орегону с лекциями. Как-то ее беседу о птицах и цветах северо-западного побережья Америки слушали более трех тысяч человек одновременно. Но денег хватило лишь на полгода.

Чтобы заработать, Опал уехала в Голливуд. Она обошла множество студий. Стать актрисой ей не удалось. Но лекции имели успех, и число слушателей все время росло. Многие призывали ее издать лекции, и Опал задумала книгу о природе “Волшебная страна вокруг нас”. Книга уже печаталась, когда типография потребовала еще 600 долларов, чтобы оплатить правку. Денег у Опал больше не было. Поэтому набор рассыпали, а часть клише уничтожили. Это был страшный удар. Все же друзья убедили Опал показать “Волшебную страну” издателям на Восточном побережье.

В сентябре 1919 года Опал вошла в редакцию престижного бостонского журнала “Атлантик Мансли”. Редактировал его Эллери Седжвик, один из самых уважаемых людей в американском книгоиздании. Он отклонил рукопись, но ему захотелось увидеть хотя бы клочки уничтоженного дневника. К счастью, коробка с разорванным дневником все еще хранилась на складе в Лос-Анджелесе, и вскоре ее прислали в Бостон. На восстановление дневника ушло девять месяцев. Вначале клочки подгоняли друг к другу так, чтобы составить прямоугольный лист. После этого устанавливалась последовательность листов. Когда фрагмент обретал цельность, его печатали на карточке. Затем рукопись перепечатывали набело, добавляя заглавные буквы и пунктуацию, которых в оригинале не было, а также исправляя правописание.

В начале марта 1920 года фрагменты дневника появились в “Атлантик Мансли”. В сентябре издательство “Атлантик Мансли Пресс” выпустило книгу “История Опал: дневник чуткого сердца”. Книга стала сенсацией. Но нигде не говорили о ней больше, чем в Коттедж Гроув – из-за рассказа о “небесных родителях”, который Опал включила в предисловие. Это стало ее роковой ошибкой: репортеры быстро выяснили, что Опал Уайтли не имеет никакого отношения к французской королевской фамилии.

Атака скептиков

Но если “небесных родителей” не было, то, может быть, и весь свой дневник Опал сочинила в Лос-Анджелесе?

На самом деле критики просто не хотели замечать очевидного. Им не приходило в голову, что маленькая девочка вполне может делать философские умозаключения, играть в словарные игры, не говоря уж о том, чтобы правильно переписывать французские и латинские слова.

Бенджамен Хофф, подготовивший в 1986 году новое издание дневника, подробно разбирает аргументы скептиков и доказывает, что внести какие-либо дополнения в дневник, а тем более написать его заново было невозможно чисто технически. Пришлось бы старательно написать печатными буквами около четверти миллиона слов, по ходу работы последовательно изменяя стиль, правописание и начертание букв. Перед этим нужно было раздобыть уйму соответствующей давности конвертов, коробок из-под бакалеи и оберточной бумаги. Наконец, написав дневник, Опал должна была разорвать его на мелкие клочки – что весьма маловероятно, если она хотела опубликовать свое сочинение.

В 1960 году профессиональный эксперт по проверке подлинности документов изучил некоторые уцелевшие страницы дневника под микроскопом. Его заключение гласило, что сорт бумаги, на которой были сделаны записи, производили только до первой мировой войны. На волокнах сказалось воздействие сырости, как если бы эта бумага хранилась под открытым небом. Записи сделаны цветными карандашами необычайно высокого качества, которые были в продаже только до 1914 года и которых уже не было в наличии в 1918 году, когда Опал жила в Лос-Анджелесе.

И все же мнение о том, что дневник Опал – умелая фальсификация, возобладало. Читатели руководствовались здравым смыслом, а здравый смысл говорил, что ребенок на такое не способен.

Европа, Индия и годы забвения

После выхода в свет дневника Опал стали преследовать сомнительные личности. Все они разделялись на две категории. Одни считали, что она обладает парапсихологическими способностями. Другие просто жаждали заполучить состояние, которое, как они полагали, она должна унаследовать от Анри Орлеанского. В результате жизнь в Бостоне сделалась для Опал невыносимой, и в 1923 году она уехала в Англию. Поездку оплатил виконт Эдвард Грей, английский дипломат (один из создателей Антанты) и бывший министр иностранных дел. В 1919 году, будучи послом Великобритании в США, лорд Грей прочитал ее дневник. В редакции журнала лорд Грей встретился с Опал и, очарованный ее личностью и способностями, до конца своей жизни оставался самым сильным ее сторонником.

Вскоре после приезда в Англию Опал отправилась во Францию, где посетила мать Анри Орлеанского. Та интересовалась обстоятельствами смерти сына и, чтобы прояснить их, согласилась финансировать поездку Опал в Индию.

По следам принца Анри Опал проделала путь длиной почти девять тысяч миль. Долгое время она под именем Франсуазы Д’Орле была гостьей магараджи Удайпура. По словам одного из колониальных чиновников, “она проникала в такие уголки, куда не добирался ни один европеец, и была свидетелем обрядов и церемоний, видеть которые не позволялось ни одному европейцу”. Опал прислала в “Атлантик” рукопись о своем путешествии, но возникли споры из-за условий контракта. В начале 1929 года книга частично была напечатана в лондонском журнале “Куин” под названием “Повесть о неведомой Индии”.

В 1925 году Опал вернулась в Англию, а на следующий год отправилась в Рим, а потом – в Вену, где провела два года. После 1928 года она снова возвращается в Англию. Отрывки рукописей, найденные в ее вещах, говорят, что она работала над своими воспоминаниями, книгой об Индии и над какими-то книгами религиозного содержания. Отвергнутая родственниками Анри Орлеанского как самозванка (его мать к тому времени скончалась), не способная удержаться на работе, она жила под опекой городских властей. Все свое маленькое пособие она тратила на книги.

Достоверно известно, что Опал айтли в 1986 году была жива. Администрация больницы не позволила Бенджамену Хоффу, готовившему тогда к печати ее дневник, встретиться с ней или хотя бы передать ей письмо. Отказ был мотивирован тяжестью состояния пациентки.

Несмотря на то, что многое говорит о том, что Опал действительно написала свой дневник в раннем детстве, в ее истории остается много вопросов. Прежде всего куда исчезли клочки и рукопись дневника? Уезжая из Бостона, Опал забрала ее с собой, и после этого следы дневника теряются. Сохранилось лишь несколько случайных обрывков. Откуда маленькая девочка так хорошо знала историю средних веков? Имена и даты упоминаются в дневнике очень к месту, а не просто при удобном случае. Предположим, что французские фразы были добросовестно переписаны, но почему синтаксис дневника так напоминает французский?

Петр ДЕЙНИЧЕНКО