НАУКА

Все мы вышли из

“Мышления и речи” Выготского

“Не так уж много событий, происходивших в науке XX века, будут волновать ученых в веке XXI. К числу таких событий с минимальным риском ошибиться можно отнести теории Л.С.Выготского, Н.А.Бернштейна и Ж.Пиаже, столетие которых в этом году отмечает психологический мир”, – пишет один из ведущих отечественных психологов Владимир Зинченко.

Сегодняшний выпуск “Науки” посвящен первому из упомянутых мыслителей – Льву Выготскому. Этот человек сыграл уникальную роль в развитии отечественной (да и мировой – тоже) психологической науки и педагогики.

На наших страницах о наследии Выготского размышляет вице-президент Общества психологов, заместитель министра общего и профессионального образования России Александр АСМОЛОВ.

– Выготский прожил всего лишь тридцать восемь лет, причем последние, самые важные работы писал, будучи тяжело больным туберкулезом. Cо дня его смерти прошло уже более шестидесяти лет – срок для науки очень большой. За это время вышли в свет десятки тысяч научных работ, произведены сотни тысяч (если не больше) психологических экспериментов и наблюдений. Но до сих пор сложно найти исследование в области гуманитарных наук, где бы не было ссылки на работы Выготского. Большинство современных образовательных концепций и программ тоже базируются на идеях этого великого психолога. Что же сделал этот человек?

– Феномен Выготского, а именно так говорят о Выготском люди самых разных специальностей, будь то психологи, культурологи, педагоги или историки, – это загадка не меньшая, чем феномен Фрейда или Пиаже…

Перед нами человек, принадлежащий к той категории людей, которых именовали раньше энциклопедистами в том смысле, в котором называют энциклопедистами Вернадского и Гельмгольца. Я всегда задаю этот вопрос: кем был Гельмгольц? Врачи отвечают – офтальмологом, физики – конечно, великим физиком, а что касается нас, психологов, то мы его никому не отдадим. Он – автор ряда крупнейших открытий в области психологии зрительного восприятия и в других сферах. То же самое с Вернадским – мы не отдадим Вернадского геохимикам, хоть тресни!..

Говорят, что по искрометности, по яркости Выготскому не было равных. Когда в 1933 году была “педологическая чистка”, он выступил так, что судьи (а это действительно были судьи, потому что это было судилище, которое могло закончиться репрессиями) не смогли ничего сказать.

Конечно, Выготский был человеком, жившим в определенный исторический период. Кстати, сейчас Алексей Козлов готовит книгу о Выготском, в которой пытается сравнить его жизненный путь с жизнью пастернаковского доктора Живаго.

Но он работал на уровне нового мышления, подчеркиваю – не нового метода исследования мышления, а именно самого нового мышления – неклассического мышления, которое не ограничено прагматическим идеалом рациональности.

– Что же из себя представляет это “новое мышление”?

– Я хотел бы отметить несколько основных его черт. Обычно мы строим свои суждения по принципу “или-или”: человек – или биологическое, или социальное существо; личность – или субьект, или обьект и т.д. Выготский уходит от этой дихотомии.

Вторая черта – наше мышление сковано европоцентризмом. Оценка любых вещей, происходящих в мире, делается с чисто европейской точки зрения. Выготский рождает иной стиль мышления. И европейский взгляд у него воспринимается как частность.

Третий момент – преодоление “эволюционного снобизма”. Мы говорим – Петя Иванов умнее Платона, потому что Петя Иванов учится в 7-м “В” классе в конце XX века, а Платон был страшно давно. Получается, что Глазунов умнее Репина, потому что позже родился. Это нонсенс. Выготский подходил именно с точки зрения истории поведения.

Особенно важно для нас то, что Выготский всерьез обратился к практике психологической науки. Психология сама выступает как фактор эволюции общества. Она перестает быть только исследовательской наукой, а становится в позицию науки конструирующей, науки действующей. Отсюда психолог – архитектор развивающихся сред.

Сегодня мы уже привыкли к слову “проектирование”. А Выготский выступал как один из первых архитекторов, нагло замахнувшихся на то, чтобы создавать особые миры. Но при этом он с самого начала говорил: мы должны политически понять, что нельзя навязывать реальность. А то появится группа, которая скажет, что народ и партия – это одно и то же. Это он сказал еще в 1917 году, еще до революции.

Мы идем по лыжне Выготского в мире образования. Я люблю повторять, что все мы вышли из “Мышления и речи” Выготского, как лучшие писатели-сатирики вышли из гоголевской “Шинели”.

И концепция “диалога культур” Библера прямо восходит к “Мышлению и речи”. И идеи анализа обучения, начиная с мотивации, то, что пытается сделать Шалва Амонашвили, – это опять все идет от Выготского. Лучшие ученики Выготского: Эльконин – и мы имеем теорию детской игры, Запорожец – и мы имеем теорию дошкольного воспитания, Занков – прямой ученик Выготского, и мы имеем систему Занкова.

Мы шли по пути Выготского и получили то, что сегодня стало как бы очевидным. Практически каждый взял на вооружение систему терминов Выготского. Мне иногда хочется собрать всех ученых педагогов и сказать: “Вы наконец-то обрели общий язык, только язык ваш не русский, а выготскианский…”.

– Всегда ли продуктивна апелляция к работам Выготского? Известный английский биолог Стивен Роуз описывал, как во время недавнего приезда в Петербург он зашел в Институт физиологии и посетил там превращенную в музей лабораторию Ивана Павлова. К немалому его удивлению, он обнаружил рядом с ней точно такую же лабораторию, только действующую. Там до последних деталей воспроизводятся опыты Павлова с той лишь разницей, что кормление животных и регистрация слюноотделения производятся теперь уже с помощью компьютера. Не происходит ли иной раз нечто подобное и с наследием Выготского?

– Я фанатик Выготского, я молюсь на Выготского. Во всех работах говорю, что отношусь к Выготскому, как Богу, потому что перед грандиозностью этой фигуры просто спирает дыхание. Но при этом я очень боюсь психологической и образовательной инфляции Выготского. Ссылки на Выготского делаются к месту и не к месту, как некогда делались ссылки на Маркса и Ленина. При всей своей колоссальной любви к этому человеку я очень боюсь эпидемии Выготского.

Беседовал

Григорий ТАРАСЕВИЧ

Цитаты

“Вдохновение сродни шарлатанству…”

ногие сравнивали работу преподавателя с работой художника и вопросы индивидуального творчества ставили во главу угла. Наоборот, другие, как Коменский, утверждали, что “надо желать, чтобы метод человеческого образования был механическим, т.е. он должен все предписывать столь определенно, чтобы все, чему учатся, чем занимаются, не могло не иметь успеха”. Он же называл обучение дидактической машиной. Такого же взгляда придерживался Песталоцци.

Таким образом, мы видим, что каждое отдельное представление о педагогическом процессе связывается с особым взглядом на природу учительского труда. Поэтому понятно, что новая точка зрения, которая выдвигается сейчас в педагогике и пытается создать новую систему воспитания, непосредственно вызывает и новую систему педагогической психологии, т.е. оправдывающей ее научной дисциплины. А новая система педагогической психологии, т.е. новый взгляд на природу воспитательного процесса, пытающийся обьяснить все решительно его стороны и элементы из единой мысли, само собой разумеется, приводит к новому пониманию учительского труда…

ы уже расстались с тем предрассудком, будто учитель должен воспитывать. Мы так же далеки от этого взгляда, как и от того, согласно которому человек должен сам на себе таскать тяжести. В этом смысле глубоко права Э. Кей, когда говорит, что настоящая тайна воспитания заключается в том, чтобы не воспитывать. Процесс развития подчинен таким же железным законам необходимости, как и все остальное в природе. Следовательно, у родителей и воспитателей “нет ни права, ни власти предписывать свои законы этому новому существу, как нет у них права и власти для того, чтобы предписывать законы движению небесных тел” (1905, с.131).

Ученик воспитывается сам. Лекция, преподносимая учителем в готовом виде, может многому научить, но воспитывает она только умение и желание, ничего не делая и не проверяя, пользоваться всем из чужих рук. Для нынешнего воспитания не так важно научить известному количеству знания, как воспитать умение приобретать эти знания и пользоваться ими.

На долю учителя выпадает новая ответственная роль. Ему предстоит сделаться организатором той социальной среды, которая является единственным воспитательным фактором. Там, где он выступает в роли простого насоса, накачивающего учеников знаниями, он с успехом может быть заменен учебником, словарем, картой, экскурсией.

Учитель начинает себя чувствовать в роли орудия воспитания, в роли граммофона, не имеющего своего голоса и поющего то, что подсказывает пластинка. Надо сказать, что всякая учительская профессия накладывает неизгладимые типические черты на своего носителя и создает жалкие фигуры, выступающие в роли апостолов ходячей истины. Недаром учитель, эта живая пропись, всегда казался юмористической фигурой, предметом шутки и насмешки и всегда бывал комическим персонажем, начиная от древних комедий и до современных рассказов. Чеховский “человек в футляре” или его герой, который говорил вечно, что “Волга впадает в Каспийское море, а лошадь ест овес и сено”, потому и ужасен, что представляет собой резкий образец полной безличности, окончательно исчезнувшего чувства и мысли…

ченик до сих пор всегда стоял на плечах учителя. Он смотрел на все его глазами и судил его умом. Пора поставить ученика на собственные ноги, заставить его ходить и падать, терпеть боль от ушибов и выбирать направление. И то, что верно относительно ходьбы – ей можно научиться только на собственных ногах и на собственных падениях, – одинаково приложимо ко всем сторонам воспитания.

Существует расхождение между старой и новой педагогикой в учении об идеалистическом воодушевлении учителя. Глубоко верно то, что говорит Мюнстерберг относительно связи каждого частного факта с общей ценностью всего предмета и что переживание ценности должно быть сообщено ученику даже при изучении неправильных глаголов. Ошибка заключается только в определении средств, при помощи которых психологи надеялись добиться желаемого успеха.

Залог успеха они видели в том вдохновении, которое заражает учителя, в том интересе, который возникает у ученика к воодушевленному учителю. Вот это представляет собой величайшее психологическое заблуждение. Во-первых, воодушевление – психологически столь редкий и трудно регулируемый процесс, что строить на нем одном какое-нибудь жизненное дело невозможно. Получается ложное воодушевление, тот образ ложного пафоса, когда учитель говорит о неправильных глаголах так, как будто они действительно центр мира. Иными словами, незаражающее воодушевление, как у актера, который искренне переживает и плачет настоящими слезами, но вызывает у зрителя смех. Сколько раз воодушевленный учитель бывает в таком положении.

Дело вовсе не в том, чтобы учитель был воодушевлен. Ведь его воодушевление не всегда доходит до ученика. Дело скорее в том, чтобы заставить учеников восхищаться тем же самым. Еще хуже бывало тогда, когда воодушевление не удавалось и, как у холодного актера, у учителя появлялся деланный, риторический пафос, который нашел великолепное выражение в слоге некоторых наших учебников старого времени, когда история или география излагалась в превыспреннем стиле, для того чтобы задеть чувство и воображение ученика. Но даже тогда, когда воодушевление доходило до сознания учеников, оно всегда бывало направлено не по адресу и превращалось в обожание учителя, принимавшее глубоко антипедагогические формы…

Задача заключается скорее в том, чтобы вызвать у ученика собственное воодушевление, а не предписывать учителю, как это делалось в циркулярах, кажется, прусского министерства, приходить в восторг, излагая отечественную историю.

дохновение сродни шарлатанству, а воодушевление – авантюризму. Век вдохновения проходит даже в поэзии, этом вековечном убежище темной силы. Едва ли хоть один американский фабрикант доверил бы управление своей фабрикой вдохновению директора и командование кораблем – воодушевлению капитана. Он всегда предпочитает опытного инженера и ученого моряка. Пора и педагогике переходить на этот путь и подыскивать людей, которые бы точно знали законы и технику того, какими путями создается в детской душе собственное воодушевление.

Таким образом, точное знание законов воспитания – вот что раньше всего требуется от учителя. В этом смысле применимо выражение Мюнстерберга, что должно существовать много типов учителей и все же истинный учитель всегда одинаков. Это тот учитель, который строит свою воспитательную работу не на вдохновении, а на научном знании.

Как это ни странно звучит, учительство как профессия представляет собой с психологической точки зрения ложный факт. И несомненно, она исчезнет в близком будущем. Это, конечно, не означает отказа от того, что сказано выше о необычайной сложности специальных познаний учителя. И хотя, несомненно, учитель будущего не преподаватель, а инженер, моряк, агитатор, актер, рабочий, журналист, ученый, судья, врач и т.д., однако это не означает, что учитель будущего будет дилетантом в педагогике. Речь идет только о том, что в самой природе воспитательного процесса, в психологической сущности его заключено требование возможно более тесного контакта и близкого общения с жизнью.

Из книги Л.С.Выготского “Педагогическая психология”