Наталья АЛЕКСЮТИНА Призрак Мотылькова

Добежав до своей каморки, Софья Ивановна рухнула на диван. Сердце дрожало. Ноги тряслись.Софья Ивановна опять выпила валерьянки, заперла дверь и немного успокоилась. Что за чушь, подумала она, с чего вдруг такие галлюцинации? Проверялась ведь у невропатолога, все нормально, и кардиограмма в порядке… Снова эта литераторша забыла закрыть кабинет, придется нажаловаться на нее. И ключ не сдала!
Софья Ивановна глянула на всякий случай в ящичек для ключей. Нет, от кабинета N 33 не было.
Как же я ее прокараулила? – удивилась Софья Ивановна, наверное, из-за этой лысой волейбольной улитки, навязалось же наваждение на мою голову! То мячи у него пропадают, то ключи совпадают. Лысина – признак коварства… Но что же делать?
Задав себе такой вопрос, Софья Ивановна задумалась. В собственной психической неуравновешенности она признаться не могла, потому что ничего подобного с ней никогда не случалось. Наркотики Софья Ивановна не употребляла, водку не пила. Валерьянка? Но в аптеке заверяют, что в таблетках сплошная трава и ничего больше. Может, лгут? Впрочем, как бы там ни было, она чувствовала, что это не сон и не бред, что в кабинете N 33 сидел самый настоящий призрачный Мотыльков и она, как дежурная по школе, как бывший педагог, как атеистка, наконец, должна разобраться в ситуации. А значит, должна встать и подняться на второй этаж в класс русского языка и литературы.
Что там в фильмах против призраков рекомендуют, силилась вспомнить Софья Ивановна. В мультиках, которые смотрит внучка, показывают какие-то бластеры. Но что за глупость, где я достану эти штучки? И Бог мой, бедный Мотыльков, куда ему до тех диснеевских страшилищ?
Софья Ивановна даже усмехнулась, представив охоту на тщедушного бывшего ученика. Совсем не поправился и не вырос, посетовала она и тут же одернула себя: “Думать о призраке, как о живом человеке. Тьфу!”
Стрелка настенных часов, затрясясь, прыгнула на час ночи, а Софья Ивановна, невзирая на пережитое волнение, сладко зевнула. Рука ее потянулась было к телефону, но тут же вернулась обратно. Так поздно беспокоить сына она не хотела.
Закрыть школу да уйти домой, подумала Софья Ивановна, а рано утром прибежать и досидеть до смены. Это лучше, чем дрожать всю ночь от страха.
Она быстро заперла ящик с ключами, надела плащ и вышла из каморки. Однако на лавочке возле входной двери заметила знакомую фигуру. Та болтала ногами в ожидании ее.
Софья Ивановна ахнула. Стриженая голова тотчас повернулась к ней. Призрачный Мотыльков мало чем отличался от того, настоящего, только выражение глаз у него изменилось. Оно стало запуганным и жалким. Именно это придало Софье Ивановне силы. Она схватилась за стоящую рядом швабру и строго спросила:
– Сеня Мотыльков, это ты?
Стриженая голова кивнула.
– А кто тебе разрешил бродить по ночной школе? Что тебе здесь надо? Милицию вызвать?
Фигура испуганно соскочила со скамейки и метнулась под лестницу. Там она скрючилась в три погибели и уставилась на Софью Ивановну жалобным взглядом.
Софья Ивановна опустилась на стул гардеробщицы.
– Сеня, Сеня, и в призраках тебе покоя нет. Все люди, как люди, ты же по школам летаешь. Недоучился, что ли? Зачем ты здесь? Видишь, детям тут уютно, ремонт тем летом делали, свой сад во дворе вырастили. Что ты пугать-то надумал? Ладно, взрослые переживут, а если малыши тебя увидят? Ты о них подумал?
Осознавая, что начинает нести чушь, Софья Ивановна тем не менее не могла остановиться.
– Что за мода такая пошла на всякую сверхъестественность, как будто настоящего мало?! Саму жизнь разучились воспринимать, как чудо, я не говорю уж о неспособности любить друг друга. Впору перечитывать Чехова, пока до полного опошления не дошло…
Софья Ивановна умолкла, заметив, как фигура производит неясные движения. Прищурясь, рассмотрела их и сдавленно кашлянула. Призрак вытирал слезы. Вернее, сочилось что-то жемчужное из его глаз, оставляя на бледном лице сверкающие полоски. Потом фигура медленно выпрямилась, голова ее упала на грудь, и так, печальная, поплыла она в густой полумрак коридора.
Софья Ивановна без сил свалилась на диван. Закрыла глаза, и последней ее мыслью стало: “Надо снова сходить к невропатологу. А еще лучше, к психиатру. Пусть делают полное обследование”.

и в какую поликлинику Софья Ивановна, конечно, не пошла. За суетой выходных дней история с призраком подзабылась. Единственное, что она предприняла для внутреннего успокоения, это поход к бывшей коллеге, биологичке Анечке Громовой.
Анечка, выйдя на пенсию, жила с двумя своими пудельками, летним сбором грибов и ягод, их продажей и редкими поездками к дочери в Саратов. Софье Ивановне она обрадовалась. Тут же выставила на стол блины с малиновым вареньем и ванильные бублики. Они долго жаловались друг другу на мизерную пенсию, на равнодушие правительства, на курящую молодежь, на плохое медицинское обслуживание. Прихлебывали чай, гладили пудельков и иногда замолкали в поисках новой темы. В такие минуты Софья Ивановна думала о том, как быстро пролетели годы. Анечка, сейчас располневшая и до сих пор красящая морковной помадой губы, когда-то была стремительной, как ветер. Ходила в походы с ребятами, создавала Красную книгу края, выбивала экскурсии в заповедник и бегала к Софье Ивановне, тогдашней Соне Кисленко, за советом, как обратить на себя внимание Гошки (физрука Георгия Александровича).
Окунувшись в воспоминания, они немного посмеялись. Обсудили бывших учеников, и тут Софья Ивановна как бы невзначай спросила, известна ли Анечке судьба Сени Мотылькова. Анечка отрицательно покачала головой. Потом предположила:
– Скорее всего сидит в тюрьме. Такой был вредный парень, не приведи Господь. Один раз в походе поймал несколько бабочек и на ветку наколол. “Летающий шашлык”, – говорит. Чуть не убила его тогда. С девчонками дрался. Они его на две головы выше, толкнут, упадет и все равно лезет. Комплексом маленького человека страдал, должно быть.
Анечка аппетитно хрустнула бубликом.
– Ань, я вот вспоминаю и отчего-то тревожно на душе, – задумчиво сказала Софья Ивановна. – Сами такие молодые были. Охота, что ли, мне была тогда копаться в 7-м “Б”. Того же Мотылькова огрела как-то раз журналом по голове. Идет диктант, а он “бу-бу-бу” да “бу-бу-бу”. Надоел ужасно. Хотела выгнать, да директор тогда запретил это. Пришлось треснуть. Класс захохотал. Продолжаю, и снова “бу-бу-бу”. На него посмотрю – тишина. А потом Лебедкина сказала, что это Соколов болтал. А Сеня красный сидел и злой, но паразита не выдал.
– Теперь, конечно, самое время в психологию ударяться, – съязвила Анечка. – Брось. Опыт приходит с годами.
– Да, – вздохнула Софья Ивановна, – но отчего-то тревожно.
На следующее утро, перед тем как идти на смену, она подсела к завтракающей внучке и осторожно спросила:
– Жень, если в помещении появляется призрак, что это значит?
– В школе, что ли? – слизнула с губ сметану внучка.
Софья Ивановна махнула рукой.
– Почему сразу в школе?! Спросила, потому что роман про привидения на дежурстве читаю.
– А-а, – протянула внучка и, встав за булкой, пробормотала: – Фиг его знает, отчего они появляются. Наверное, чья-то душа после смерти не может успокоиться.
– После смерти?! – ужаснулась Софья Ивановна.
– А ты что думала, что живой человек умеет отделять душу от тела? – усмехнулась внучка. – Они еще бродят, потому что сами натворили гадостей или им их наделали.
На работу Софья Ивановна пришла в подавленном настроении. Неужели Мотылькова уже… нет, и его неприкаянная душа нуждается в утешении? Но что для этого надо сделать? Как помочь несчастному бывшему второгоднику?
Сидя в своей каморке, она снова вспоминала поход к Анечке, и снова тревожное ощущение не покидало ее. Сеня Мотыльков. Никогда не видела его родителей, хотя в первый же год работы получила классное руководство. Телефона у них не было. Адрес существовал, но что-то постоянно мешало: то проверка сочинений, то каникулы, то заботы о собственном сыне. На школьный вечер Мотыльков, услыхав о том, что его оставляют на второй год, не явился. Не пришла и Лебедкина. Почему не пришла Олечка? Кажется, они жили в соседних домах… Память услужливо подбросила ей теплый вечер начала июня, белую дорожку у школьного крыльца и где-то там, в глубине двора, одинокую скамейку. Уходя домой после вечера, разгоряченная танцами, счастливая, что отвела спокойно несколько старших классов да еще в первый год работы, она заметила (не надо вилять перед собой), да, заметила два силуэта на скамейке. Высокий и чуть пониже. Два понурых силуэта. Вот где была Олечка Лебедкина! Сидела рядом с ним на скамейке, пока весь класс пел и плясал. Должен же был кто-то ему помочь пережить это.

Продолжение.
Начало в “УГ” N13