Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

Нельзя глумиться над собственной историей

Наталия Нарочницкая – президент Фонда исторической перспективы, политолог, дипломат, доктор исторических наук, автор книг, переведенных на многие языки мира. Особенно популярны книги о Второй мировой войне «За что и с кем мы воевали», «Партитура Второй мировой», «Великие войны ХХ века»…

В преддверии великой даты – 75‑летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне – наш разговор с Наталией Алексеевной Нарочницкой особенно актуален.

– Наталия Алексеевна, в последнее время очень остро стоит вопрос о фальсификации нашей истории. Особенно обидны сомнения западных, да и иных наших политиков и политологов в решающей роли Советского Союза, Красной армии в победе над фашистской Германией. Неужели мы даем для этого повод фальсификаторам всех мастей?
– В эпоху холодной войны началась невиданная в век князя Меттерниха и князя Горчакова идеологическая брань, стороны поливали друг друга грязью, а в военных планах подсчитывали, сколько раз мы можем друг друга уничтожить. Но никто никогда не подвергал сомнению роль СССР как главного победителя фашизма. Никто никогда – ни политики, ни политологи – не отождествляли германский нацизм с идеей коммунизма, но справедливо с научной точки зрения считали их антиподами. Да и Гитлер сгноил собственных коммунистов в тюрьмах.

Но с горечью могу сказать: никогда бы на Западе не посмели так беззастенчиво менять трактовку истории, если бы первыми в конце перестройки не стали топтать нашу Победу наши же собственные либералы. Именно они начали, и этический барьер был сорван.

Раз у нас в самой стране-победительнице это стало легитимной дискуссией, то почему же и Западу не воспользоваться удобным случаем и не удовлетворить свой комплекс неполноценности?! Они же вынуждены были быть благодарными нам, нашей жертве, чуждой России за свое освобождение, за свою жизнь, за свою демократию.

На Западе споры о пересмотре истории начал немецкий философ, ученик Мартина Хайдеггера Эрнст Нольте. Он косвенно оправдывал гитлеровскую идею и экспансию, обосновывая тем, что идея фашизма родилась в ответ на идею коммунизма. Назвал все события в Европе в период с 1918 по 1945 год всеевропейской гражданской войной, что было абсурдом. Но поскольку Нольте презирал и либеральную западную систему, он сам стал изгоем политологии, в которой 50 лет назад было неслыханным преступлением оправдывать нацизм и фашизм. Но его идеи постепенно были взяты на вооружение…

– Идеи немецкого философа были взяты на вооружение и нашими «образованными людьми»?

– Увы! Сначала журналисты, потом депутаты начали писать, что СССР был таким же тоталитарным монстром с аналогичными амбициями. Изменилась и трактовка самого смысла невиданной мировой войны. Война, оказывается, была не за то, чтобы француз остался французом, эстонец – эстонцем, татарин – татарином, поляк – поляком, а не свинопасом или горничной для Третьего рейха, а за американскую демократию. Мол, главный грех нацизма был именно в тоталитаризме, а не в расовой теории и необузданных амбициях подчинить весь мир.

Но тогда все понимали умом или сердцем, что война была за само право остаться в истории нациям с культурой, с прошлым, с настоящим и будущим, с правом выбирать свою судьбу. Быть или не быть! Вот за что была война. А уж демократия, монархия, общество секулярное или религиозное – это был вопрос второй, если не третий. Именно тогда само собой ушло противоречие между коммунизмом и демократией, мир в сознании людей разделился на фашистское чудовище и тех, кто ему противостоял.
Споры о том, плохим или хорошим было наше государство, совершенно неуместен, потому что беда тогда случилась не с государством – политическим институтом, вселенская угроза нависла не над государством, а над Отечеством.

Это разные вещи. Государства во все эпохи несовершенны и греховны, так было и тысячу, и 500 лет назад, и до 1917 года, и в СССР, и в сегодняшней России. Государство греховно, потому что греховны мы. А Отечество вечно. Оно дано нам для постоянного исторического делания. На всех языках Отечество не территория, не страна, а «ланд», земля. Русской землей князья русские клялись, когда еще не было единого Русского государства. Угроза, которая нависла над советской страной, на самом деле воспринималась людьми как некое вселенское зло, не противостоять которому независимо от отношения к власти значило обессмыслить все предыдущие стояния за национальную жизнь – и на Чудском озере, и на Куликовом поле, против Наполеона… Нам и европейским народам угрожало перестать быть нациями, стать материалом для чужого исторического проекта – человеческой массой без культуры, без языка, без веры, без образования… Гитлеровский проект, германский нацизм бросал вызов всей монотеистической цивилизации, потому что в центре была языческая доктрина природной неравнородности людей и наций. Эта доктрина позволяла оправдывать завоевательные планы в отношении территорий, которые никогда не были в орбите немцев. Если бы Германия после Версальской системы просто боролась за сопредельные территории, которые утратила в ходе Первой мировой войны, это ничем бы не отличалось от предыдущих войн прошлого. Но они провозгласили право завоевывать и превращать в рабов всех. И это философски полная противоположность коммунистической идее, в которой на алтарь всеобщего человеческого счастья и равенства надо было положить все национальное и пожертвовать им.

А в гитлеровской доктрине германцы, тевтоны – раса господ, а все остальные – раса рабов, подлежащих утилизации по мере необходимости. Отождествление нацизма и коммунизма философски и исторически абсурдно.

– То есть мы, русские, первыми начали топтать собственную историю?

– Только нам, русским, и в этом наша колоссальная слабость, свойственно, разочаровавшись, топтать свою историю до полного уничтожения. И это особенно черта «российской» интеллигенции. Но Карамзин хорошо сказал об отношении к своей истории: «Все это нами сотворено, а значит, наше». Нельзя выбрасывать из истории ни одной страницы. Даже те, что не хочется повторять, надо переворачивать, не глумясь над жизнью отцов. Сначала пламенные большевики действительно рассматривали Россию как хворост для пожара мировой революции, им ненавистно было все, что составляло красоту и сущность русской жизни – иконы, почитание семьи… Все это подлежало разрушению до основания. А пока они это пытались делать, Максимилиан Волошин предупредил: «А вслед героям и вождям крадется хищник стаей жадной, чтоб мощь России неоглядной размыкать и продать врагам, сгноить ее пшеницы груды, ее бесчестить небеса, пожрать богатства, сжечь леса, высосать моря и руды…» Это и вознамерилась сделать гитлеровская Германия. Не то ли самое происходило в 90‑е, только под улюлюканье и аплодисменты опьяненной «новым мышлением» интеллигентской номенклатуры?

Пролитая за Отечество кровь в Великой Отечественной войне в какой-то мере очистила нас от скверны братоубийственной Гражданской войны. Была соединена вновь, казалось бы, разорванная навек нить русской и советской истории! Вообще любой народ сражается за Отечество, когда нападает внешний враг, какие бы символы ни были на знаменах. Каким бы ни было наше государство в те времена, война была Великой, Отечественной и Народной… Я это знаю и по рассказам своей мамы – партизанки, молодой учительницы, которая, будучи связной партизанского отряда на оккупированной территории, не боялась в погребе своего дома полгода прятать еврейскую семью. Мама была арестована, прошла тюрьму, фашистский концлагерь, бежала, награждена медалью…

Наша неизбывная вина в том, что именно наши отечественные ниспровергатели в своей ненависти к великодержавной России и СССР первыми начали топтать наш жертвенный подвиг. Тем самым открыли шлюзы для давно копившегося ревнивого отношения к нашей Победе. Нельзя глумиться над собственной историей. Надо со смирением думать над истоками как взлетов, так и падений и распада.

– Наталия Алексеевна, в учебниках моего школьного детства и студенческой юности всегда четко уточнялось, в какой конкретно исторический период мы живем, какое общество строим или собираемся построить. А сейчас? В какой общественно-политической формации мы живем?

– Все термины из прошлого – «капитализм», «капитализм с человеческим лицом», «социализм»… – устарели. Мир очень изменился. Теория Маркса, которая в свое время очень много дала миру и науке, как любая теория, исчерпала себя как программа. Часть его прогнозов совершенно неприменима к сегодняшнему дню. Смешно говорить, например, о постоянно увеличивающейся доле пролетариата и его диктатуре. Этот класс в развитом мире в подавляющем меньшинстве, и доля его сокращается. Диктатура 20% над 80?

80% населения так называемого западного мира – это вовсе не рантье, предсказанные Марксом во второй половине XIX века, а люди, работающие в самых нужных областях, рождены научно-технической революцией, когда наука стала непосредственной производительной силой общества. Программисты, инженеры, врачи, адвокаты…

Сказать, что мы живем при каком-то капиталистическом строе, тоже нельзя. Но гримаса звериного капитализма 90‑х осталась травмой в сознании общества. Государство сейчас все-таки много делает, но это не системно. Именно настоящего социального государства мы пока не построили. То, что в новую Конституцию внесен большой блок социальной сферы, очень важно.

Вообще христианский мир стоит на пороге какого-то нового «изма». ХХ век преподнес нам два эксперимента с идеями эгалитаризма – уравнительности всего и вся. Мы реализовывали с энтузиазмом и излишней радикальностью в материальной сфере. Безусловно, добились немалого. Но выявились и непреодолимые в рамках идеологии ограничения, которые лишали стимула к развитию и сковывали человеческие возможности. А на Западе эгалитарная идея развивалась больше в нравственно-философской сфере. Запад и пришел к постмодернистской философии – вытеснены великие духовные и культурные основы и ценности – вера, честь, долг, целомудрие, семья… За эти ценности великие европейцы готовы были отдать жизнь, а сейчас это все померкло на задворках жизни.

История без нравственного целеполагания – это и есть философия «конца истории». Если нет грани между грехом и добродетелью, добром и злом, то исчезает нравственный выбор, который был нервом творчества и великой европейской литературы, где герой – воплощенный долг. К чему сегодня монологи Гамлета и Макбета? Зачем гибли мученики за веру, Отечество?

Возвращаясь к вашему вопросу об общественно-экономической формации, об «изме», то давно думаю об этом. Мне кажется, должен быть построен христианский социализм. Не такой социализм, при котором мы жили, с его ограничениями и запретами и распределением сверху по идеологическим критериям скудного блага, что мало побуждает. Хотя и оттуда можно и нужно взять немало хорошего, не случайна сейчас оправданная ностальгия по ряду тех социальных механизмов. Меня еще в 90‑е изумляло, как можно было, восстанавливая неотъемлемое право человека на собственность, на возможность заработать и даже разбогатеть, не заявить о нравственной раме: честный производительный труд есть долг перед Богом и людьми, одно из высших предназначений человека? В середине XIX века признанный западник и крупнейший русский историк К.Д.Кавелин предупреждал о том, что только сейчас начинает осознавать атеистическую экономическую мысль: «Личная собственность становится началом гибели и разрушения, когда не будет умеряема другим организующим началом».

В любом обществе одновременно идут как процессы разложения, так и процессы созидания и оздоровления. Какое возобладает? Все в наших руках. В Конституцию можно записать все что угодно, но страна будет такой, какими будем мы.

Арсений РЫКОВ