Наши стихии

…Вечерний кондер – дело святое. Были бы крупица да водица. Этого как раз хватало. Я расположился под мостом на зеленом берегу тихо и, как мне казалось после жаркого походного дня, очень напевно журчащей речушки. И крупы, и рисовой, и пшеничной, я знал точно, еще оставалось на добрых пять заправок. Но, когда собрался набрать воды и полез в рюкзак за котелком, оказалось, что его нет на месте. Я вытряхнул все вещи, обшарил весь баул. Моего любимого походного солдатского алюминиевого котелка не было. И тут я вспомнил, что днем возле какого-то села придорожные торговки щедро одарили меня помидорами и огурцами. Через несколько километров я спустился к речушке и употребил весь этот деликатесный овощной дар в виде салата. Посудой для него послужил котелок. Там, на зеленом бережку под черемуховым кустиком, он и остался. Возвратиться за ним или приобрести новый? Эта мысль преследовала меня даже во сне. Утром, едва открыв глаза, решил окончательно: вернусь! Тридцать километров туда, тридцать обратно – к обеду управлюсь. Как говорила моя бабушка, правда, по другому поводу, тара дороже товара.

Не проехал я и пяти километров, как хлынул дождь. Дальние сопки, которые до этого красиво зеленели в разрывах облаков, затянуло серой пеленой, и я понял, что задождило надолго. Отсиживаться и пережидать непогоду было негде, к тому же подзуживало упрямство, торопил азарт – хотелось побыстрее завершить неприятную процедуру. Деваться было некуда, я продолжал крутить педали под безнадежно серым прохудившимся небом. Благо дождь немного поутих. К тому же было тепло, и я, даже промокнув, не чувствовал себя обделенным ни погодой, ни судьбой, ни случаем. В какой-то момент я даже обрадовался этому стечению обстоятельств, в которых стихия принимала активное участие. Не нужно было глазеть по сторонам, обращать внимание на обочины, отвлекаться на ее сюжеты. Взгляд только под колеса, вперед к одной заветной цели – котелку под черемуховым кустом. Несильный ровный дождь вдруг превратился в мелодию, которая приятно расслабляла и успокаивала. Как ни странно, я даже почувствовал некий комфорт, какого не испытывал при езде под ясным небом. Котелок оказался там, где я его и оставил, – под черемуховым кустом на берегу речки Похабихи. На обратном пути дождь прекратился, будто его и не было. Я быстро обсох, согрелся, а на перевале торговцем-земляком был удостоен царского угощения – хлебного ломтя, толсто и густо намазанного красной икрой…
Природа – наш дом, мы громогласно заявляем об этом, пишем в умных книгах, учим этому детей. Но живем все-таки в домах, стены и крыши которых отгораживают нас от дождей, ветров, туманов, горячих солнечных лучей. В наши под надежными замками квартиры им вход запрещен, в наших квартирных пещерках (пусть даже это хоромы, все равно убежища, норки) природа лишь робкая гостья в виде букетика цветов, новогодней елки, капли дождя на стекле, попугая в клетке, ну и, понятное дело, красивых настенных пейзажей, заключенных в рамку. В лучшем случае это пляж, парк, газон, клумба, огород, сад, пикник, солнечные и морские ванны. Не более. Не спорю, стихийные бедствия – это очень серьезно и очень опасно не только для людей, но и для всего живого на планете. Но часто мы опасаемся любого (любого!) характерного поведения стихии. Дикая природа и ее стихийные нравы часто пугают нас просто своим присутствием, мы нередко не то что боимся, а испытываем некоторое неудобство, дискомфорт при тесном и длительном соприкосновении с миром ветров, туманов, дождей, солнца, воспринимаем их как враждебную среду, нечто даже потустороннее, непонятное, а потому и опасное.
Древнему человеку было легче. Он одушевлял стихии и нередко даже искал у них защиты. Физический мир, считали люди, находится под влиянием невидимых сил – стихий природы. Существуют классические стихии – вода, огонь, воздух и земля. Помимо основных явлений природы в некоторых культурах есть и другие – дерево, лед, камень. В связанном с алхимией оккультизме, например, считалось, что у каждой стихии есть свои духи-элементали: у воды – это ундины, у огня – саламандры, у воздуха – сильфы, у земли – гномы. Отголоски этих древних верований во время своих странствий я находил во многих уголках планеты. Вот что, например, мне поведал один старик в глухом полесском селе: «Мы тут все лесовики, люди дерев и корчей, по-старинному – древляне, а ниже до Киева – то уже поляне, там степь начинается. А еще полуденнее – Украина». Наверняка старик прекрасно знал, в каком государстве он и его односельчане обитают. Но почему-то решил по-своему «раскроить» среду обитания украинцев. Во время тропических ливней промокшие до нитки мексиканские селяне спокойно продолжали уборку сахарного тростника, иорданские бедуины в пустыне Вади-Рам, чувствуя приближение пыльной бури, тут же раскидывали шатры и продолжали заниматься своими бытовыми делами, енисейские староверы радовались лютому морозу, который сковал льдом реку и тем самым проложил удобный путь-зимник. Кстати, в Сибири гордое слово «сибиряк», которое ассоциируется прежде всего с дикой природой и ее стихиями, пожалуй, будет повесомее не менее гордого слова «россиянин». Вспоминаю, как в детстве бабушка послала меня за водой к колодцу. Я стал отнекиваться, ссылаясь на дождливую погоду. «Тю-ю, придумал‑таки, – удивилась бабушка. – Ходи помиж крапелек, не раскиснешь». Позже я даже записал диалектное «помиж дождь» – несильный дождь, при котором можно выполнять любую работу на дворе. А осенний тихий грибной дождичек, во время которого можно бесконечно бродить по лесу, не боясь промокнуть, – это же праздник для грибника! А свежий ветер, надувающий паруса? Корабль мчится вперед, моряк торжествует. «А он, мятежный, ищет бури…» Это о птицах. Но и о людях, и об их флагах, которые только тогда являются знаменами и стягами, когда реют на ветру.
Для многих стихийность – это случайность. То, что может случиться, а может и не произойти, как бы минует, пронесет. Если я в путешествии и полагаюсь на случай, то только не в отношении стихий и разных «стихийных» обстоятельств, которые всегда со мной. Небом покрыто, ветрами огорожено жилище дорожного человека. Я очень хорошо понимал настроение своих предков, находясь в дороге. Нередко под проливным дождем, в тумане, против ветра и течения бурной реки, под жгучим солнцем. Деваться некуда. Волей-неволей приходилось общаться со стихиями. Умолять их, ублажать, а нередко и просто беседовать по душам. Да, такое вдруг появлялось ощущение сближения и даже соединения родственных душ. «И далеко печешь, батя?» – таким вопросом часто встречали меня в степных селах скучающие у ворот старики. Жара (по-украински «спека»), помню, стояла непомерная, и я относил диалектное словечко «печешь» не к расстоянию, а к зною. Как и чем спасаться от него? Проблема, кстати, не только для странствующего люда, но и для всех оседлых обитателей средней полосы. Я начинал движение рано – в пять-шесть часов был уже в седле. А к полудню, когда солнце подбиралось к зениту, с чувством добротно проделанной работы искал укрытие в тени. Желательно густой и с учетом того, что солнце, скатываясь к западу (хоть это направление оно еще не поменяло), достанет тебя и придется в обморочной дневной полудреме вместе с дорожным скарбом менять привальную дислокацию. Через неделю я не то чтобы привык к зною, но стал воспринимать его как данность, некое состояние природы, к которому нужно относиться как к капризу любимой женщины или ворчанию старушки-матери. Наверное, это самое главное – понять и принять. И даже полюбить, принять, как некое благо, дарованное тебе судьбой. Энергия, сила стихии – это ее воля и красота. Воля и красота природы. Воля и красота нашего бытия. Во время велосипедных путешествий, разжившись в очередной кафешке кипятком, я обычно располагаюсь на дворе – под кустом или на бревне. Как правило, не обходится без того, чтобы кто-нибудь не пригласил меня войти под крышу. Я кивком головы благодарил и продолжал наслаждаться чаем. А еще шелестом листвы, запахом трав, пением птиц, журчанием ручья, легким охлаждающим дуновением ветерка. Это уже стало моей походной повседневностью, моим бытием и моим бытом. Быть в нем или не быть? Для меня вопрос уже давно решен: быть! Помню, однажды, вернувшись после очередного путешествия, я первую ночь провел не дома, а на причале, в лодке. Под звездами, привычно внимая плеску волн и шуму ветра, голосам лягушек и комариному писку. Родные так и не поняли меня…
Вспоминается многое на разных широтах и в разных краях. Однажды в предгорьях Карпат я расположился на берегу озера, которое, словно на блюде, лежало между зелеными холмами. Вечер выдался безветренным и чистым, настораживала, правда, полнейшая, до звона в ушах, тишина, и почему-то не было видно звезд. «Ведьмы порасхватали», – подумал я, ведь дело происходило в начале ­июля, накануне праздника Ивана Купалы. Я натянул между деревьями веревку и накинул на нее пленку, чего до этого не делал, дождей не было уже больше месяца. Ровно в полночь или чуть позже меня разбудили раскаты грома. «Может, пронесет», – с тоской подумал я. Но, увы, не пронесло. Минут через десять поднялась настоящая буря, хлынул дождь. Пленку сорвало, лило не только сверху, но и с боков хлюпало, и снизу стремительно подмокало. Чаровницы устроили настоящий шабаш, который продолжался до рассвета. На удивление, я довольно легко и даже в несколько приподнятом настроении пережил это приключение. Ну, во-первых, было тепло. Во-вторых, я сидел под водой и на воде и мысленно подшучивал над собой: мол, с мокрой курицы, каковой я оказался, и спросу нет, сел в лужу, живи и радуйся, что не в болото, очень кстати перед финишем мне нечистая сила баньку устроила и все остальное в этом роде. Потом, чтобы согреться, стал играть мускулами, улыбаться и даже громко похохатывать. Так и провел время до утра. Развел костер, обсушился и чистенький (обновленный!) и веселый покатил дальше. Навстречу ясному дню, солнцу и теплу. И, понятно, новым стихийным приключениям.
Или, скажем, дорога в перуанских Андах. Сначала вверх, потом, после перевала, вниз. Серпантины, тоннели, долины – все ниже, быстрее, веселее. Я понял, что так будет, пока я не окажусь по ту сторону Анд. Однако насладиться спуском не давал мелкий дождь. Он сеял и сеял с унылого, серого и тусклого неба. Оставалось одно – накрыться плащом и катить вниз в надежде, что солнечная дорожная благодать уже не за горами. Часто приходится притормаживать. Вроде как отдаляешь встречу с пальмами и бананами. Но не всегда стремительный натиск, бросок – кратчайший и самый легкий путь к цели. Нередко встречаются застывшие вереницы машин. Ждут, когда расчистят после обвала дорогу. Нередко нависшие над ней скалы обтянуты сеткой. Не всегда она, правда, помогает. Частые в этих местах землетрясения разрушают горы, дороги и судьбы людей. Стремительно в дожде и тумане надвигаются сумерки. Где, под какой крышей придется провести ночь? По пути на обочинах попадаются приземистые темные строения. Кто там живет и чем занимается, неизвестно. Ни звука, ни огонька, ни дымной струйки. Возле одной хибарки заметил какое-то шевеление. Залаяла собака, звякнуло ведро. Местный дорожный рабочий-взрывник Моисей определил мне место для ночлега во дворе под навесом. Тут же сноровисто, с хозяйской привычной деловитостью, ни о чем не спрашивая, соорудил постель из каких-то мешков, попон, старых одеял. Даже притащил из дому спальный мешок. Не успел я обустроиться, как его жена Люрдес (имя я узнал уже утром) поставила передо мной котелок с горячей похлебкой из макаронной разносортицы (возможно, это были остатки продуктового запаса). Минут через десять на плоском камне появился дымящийся кофейник. Содержимого в нем хватило на две мои пол-литровые кружки. И вот я лежу под толстым слоем спальников и одеял из шерсти гуанако и слушаю шелест дождевых капель и шум речного потока. Мне часто так приходилось засыпать – под плеск волн, вой ветра, раскаты грома, звон цикад, лепет листвы, скрип деревьев, даже шорох падающих звезд (и такое случалось-чудилось). В тот вечер в Андах отходил ко сну под звуки дождя и реки. Их голоса сливались в одну убаюкивающую мелодию. Не знаю, удалась ли жизнь, но день точно удался…