Нас разделили не только границы

– Приедешь, я поведу тебя в собор, послушаем органную музыку. И еще в музее кукол побываем… Я слушаю бабушку Лену и согласно киваю головой. Мне нравится ее мягкий голос, особая манера вставлять в каждую фразу «милок». И еще я люблю разглядывать узоры на ее вышитой кофточке. Седая голова с аккуратным пучком волос тоже мне нравится. В старости я бы хотела походить на нее.

Младшая сестра моей бабушки по матери Елена Алексеевна Оськина в Латвии оказалась после войны. Его перевели из Министерства путей сообщения на работу в Ригу. Там у них родились сын и дочь. Каждое лето приезжали они в гости на родину. Собиралась многочисленная родня, и всех щедро одаривали рижане. Помню духи «Дзинтарс», янтарные бусы, подаренные моей маме. От них веяло далеким морем, другой жизнью.

Когда бабушка Лена осталась одна, она собиралась переехать жить в сибирскую деревню, к своей сестре. Присматривала домик, а потом поддалась на уговоры дочери. Та, конечно же, была против переезда. В ее семье предпочитали говорить на латышском языке, так настаивал муж. По этому поводу бабушка Лена сильно переживала – единственная внучка не понимала русского языка. А бабушка овладела только некоторыми обиходными фразами. Не давался ей латышский язык. Последний раз бабушку Лену я видела десять лет назад. Она приезжала в Москву, чтобы здесь повидаться с родственниками, приехавшими из Сибири. В моей двухкомнатной квартире разместились несколько семей. Это были счастливые дни – за большим столом на кухне мы умещались в два этапа. Сначала дети, потом взрослые. Конечно же, были сибирские пельмени, мы налепили их много, заморозили на балконе (благо зима в то время была настоящая, с крепкими морозами). За столом обязательно звучали песни, и заводилою была бабушка Лена. Ее карие глаза задорно блестели, и лицо, окруженное ореолом седых волос, было таким одухотворенным. «Сделаюсь кукушкой, вспорхну, полечу, сяду на крылечко, буду куковать», – выводила жительница Риги бархатным голосом. И все за столом дружно подхватывали: «Может, выйдет мама, выйдет старший брат…»

В словах этой безыскусной песни звучала какая-то особая печаль. Разбросала нас судьба по разным городам и весям, но осталось родство душ. Что это такое, трудно объяснить словами.

В том хоре не звучал голос тети Нины (двоюродной сестры моей мамы) из Таллина. Не смогла приехать по болезни, а вскоре ее не стало. С ее дочерью Людмилой мы потом долго перезванивались, но вот уже лет пять не стало никаких известий. Вместе с мужем и дочерью они переехали из столицы Эстонии в другой городок и потерялись. К тому же говорить особо нам стало не о чем. Людочку я помню больше по общему детству, мне доставались по наследству даже ее вещи, так отличавшиеся от моего скромного гардероба. Для того чтобы дружить, нужно общаться, наживать общие воспоминания. Наши родители умели дружить и передавали это умение своим детям. Круг общения моих двух сыновей – москвичей от рождения – сузился до минимума. И я все думаю – а только ли расстояния и границы разделили нас. Что-то произошло со всеми нами, когда мы стали жить по новым законам, в новом обществе, в отдельных странах, где иногда действие политиков труднообъяснимы с точки зрения здравого смысла. Но я все-таки верю в мудрость народной дипломатии.