Нагорный маршрут. Путешествие в страну, которой нет на карте..

…Солнце стремительно скатывалось за черную гряду. Со снежных гор дул холодный пронизывающий ветер. Сумерки быстро окутывали долину. Надрывались лаем большие мохнатые собаки, тягая по щебнистым подворьям тяжелые цепи. Над плоскими крышами врытых в склоны хижин вились едва заметные сизоватые дымки. По ним мы и определяли жилые постройки. Людей почти нигде не было видно. Женщины с закрытыми платками лицами при виде нас что-то испуганно бормотали и тут же скрывались в дверных проемах. От чумазых предоставленных самим себе ребятишек кроме похожих на какую-то дразнилку частых выкриков «Хельо! Хельо!» ничего внятного добиться было невозможно. Мужчина с тачкой и старик, бредущий за худым ослом, на наши просьбы о ночлеге отвечали резко и одинаково: «Бурда йок». Все понятно без перевода.

По темному ночному шоссе мы двинулись дальше. И вдруг увидели на обочине развалины какой-то постройки. Хоть какое-то подобие жилища. Ночью я проснулся от жуткого воя, который доносился с предгорий. Одинокому дикому зверю тоже не спалось. Голос мог принадлежать только волку. По-турецки «курту». Не случайно свела нас судьба с этим зверем в этом мире, затерянном среди потухших вулканов горной Анатолии. Может, это просто совпадение, которое мы часто в жизни принимаем за роковое или счастливое стечение обстоятельств, может, просто мой досужий дорожный домысел, но вдруг отчетливо соединились в одно два разных, но столь созвучных названия…Этой страны нет на карте. Но есть нагорные дикие пространства на перекрестке евразийских дорог, есть мифы и легенды об этом удивительном уголке планеты, и, самое главное, сохранился народ. Имя этой горной страны – Курдистан. По нему и пролег мой путь. Что позвало? Как и прежде, сирены Дороги. А еще предностальгия, предчувствие, что все это когда-нибудь исчезнет, растворится в цивилизованном сиропе. На планете, кстати, не так много народов, которые на протяжении тысячелетий жили бы на одной территории и сумели сохранить свой этнический облик.О прошлом, тем более заблудившемся в веках, курды мало что могут рассказать, но если уж заходит об этом разговор, гордо заявляют о себе: «Бен курд!» Я не турок, не иранец, не армянин, я курд! Слово это известно миру более шести тысяч лет, и означает оно «всадник-герой». Имя ко многому обязывает. Или все-таки «курд» – это «курт»? В этом случае обязанность уже совсем другая… И все-таки как и откуда появился этот народ? Происхождение его до конца не ясно, но некоторые ученые связывают с народом кардака или керад, упоминаемым в шумерских текстах начиная со 2 тыс. до н. э. Курды – это один из основных индоевропейских этносов, полноправный член индоевропейской семьи. Специалисты, кстати, насчитывают до 3 тысяч слов, которые совпадают со славянскими. Я был немало удивлен, когда узнал, что «спасибо» на курдском языке – это «спас», «аист» (гнездовья этих птиц часто венчали придорожные столбы) – «лелейка» (украинское «лелека»), а «штаны» – «пешмерге шальвер» (украинское «зашморг» – петля). Кстати, курды даже в городах носят брюки, которые ничем не отличаются от шаровар. Один историк даже предположил, что славянское племя кривичи – это и есть курды. Мой несколько легковерный, но хваткий в жизни, нередко несколько наивный, а тем более неискушенный в странствиях по разноязычным землям спутник часто упорно втолковывал «непонятным» курдам очередную мысль на русском языке. Те с не меньшим азартом и упорством отвечали ему на родном курдском наречии. Диалог мог продолжаться довольно долго. И самое удивительное, что собеседники понимали друг друга, а самое главное – были довольны содержательным общением. Сегодня общины этих «пасынков истории» (так назвал курдов один исследователь) оказались на территории Сирии, Турции, Ирана, Ирака и Армении. Однако не потеряли себя, не растворились среди их народов. Являясь потомками автохтонного населения Переднего Востока, они сумели сохранить элементы его древней культуры. Ее следы я и пытался отметить, путешествуя по нагорьям Анатолии. Именно здесь, на востоке Турции, и осели курды. Есть у них свои города и села, даже своя неофициальная столица имеется. Это центр одноименного ила (района) – древний город Диярбакыр. Однако почти везде в анатолийских долинах, распадках замкнутого горами Армянского плато попадаются и небольшие поселения (по-нашему хутора), и села с изящными белыми башенками джами (мечетей), и традиционные кочевья с белыми шатрами… Какая дорога, такие и мысли. Восточная Анатолия, по диким пространствам которой мы пробирались к солнечному Средиземноморью, представляет собой в беспорядке разбросанные горные гряды, между которыми лежат ветреные каменистые нагорья. На горных серпантинах, когда приходится слезать с седла и толкать велосипед впереди себя, невеселые думы лезут в голову. Нередко, когда изо всех сил упираешься ногами в асфальт, а глаза заливает пот, мысли дробятся и превращаются в рой назойливых мух. Случается, они и вовсе исчезают. Пусто в голове, тоскливо и муторно на душе. Лишь пот, хриплое дыхание и шарканье подошв. «Птица не пролетит, караван не пройдет, пустынны дороги Анатолии» – так говорили об этих диких пространствах. Но вот добираешься до очередного перевала, отдыхаешь возле родничка, обозреваешь пройденный путь, и, как птенчики из скорлупы, начинают проклевываться новые мысли. Они тут же обрастают перышками и даже обретают крылья. Тяжел, изнурителен подъем, но легок и приятен спуск. После него, правда, опять следует крутой серпантин. Но это суть горных дорог. И к ней быстро привыкаешь, понимая, что другой данности здесь быть не может. Точно так же меняется здесь и погода. Только что неслись наперегонки белые облачка, и вдруг откуда-то из-за гряды выползает туча, срывается ветер, и под хлесткими струями приходится искать убежище. Это может быть автобусная остановка. По-турецки «дурак». Чаще всего временные сооружения на обочинах на скорую руку из подручных средств устраивают жители близлежащих селений. Дуракам, как известно, закон не писан. Однако если он дорожный, то именно для «дураков»-остановок и предназначен. На перевалах нередко спасались от дождя в сложенных из камня летних загонах для овец. Хлев не совсем уютное убежище для путника, но переждать непогоду можно. Как я заметил, курды не отличаются архитектурной сметкой. Где стал кочевник, там и стан его. Нарыл глины – слепил хибарку. Натаскал камней – возвел стены. Согнул ветку – построил беседку. Дома в курдских селениях невзрачные, как бы приплюснутые, нередко врытые в склон. Крыши, как правило, покрыты глиной, которую утрамбовывают железными катками. Обычно на плоских кровлях развешивают белье, ковры, сушат фрукты и ягоды, обрабатывают и просушивают шерсть. В ход идет и дерн. Между прочим, весьма прочный и надежный кровельный материал. Некоторые крыши представляют собой зеленые лужайки, на которых пасутся куры. Если бы не шпили мечетей и нити дымков, то иные селения можно было бы принять за естественную часть окружающей природной среды. Хибарка пасечника возле Карса, автозаправка в окрестностях Мурадье, сеновал на берегу озера Ван, жилой дом в селе Овабаг – помнится каждая крыша, под которой мы находили приют. Чаще всего, правда, это была палатка. По-курдски «чатыр». Пришлось однажды провести ночь и в курдском чатыре-шатре. Это случилось недалеко от иранской границы, на окраине Догубаязета. Уже почти в сумерках мы остановились возле очередного кочевья. Почаевничали с хозяевами, потом помогли Суату и Гюльзаре (так звали семейную пару) загнать барашков. Так и остались на ночь. Младенческим крепким сном заснули на коврах под толстыми стегаными одеялами. В чужой монастырь со своим уставом не суйся. Это если с грузом, основательно и надолго. Если налегке и кратковременно, то своеволие простительно. Такая вот дорожная заповедь родилась под чужими крышами во время этого курдского вояжа. После каждого ночлега я как будто оставлял под гостеприимными кровлями частичку души, переполненную «кровным» добром. В начале мая на ветреных анатолийских нагорьях, высота которых больше двух тысяч метров, еще достаточно холодно. За спинами пастухов я нередко замечал какие-то длинные предметы, похожие на дула винтовок. Однако намерения пастухов были вполне мирными. На плече они носили простые зонтики. В любой момент мог сорваться дождь, а то и повалить снег. В селении Кирпинар кой хозяева, разместив нас в каком-то сарае, где хранилось зерно, тут же установили железную печурку, нутро которой быстро набили кусками кизяка. Через полчаса помещение наполнилось благодатным теплом. Запах? Был, конечно, и запашок. По мне, даже довольно приятный. Что-то вроде ладана. Забота о хлебе насущном для курда начинается с заготовки топлива. Пустынны и ветрены сухие нагорья – дров тут взять негде. Приходится использовать сухой навоз. У тюркских народов – тезек (у курдов – керме). Еще в сыром, часто полужидком виде навоз перемешивают с соломой, сухой травой и для просушки тонким слоем (примерно на штык лопаты) покрывают им площадки. Потом режут на куски и складывают в кучи. Нередко они представляют собой красивые конусообразные башенки. Некоторые из них даже возвышаются над домами. Чаще же всего из навозных кирпичиков складывают стены, которые представляют собой своеобразные ограды, опоясывающие дворы. Среди сухих комьев кизяка голуби, вороны находят для себя поживу. В одном селении я видел, как навозом наполняли полиэтиленовые мешочки. Это уже современная, усовершенствованная технология. После высыхания раствор превращался в ровные буханцы, удобные для заталкивания в печь или тандыр. Нет числа хозяйственным заботам курда. Прежде всего это овцы – главные его кормилицы. Даже когда барашки в загоне, их блеяние не дает хозяину расслабиться. Я уже не говорю про дальние выпасы. Тут не обойтись без четвероногих помощников. Нередко, наблюдая за живым овечьим потоком, что тек по зеленому склону, я замечал несколько мохнатых клубков, что вдруг, отделившись от отары, стремительно неслись к нам. «Ате! Ате!» – кричали пастухи, бросаясь наперерез собакам. Иногда не успевали, и тогда свирепые животные выбегали на дорогу, и мы понимали, что даже велосипеды не смогут спасти нас от их клыков. Во время встречи с нашими бродячими беспривязными сельскими кобелями я убедился, что животных привлекает (раздражает?) соблазнительная близость стремительных колес. Поэтому лучший способ сбить агрессию животных – это при их приближении замедлить ход. А то и вовсе слезть с велосипеда и спокойно пройти мимо. Своей дорогой, своим путем. Собака лает, караван идет. В случае с карабашами (так называется порода, что охраняет курдские отары) этот способ тоже выручал. Эти огромные крупноголовые анатолийские овчарки с толстой мускулистой шеей и черной маской на морде злы и опасны, однако при этом умны и понятливы. Местная сильная, выносливая порода сформировалась под воздействием особенностей жизни в горах и работы вне дома в любых погодных условиях. Карабаш весьма самостоятелен. У него очень упрямый характер, поэтому владелец должен быть властной личностью, играющей роль вожака. Собак используют, как правило, для защиты от волчьих стай. Волк хоть и курт, но курду не брат. В щенячьем возрасте у овчарок традиционно купируют уши, чтобы волк в схватке не мог ухватить пса за это чувствительное место. На шее рабочие карабаши носят шипованые ошейники, призванные защитить горло животного от зубов хищника.