Надо, Федя! Надо!

Воспитание трудом: как это было в наше время

«Современные дети не приучены к физическому труду! Они не умеют и не любят работать!» Да, к сожалению, это правда. Но другая правда почему-то остается за кадром. Дело в том, что сам я из поколения тех детей, которые как раз были приучены работать. И умели это делать порой не хуже взрослых. Вот только… любили ли мы работать?

В сельской школе второй половины 70‑х – первой половины 80‑х годов работы хватало каждому. Например, мы все дежурили по школе и по кабинету. А это значит, что должны были по расписанию мыть коридоры и полы в классе, стирать с доски, расставлять мебель, собирать и выбрасывать мусор из парт, протирать столешницы. Испытывали ли мы от всего этого радость и вдохновение? Нет, конечно же, мы бы прыгали от радости, если бы нас избавили от такого удовольствия.

Осенью детей снимали с уроков, часто на несколько дней подряд, и возили помогать крестьянам бороться с урожаем. Я не оговорился, ибо нередко это выглядело именно так. Потому что картошку, которую после комбайна собирали взрослые, мы потом перебирали и ссыпали в кучи – так называемые бурты. Это у нас в стране была такая технология хранения корне- и клубнеплодов, когда дары природы просто оставляли под открытым небом, сверху присыпая соломой и землей для защиты от промерзания. В таком виде картофель или свекла лежали до следующего года. А весной школьников опять приглашали на поле, трактор снимал верхний слой бурта, и мы выбирали то, что осталось от прошлогоднего урожая. То есть, по сути, копались в сопревших клубнях и корнях, в грязи, слушая речи бригадиров и педагогов о том, насколько важную задачу мы выполняем. Разумеется, ведра с картошкой мы носили сами, ссыпали их в мешки, а мешки отволакивали в сторону. Никому и в голову не приходило возмутиться, что не детское это дело. Надо – значит надо! Но вот любили ли мы все это? Глупый вопрос.

А ведь был еще и так называемый вторичный подбор. Это когда трактор проезжал по полю, выпахивая те редкие клубни, которые остались после первого раза и которые проглядели в прошлый раз. Таких картофелин, резаных и битых, было, конечно же, значительно меньше, тем не менее с поля их вывозили десятками мешков. Этим тоже занимались школьники, ибо для кадрового работника совхоза заниматься этим было абсолютно невыгодно. Нравилась ли нам такая работа? Нет.

Не знаю, как в других регионах, но у нас каждый год была традиция: зимой, где-то в феврале, нам ставили задачу – собрать такое-то количество березовых почек для нужд фармацевтической отрасли. Кто не в курсе, это хорошее средство народной медицины, обладающее антисептическими, антиоксидантными, противовоспалительными и общеукрепляющими свойствами. Ученики начальной школы должны были набрать 100 граммов (маленький стаканчик – лафитник), ученики средник классов – 150, старших – 200 граммов (большой граненый мухинский стакан). В те времена считалось просто недопустимым взять и отказаться, мол, не мое это дело, с какой стати я должен для кого-то бесплатно лущить почки. Опять же вопрос обеспечения сырьем целиком ложился на семью или на самого ученика. Помню, как, вооружившись топором, проваливаясь в сугробах и теряя галоши, пошел в ближайший лес, залез в овраг, нашел несколько подходящих берез, обрубил нижние ветки, а потом волок все это назад, в избу. Что характерно, было немало тех, кто добросовестно перевыполнял норму и сдавал по два, а то и по три стакана! Их потом торжественно поздравляли на общей линейке. Но… Если бы нам всем сказали, что с этого года почки собирать больше не нужно, гарантирую, не нашлось бы ни одного школьника, который не воспринял бы это известие с ликованием.

Каждый год по весне мы обычно сажали деревья и кустарники как вокруг школы (почему-то всегда находились все новые и новые места), так и в поселке. Любопытно, что саженцами нас тоже никто не обеспечивал, для этого старшеклассники с учителем шли в лес и брали оттуда все, что плохо растет. А далее все по сценарию: копаем яму, носим ведрами воду, сажаем, засыпаем, поливаем, вбиваем колышки и подвязываем саженцы. Сейчас березки, рябинки и липы, посаженные нами тогда, превратились в здоровенные деревья, я всегда с гордостью рассказываю своим детям, что все это сажали мы, причем вот здесь, вот тут и вон там конкретно я. Но… Сказать, что мы любили сажать деревья, значит, соврать. Мы делали, потому что понимали: так нужно, кроме нас, этого не сделает никто. Хотя, если бы такой нашелся, мы бы его горячо поблагодарили за избавление от тяжелого физического труда.

Отдельная песня -летняя трудовая практика. Она проходила по графику, и каждый знал, что, например, с 7 по 14 июня или с 14 по 21 июля ему нужно прибыть в школу для получения дальнейших указаний. Это было, так сказать, индивидуальное расписание, и школьник поступал в полное распоряжение учителя или сотрудника школы, который говорил, что надо делать – поливать цветы в кабинетах, мыть окна, красить подоконники, подметать территорию, разбирать книги в библиотеке и т. д.

Но были и групповые формы работы. Например, нас вполне могли запрячь на две недели помогать все тому же совхозу – полоть и окучивать свеклу. И вот это было куда менее весело. На автобусах нас отвозили в поля, распределяли фронт работы, закрепляли за каждым грядки и… вперед! Отдельно взятая грядка могла быть по километру и больше длиной. Чахлые ростки кормовой свеклы терялись в зарослях сорняков, и часто приходилось откладывать в сторону тяпку, чтобы обеими руками вырывать из земли мощные кусты лебеды, мари или сурепки. Нередко в пылу сражения ученики наотмашь рубили и культурный корнеплод под корень. А некоторые просто мухлевали, откровенно халтуря и почти не присыпая землей свеклу. Формально, конечно, за качеством должны были следить учителя, которые тоже работали с нами. Но за всем не уследишь. И нам, одуревшим от жары и слепней под летним солнцем, оставалось только одно – дожить до конца поля и дождаться, когда наконец нас отсюда увезут. Любить вот это?! Вы в своем уме?..

А в старших классах все было еще серьезнее. То есть нас фактически почти на целый месяц ставили на объект. Девочкам обычно доставалась работа доярками, мальчики шли или в мастерскую, или на ферму. И тут уже было почти полное погружение: встать очень рано, явиться к месту, оперативно включиться в процесс, делать то, что скажут старшие, и отвечать за результат. Я, например, половину срока потратил на побелку внутренних интерьеров фермы, а половину – на раздачу кормов (силоса и сенажа) животным. Руки отваливались, это правда. Но ведь через это все прошли. Так было надо. А не мы так хотели.

Нет, работать мы умели. Потому что, повторяю, среди нас почти не было тех, кто, живя в деревне, был бы свободен от деревенского быта. Практически у каждого из нас в семье были куры, утки, свиньи, козы, овцы, коровы, были сад, огород и дом с палисадником. А значит, нам по умолчанию приходилось помогать взрослым копать, сажать, полоть, носить воду, колоть дрова, поливать, косить, сушить, сгребать, таскать, копнить… Многие работали наравне со старшими, и, как правило, к началу нового учебного года в классы приходили заметно выросшие, загорелые и возмужавшие юноши и девушки с мозолями и шрамами после строительства, ремонта и покоса. Но, черт побери, я еще ни разу не встретил никого из сверстников, кто бы отказался от полноценного летнего каникулярного отдыха в пользу тяжелого физического труда на благо Отечества.

И вот тут подходим к самому главному.

Дело в том, что все это я и мои сверстники делали по вполне понятной причине – нам на пальцах обосновывали необходимость помогать государству, совхозу и школе, которые о нас заботятся, мы постоянно читали и слушали про то, что геройский труд у нас в почете, а если тебе что-то не нравится, это твои личные проблемы, мало ли кому что не нравится, мы должны исходить из принципов коллективной необходимости, а не собственных интересов. И это не подразумевало никакого иного варианта, кроме согласия делать так и только так.

Но если что-то надо кому-то, а не мне, это ведь совсем другое, согласитесь. А нам самим было интересно вовсе не это. Мы вполне могли добровольно встать очень рано, если хотели отправиться на рыбалку или охоту, потому что это же здорово. Кому-то доставляло удовольствие бегать целый день по лесу с корзиной или ведром, потому что собирать грибы или ягоды часто тоже бывает в радость. Некоторые пол-лета провели, копаясь в машине или мотоцикле, но это были их собственные (или доставшиеся в наследство от старших) машины и мотоциклы, и возиться со своим железом, доводя его до ума, было куда интереснее, чем делать то же самое, но для чужого дяди, пусть даже и из родного совхоза. А кто-то был готов с утра до ночи стучать молотком, пилить, сверлить и шлифовать, оборудуя на чердаке сарая свою собственную комнату, которую ему отвели на лето родители. Вот этот труд ребятам был приятен, даже если за него не платили.

Кстати, насчет оплаты. Кое-кто из моих сверстников реально зарабатывал, помогая лесникам пропалывать лесопосадки или осуществлять рубку ухода. Кто-то пас коров, а кто-то помогал механизаторам. Это все каким-то образом оформляли, и в конце месяца люди получали вполне конкретные деньги. Пусть и не такие большие, как у взрослых, но это были их собственные, честно заработанные средства! И за них можно было и потерпеть. Хотя делали это они тоже, честно говоря, от нужды.

Но все это в какой-то момент накрылось, как говорится, медным тазом.

Внезапно кому-то в голову пришла «гениальная» мысль, что дети должны только учиться, развиваться интеллектуально, а не вкалывать физически, их надо освободить от всего, что мешает процессу усвоения знаний и овладения новыми компетенциями. Причем почву для этого готовили задолго. Так, решили, что если ты по какой-то причине не можешь отработать летнюю практику (например, вы с родителями уезжаете на все лето отдыхать), то будет справедливо… откупиться. Либо наличными, либо товаром. То есть вот вам энная сумма как возмещение утрат или вот вам от нас несколько цветочных горшков, три банки краски, несколько упаковок бумаги формата А4… Мы квиты!

А потом вспомнили о правах ребенка. И объявили, что труд у нас может быть либо добровольным (не хочешь – не работай, никто не вправе тебя корить и винить), либо наемным (я сделал – заплати мне!). Причем все это только с согласия родителей. И при неистовом нагнетании обстановки, когда людей то и дело бомбардируют истерическими сообщениями, типа «ученик помыл в кабинете пол и заразился черной оспой!», «мальчик поливал цветы в кабинете и выпал из окна!», «девочка сажала на пришкольном участке розу и лопатой ей отрезало ногу!», «школьники красили парты, надышались ядовитыми испарениями и попали в реанимацию!» и так далее.

Но что остается неизменным? Как ни странно, то, что, если ученик заинтересован в результатах своего труда, если он понимает, что это надо не столько кому-то, сколько ему самому, у него будет стимул заниматься даже тем, что тяжело и сложно. Не исключено, что он в итоге сможет дойти до такого состояния, когда честно скажет: «Я люблю работать!»

Остается, правда, сущая мелочь – сделать так, чтобы он умел работать.

Хотя с этим сегодня тоже проблемы…

Вадим МЕЛЕШКО, фото автора