“Надо” – это большое “хочу”

Хочу. Могу. Надо. Или наоборот? Надо – могу – хочу. А как хотеть, если не хочется, а надо? А как мочь, если велят не сметь? А как быть, если могу, хочу, но не имею права? И властен ли кто-либо надо мною, кто вправе устанавливать это “вправе” для меня, единственного и неповторимого существа во всем мире, которым является каждый из нас?
Твердят: “Ты должен”. А я, может, ничего и никому не должен, тем паче если о “долгах” этих никого не просил?

Тысячи лет бьются лучшие умы человечества над решением этих потому и вечных, что никогда до конца, до однозначности нерешаемых проблем, и каждое новое поколение бьется в силках этих вечных моральных, нравственных, духовных вопросов по-своему.
“И нема тому почину, и краю немае”, – как сказал бы на своiй рiднiй украiньскiй мовi великий кобзарь человечества Тарас Григорьевич Шевченко…
Каждый учитель сам находит (должен по идее находить) соотношение, иерархию всех этих “хочу, могу, должен, надо”, в каждом конкретном случае и с каждым конкретным ребенком. Ну и в связи с собственными о них, этих ценностях и этих детях, представлениями.
Вот об этом и поговорим – о моральных (“модальных” по-английски, если мне не изменяет память) глаголах – точнее, об их представлениях в головах разных людей, особенно учителей, ученых, да и самих ребят.
Для иллюстрации вернемся в 1978 год, в 11 июня, когда был опубликован мой первый очерк о Щетинине в “Комсомольской правде”. Прошу прощения за длинноту цитаты – этого требует просто тема нашего разговора. Итак, поселок Ясные Зори на Белгородчине, сельская школа, вернее, школа-комплекс, которую изобрел в те годы Щетинин. Цитирую:
“…Михаил Петрович, мне вместо математики хочется пойти на искусство. Можно?
– А почему нельзя, если хочется?”
Можно даже босиком ходить по школе. И без домашних заданий жить можно: Щетинин как раз думает об этом. А еще можно английский с первого класса изучать: по пятнадцать минут в день – в легкой беседе, (заметьте, речь идет об обычной, сельской, и неспециализированной школе). А еще…
Людмила Ермилова приехала сюда прошлой осенью из Свердловска. С детства любит шить. Щетинин сразу же предложил ей открыть в школе швейный цех. “В комплексе” со школой прикладного искусства, кружком мягкой игрушки и еще с чем-то.
И вот Ермилова торжественно вводит меня в просторное помещение, усыпанное свежей, кудрявой стружкой, – в царство отца Щетинина, опытного плотника. Из вороха стружек, как из пены, встают ряды столов со швейными машинками. Вдоль стен – высокие стеллажи светлого дерева с массой приспособлений. Людмила по очереди открывает дверцы: “Здесь будут диафильмы, несколько сотен, здесь кассеты с кинопленкой. А это – система зеркал для кинопроектора. Тут же – зеленый уголок. Вот ящики для ребят из кружка мягкой игрушки, а на фоне этих зеркал будет выставка их поделок…”
Она кружит вдоль стен все быстрее и быстрее: “Тут будет проигрыватель… Щетинин обещал стерео… Представляете, ребята работают, а я им Шопена тихонько ставлю. Вот здесь листок повешу: “Сегодня слушаем Шопена…” Я хочу, чтобы здесь был уголок уюта. Чтобы ребята могли здесь просто посидеть, вот на этом красном диванчике. Захотят поработать – инструменты всегда под рукой”.
С середины комнаты – почти шепотом – выдохнула: “А стены ситцем обобьем. И пол – тоже ситцевый…” Тут она замолчала, широко раскрыв глаза, будто вглядываясь в свою ситцевую сказку. Потом, вспомнив про меня: “…Знаете, я тоже сначала думала: пустые фантазии… Прихожу к Щетинину: “А вот если бы…” А он мне: “Почему “если бы”? Все так и будет”. “Так ведь нельзя, наверное…” – “Можно! Все можно!”
Щетинин убежден: если с человека снять гнет страха и множества запретов, если взамен цепенящего “нельзя” поставить всемогущее “можно”, то какой мощный взлет творчества последует за этим!”
Напомню: шел 1978 год – времена глубочайшего, глухого застоя. Так что помножьте, уважаемый читатель, которому уже знаком за 10 последних лет вкус свободы, в том числе и в школе, все эти щетининские вольности на коэффициент этих самых времен, но и тогда вы все равно не представите, что значило бороться за такую школу, каков был накал и уровень (самый высочайший, с отделом школ ЦК КПСС в том числе) этой борьбы.
Но это я не “пою” на тему “бойцы вспоминают минувшие дни”, я лишь о том, как напряжено (в той или иной форме) поле решения этих вечных вопросов, под каким оно высоким напряжением находится.
…После моей статьи и подготовленной мною публикации отрывков из книги Щетинина “Обнять необъятное” в журнале “Новый мир” школу решено было закрыть. Потом власти поставили Щетинину условие (и на том спасибо): или школа, или книга. Конечно, Щетинин выбрал школу. Уже готовый набор книги был рассыпан. (Она вышла позже, только в 1986 году). Но и школу в Ясных Зорях Щетинин покинул и переехал на Украину. Я уже не помню, что было в какой последовательности, но помню постоянные заседания президиума АПН СССР (Академии педнаук, ныне РАО) с разносами Щетинина. Всемогущие тогда Гордин, Коротов, Б.Т.Лихачев (не путать с академиком Д.С.Лихачевым) – по одну сторону, а по другую – горстка журналистов.
Вот тогда-то кто-то из них, кажется, Гордин, подсел с улыбкой ко мне перед началом заседания и с интонацией, будто мягко, по-отечески журя, спросил вкрадчиво, словно кот мышонка: “Так вы, Ольга Владиславовна, значит, за вседозволенность?! Ну раз все всем можно!” Он был самым умным из той троицы. И я благодарна “врагам” моим (личных у меня нет, только “общественные”) за постановку этого вопроса. Впрочем, ответ мой готов был через пару минут разговора (не зря же я золотая медалистка – простите за хвастовство), но он его то ли не расслышал, то ли не хотел услышать. Сановито-молча отошел. Ему же, как им всем, надо было ярлыки клеить, облепляя ими все более дряхлеющую Статую Несвободы (то бишь тогдашнюю власть), а не истину искать.
Так вот, ответ простой – надо просто вспомнить модальные глаголы в английском языке: “mау” – это действительно “могу”, имею возможность (способность, хотение) и в этом смысле “все мочь” и значит вседозволенность. Но есть еще глагол “can”, тоже переводимый на русский как “могу”, но имеющий в английском другой оттенок: имею право, а не только возможность, способность, хотение.
Ученые говорят, вся философия, вся этика народа – в его языке. Ну нет в русском перечисленных мною отличий, хоть плачь, потому и свободу всяк понимает у нас уж совсем по-своему…
Но в этом разнообразии тоже есть, конечно, свой смысл. А теперь – буквально пунктиром, две-три формулы свободы, реализуемые в реальной педагогической практике. Юрий Устинов, педагог из Туапсе, был поражен, услышав от ребенка в своем коллективе, почему тому легко справляться с любой ответственностью, любым самым скучным заданием: “А просто я говорю себе: хочу хотеть – не хочу хотеть. Хочу – хочу, хочу – не хочу”. Гениально, правда?
И другой пример: мой друг Михалыч часто возмущается: “Свобода – это значит свобода выбора?! Чушь собачья! А если я не хочу выбирать что-то одно, мне подавай все сразу? Свобода выбора – это Буриданов осел со знаменитыми двумя мешками овса”.
…Пушкин грустил: на свете счастья нет, а лишь покой и воля.
Мне же иногда кажется, что на свете (этом, конечно) нет в постоянной, абсолютной форме не только счастья, но и свободы (воли) и уж тем более покоя. Какая же тут свобода, если сознаешь всю глубину своей ответственности за каждый шаг, каждую мысль, а тем более дело… Конечно, и на земле, как говорил в своих лекциях о.Александр Мень, мгновениями, периодами все это возможно, т.е. он говорил о Царстве Божием, которое порой как бы является и между людьми на земле.
В хороших дворянских семьях в такие минуты (как правило, в тишине) раньше говорили: “Слышите? Будто белый ангел пролетел”.
Желаю вам побольше таких минут.
Еще говорят: “Люби Господа – и делай что хочешь”. Но так как мне очень трудно понять, кого я в конкретных случаях больше люблю – Господа, возлюбленного или просто себя саму, то для себя я во всех ситуациях придерживаюсь другой фразы: “Делай, что должно, и будь, что будет”.
Удачного вам собственного поиска ответов на Вечные Вопросы вместе с вашими детьми!

Ольга МАРИНИЧЕВА