Национальная школа

Бурятский Нострадамус,

или О том, что острее самого отточенного клинка

Возвращались также на машине, но уже без Аюра. Он верхом на им укрощенном мустанге вел домой свой небольшой табун. Словно на съемках фильма о мустангерах – укротителях диких лошадей – побывал я в этот вечер. И героями эпизода были трое: Ринчин Будацыренов и его сыновья – семиклассник Аюр и шестилетний Бадма Галановы.

“Как так? – вправе остановить мой рассказ и спросить читатель. – Не родные, что ли, дети у Ринчина: они Галановы, а он Будацыренов?” Вопрос вполне закономерный, к тому же буряты ведь часто воспитывают в своих семьях неродных детей. Но Аюр и Бадма – родные дети Ринчина, роднее и быть не может.

На обратной дороге за рулем сидел малыш Бадма (на коленях у отца, разумеется), а тот за время пути несколько раз нежно коснулся лицом головы сына, словно вдыхая его запах. И мне вспомнились слова одной из учительниц Ульдургинской школы Марии Очировны о том, что у бурят не принято открыто, тем более на людях, ласкать своих детей, обнимать, прижимать к себе, целовать. Прилично легкое прикосновение, как это и сделал Ринчин по отношению к Бадме.

А обычно бурятка выказывает знаки любви к своему ребенку в то время, когда он спит. Гладит по волосикам, целует. Я тогда сказал Эрдынеевой, что такое прикосновение – ночное, невидимое ни для других, ни для самого ребенка – на порядок выше видимых дневных знаков любви, которые, часто повторяясь, балуют малыша. Оно сродни прикосновению ангельскому.

Что же касается фамилий – отца и детей. У бурят очень гибкая, я бы сказал, философская система присвоения фамилий и имен. И для европейского понимания, конечно, необычная.

Скажем, дочь Ринчина (старший ребенок в семье) так же, как он и как Цырена, его жена и мать Ирины, носит фамилию Будацыренова. Она через нее славит имя прадеда – по отцу. Его звали Будацырен. А вот сыновья – Аюр и Бадма – славят уже имя деда, которого звали Галан. Потому они Галановы, что их отец Ринчин – Доржо Галанович Будацыренов. Имена как прадеда, так и деда таким образом навсегда вошли в самое сокровенное этой семьи и наполнились новым – через детей – содержанием.

И вообще бурятские дети очень хорошо знают свои родословные. Вглубь, вплоть до ХVII века. Род незримо, и в то же время наглядно, материально присутствует в фамилиях и именах. Но знание своей родословной имело еще и жизненно-практические цели. Невежество в этой области приводило к тому, что создавали семьи родственники – двоюродные и троюродные. Дети у них рождались слабые, болезненные. И потом смешение крови – великий грех в бурятском миропонимании. Впрочем, как и у многих других народов. У бурят даже поговорка есть на эту тему: “Хорошо, когда дрова рядом, а невестка издалека”.

Согласно уже буддийской традиции непростительным грехом у бурят считалось прерывание беременности после смерти кого-то из родителей жены или мужа. Потому что ушедший мог возродиться, переродиться в образе, в теле своего внука или внучки. В буддизме жизнь и смерть – две стороны одной медали. Буквальный перевод с тибетского слова “сансара” (земное существование) звучит как “жизнь, смерть” (кхор-ба). В качестве иллюстрации к сказанному приведу написанное в жанре японского хокку стихотворение Намжила Нимбуева:

Умер столетний табунщик.

А над ставней его избы

Грачонок разбил скорлупу.

Бурятские имена. Каждое из них – тема для отдельного исследования, филологического и философского. Ибо связаны они с буддийской традицией, а значит, с тибетским языком или санскритом (древнеиндийским). Так, Ринчин в переводе с тибетского “драгоценность”, Цырена – “долгая жизнь”, Доржо – “алмаз”, “князь камней”, тибетский эквивалент буддийского философского понятия “ваджра”. В переводе с санскрита Бадма – “лотос”, Эрдэни – “сокровище”, Аюр – “жизнь”.

…Для Аюра Галанова жизнь – это кони. Еще маленьким, несмышленышем лепил из глины, из пластилина фигурки лошадей. А теперь Аюра уже и старики уважают. Мол, умеет с лошадьми обходиться, чувствует их. Любого жеребца объездит. А смелость в нем и хватка, видимо, природные, от предков.

От дальних предков. Ибо дед Аюра по отцу – кузнец, золотых дел мастер, а по матери – столяр.

Оседлать дикого жеребца – дело трудное и опасное. Вот почему вместе с Аюром поехал отец. Для подстраховки. Ну еще Бадму взяли – в качестве “ямщичка обратного”. Ну и меня. Пусть гость посмотрит сцену из фильма о мустангерах. Сцена удалась с третьего дубля. Сначала жеребец во всей полноте показал свой норов. Перепрыгнул через ограду и, видимо, решил, что был таков. Но Ринчин и Аюр предполагали и такой поворот событий.

С третьей попытки жеребец был пойман. И началось самое сложное. Каждое движение Аюра выверено. Вот он наклонился – чуть не касается лбом верхней части ноги жеребца – чтобы вовремя почувствовать растущее внутреннее его раздражение и отпрянуть. Но степной бурятский мустанг стоит смирно, только изредка нервно подрагивая. Еще несколько точных движений, и седло на жеребце. А вот уже и Аюр в седле. Мустанг встает на дыбы, но Аюр как влитой на нем. Жеребец срывается с места и пробует на скаку освободиться от нежелательной ноши. Но Аюр умело сдерживает его. Умеет он это. И вот мустанг покорен и выполняет все приказания всадника. “Откуда это в нем? И умение, и интуиция, и смелость. Я ведь не учил его обращаться с лошадьми”, – словно про себя говорит Ринчин. Закончится школа, и Аюр погонит свой небольшой табун в дальние гурты пастись почти на все лето.

…С этой молодой семьей познакомился в Улан-Удэ. Цырена как победитель районного конкурса “Учитель года-98” принимала участие в финальной его части. Вместе с Ринчином и детьми. Выступали все в национальных бурятских костюмах, сшитых руками Цырены. Это было ошеломляющее зрелище! Как же они были красивы на сцене! Своим неподдельным внутренним счастьем, которое, переливаясь через края, освещало еще более их внешнюю красоту и молодость. Цырена по праву стала победителем в номинации “За возрождение национальной школы”.

И вот я в Еравнинском районе, вблизи села Ульдурга на священной горе, где возле субургана – места для молений – в деревянной вырезной беседке так тепло меня встречают Цырена и Ринчин. В ярких бурятских костюмах. На вытянутых руках – хадаки из голубого шелка (атрибуты встречи вроде русских полотенец или украинских рушников), на которых традиционное блюдо для гостя – “белая пища”: свежие сметана и молоко. Май. Степь только-только начинает цвести. Об этом говорит не она сама, а ветер, который разносит повсюду пока еле ощущаемый терпкий ее аромат.

…Допоздна беседовали с учителями Ульдургинской средней школы – о бурятских традициях, народной педагогике. В разговоре принимали участие Мария Очировна Эрдынеева, Цырен-Дулма Дашинимаевна Чимитова, Октябрина Ринчиновна Хабинова, мать Цырены Будадари Цыренжаповна Гуробазарова, другие учителя и сельчане.

“Человек, у которого родился ребенок, как бы переходил в другую, более достойную категорию людей. Отныне его называли не собственным именем, а отцом или матерью такого-то, по имени ребенка – Дашиин баабай (Отец Даши), Хаатиин мамуу (Мать Хати). Такое величание по имени ребенка было самой почтительной формой обращения. Уважение и почитание старших выражалось и в том, что младшие не называли старших по именам, а пользовались широко принятой в быту терминологией родства”.

(Из книги К. Басаевой “Семья и брак у бурят”)

Верно, что почтительность к старшим бурятским детям прививается с пеленок. И к существу старшего, и к его имени. При обращениях буряты вообще очень редко называют имя. Почему? Видимо, по причине того, что любое имя священно и произносить его многократно, тем более всуе, есть его загрязнение. Ведь любой предмет, когда к нему часто прикасаешься, загрязняется. Поэтому к священным предметам – к иконам, например, христианским или буддийским – доступ всегда ограничен. То есть прикоснись, но только по велению сердца, по зову души.

Например, к матери Цырены в селе обращаются не по имени-отчеству, как принято, например, у нас, русских, а при помощи выражения, которое в переводе буквально звучит “Вы, мать Цырены!”. В семье при обращении к сестре говорят – абгэ, к невестке (жене брата) – абгэхэн, к брату – ахэ, к бабушке по материнской линии – нагцы-жи (родственники по линии матери самые что ни на есть близкие), к бабушке по отцовской – хухшей-жи. (Если транскрипция не совсем верна, прошу прощения у моих ульдургинских друзей. – А.Ф.)

Кстати, в Ульдурге говорят на хоринском диалекте. Он принят в Бурятии в качестве канонического, литературного. На нем ведутся телерадиопередачи, выходят газеты. И учебники на нем написаны. Но тонкость в том, что в каждом районе Бурятии свои диалекты. Мария Очировна Эрдынеева, например, из Кяхты, из бурят-сонголов. Ее родной говор ближе к монгольскому. Во всяком случае при встрече сонгола и монгола диалог состоится. А вот некоторые диалектные сонгольские слова, которыми Эрдынеева, бывает, пользуется и на уроках, зачастую непонятны ее ученикам, носителям хоринского диалекта. Так что может и бурят бурята не понять. В республиканских газетах даже как-то развернулась дискуссия о том, не стоит ли в районах вернуться к преподаванию в школах на своем диалекте – выпустить пособия, учебники. Язык бы от этого только богаче стал.

“Желание иметь детей, сознание необходимости продолжения рода были настолько велики, что они породили обычай усыновления, ставший распространенным и повсеместным явлением у бурят. Каждая бездетная семья старалась усыновить детей, особенно мальчиков. Брали на воспитание и девочек. Многодетные семьи охотно делились своими детьми с теми, у кого их не было. Большей частью усыновляли детей своих родственников в младенческом возрасте, но иногда и в возрасте 3-10 лет. Брали детей и у чужих людей, нередко у соседних русских крестьян-старожилов и переселенцев. Если же дети оказывались сиротами, усыновить их считалось естественным и почетным даже теми, у кого были свои собственные. Поэтому в бурятских улусах дети-сироты не оставались без призрения, их усыновляли. Приемные дети пользовались всеми теми же правами, что и собственные”.

(Из книги К. Басаевой “Семья и брак у бурят”)

– У нас есть замечательный обычай, – вступает в разговор одна из женщин. – Если у кого нет детей, они берут ребенка на воспитание. Расскажу о своем муже. Он приемный сын. У моей свекрови первый муж погиб на фронте. Она вторично вышла замуж. От первого брака была дочь. Но повторный брак оказался пустым, бездетным. Тогда один очень уважаемый лама посоветовал ей усыновить ребенка. Это, мол, поможет обрести и собственных детей. А в одной семье в том селе как раз родилась двойня. Два мальчика. И лама – а он славился своими прорицаниями – указал на эту семью. Мать согласилась отдать на воспитание одного из детей. Потому что и плохо себя чувствовала, и верила предсказаниям ламы. Этот мальчик, которого отдали на воспитание, и был мой будущий муж. Через девять, по-моему, лет после его усыновления в его новой семье родился мальчик. Еще через два года – второй. Приемная мать, которая по сути стала родной, и сейчас души не чает в моем муже. Считает, что благодаря ему родились у нее дети. Маленьким его обязательно приводили к родным, и он общался с братьями, сестрами. А сейчас родство между двумя семьями еще более укрепилось.

По-моему, эта история прекрасно иллюстрирует существующее как в буддизме, так и в христианстве понятие “приятия”. Прими другого, другое, сделай его своим, и тогда свое сотворишь, себя сотворишь.

В прошлом у бурят не было ни приютов, ни детских домов. Сирот брали на воспитание родственники, считая подобное дело почетным и ни в коем случае – в обузу. Сейчас, конечно, далеко не все, как раньше. Но в Агинском Бурятском автономном округе, что в Читинской области, и сейчас нет детей-сирот. Берут их люди к себе, даже если в их семье мал мала меньше.

А сколько русских детей выросло в бурятских семьях! Сестра известного бурятского оперного певца народного артиста Дугаржапа Дашиева – русская. Валентина Цыреновна Дашиева. Родители Дугаржапа удочерили воспитанницу одного из детских домов, эвакуированного во время войны из России. Уже через много лет после окончания войны нашел Валю родной брат – тоже музыкант, дирижер военного оркестра.

А сколько было случаев, когда буряты попадали впросак, беседуя при русском по-бурятски и думая, что он, естественно, не знает бурятского. А тот раскрывался только в конце их беседы, и наступала немая сцена. Например, в Кяхтинском районе во время войны был детский дом. Некоторое время. Пока не разобрали детей по семьям. И вот росли они в бурятской языковой среде, впитали в себя прекрасный степной язык. По-русски некоторые с акцентом говорят. “Как красиво поет бурятские народные песни наша учительница из русских Наталья Григорьевна!” – восторженно говорили мои собеседницы. Для них одинаково дорог и бурятский, и русский языки. Поэтому в школе так много внимания уделяется развитию двух центров народной культуры.

А вообще разговор покорял своей естественностью, открытостью, радостью восприятий одного человека другим. И все это шло от духовной талантливости ульдургинских учителей. Мне думается, что школа в Бурятии – в последние десятилетия особенно – в какой-то мере стала играть ту роль, какую в прошлом играли старые бурятские дацаны, разгромленные в 30-х годах. Она сумела сконцентрировать в себе все то лучшее, что было создано бурятским народом, в том числе и буддийскую духовность. Ныне же, когда школа на селе берет на себя объединительные функции и становится во главе педагогико-социальных комплексов, в состав которых входят и Дом культуры, и библиотека, и больница, и народный музей, а в иных местах и бедствующие крестьянские хозяйства, роль эта неизмеримо возрастает.

“В дацане до последнего времени были сконцентрированы интеллектуальные и художественные ценности бурят. Сюда приезжает каждый из них молиться, сюда он отдает учиться своего сына. В дацан он приходит лечиться у ламы-врача, лама-астролог составляет гороскоп его ребенку. Дацан дает буряту удовлетворение его эстетических запросов – в дацане, и только в дацане, он найдет прекрасную архитектуру, сооружение, импонирующее ему и размерами, и своим наружным и внутренним блеском: тут же видит блестящую живопись и скульптуру, слышит музыку большого оркестра, играющего на разнообразных инструментах. Дацан, наконец, устраивает театральные представления. Роль дацана в жизни бурят совершенно отлична от роли монастыря в России или в Европе. Отсутствие дацанов создало бы при настоящих бытовых условиях жизни бурят пустоту, которую нечем заполнить”.

(Из рабочих записей ученого Баранникова от 1929 г.)

Школа, повторю, в какой-то мере заполнила эту пустоту в советское время, а в конце века сама становится необходимым и особым центром духовности Бурятии наряду с возрождающимися дацанами. А их возрождение идет очень трудно. Число дацанов уже около двадцати. Но речь идет не о количестве, а о препонах к их действительному возрождению. Они же разного характера. Это в первую очередь неготовность буддийских священников дать духовные знания, ибо большинство из них – знатоки обрядовой части учения, но не духовно-философской. Населения – воспринять эти знания, ибо почва для их принятия только вспахивается.

За время поездки мне посчастливилось побывать в трех возрождающихся дацанах. Эгитуйском, где находится одна из святынь буддийского мира – привезенный с Тибета Бурхан (бог) Зандан Жуу (Сандаловый Будда). В Ацагатском, который славился в прошлом именно как медицинский дацан и где хранился знаменитый “Атлас тибетской медицины”. И в Анинском.

Расположен дацан в степи, вдалеке от человеческого жилья. Это, по-видимому, единственный дацан, который в 30-е годы не удалось стереть с лица земли в буквальном смысле. То есть от других вообще ничего не оставалось, а кирпичный остов Анинского дацана, построенного, как и древние русские монастыри “на твороге и на яйце”, в качестве страшного памятника человеческой ограниченности простоял и до сего дня.

Рядом с ним возвели дуган – молитвенный дом. Когда-то на территории дацана находилось пять зданий, в том числе знаменитая философская школа. Но не скоро возвращается благодать в оскверненные места. В стенах полуразрушенного дацана некоторое время находилась скотобойня. Некогда благодатное молитвенное место поливалось кровью беззащитных животных. Мы приехали в дацан в печальные дни. Накануне умер настоятель дацана, молодой лама. Видимо, зло, обильно посеянное здесь в 30-е годы, все еще продолжает плодоносить – ядовитыми плодами. Но придет время, и сила молитвы освободит от духовных нечистот и этот заповедный кусочек бурятской степи.

…В этом году ульдургинцы отметят 230-летие своего односельчанина – Молона-бакши (учителя Молона), местного Нострадамуса. Еще в ХVII веке он духовно разглядел в толще столетий “железных змей и птиц с огненными глазами” – современные поезда и самолеты, предсказал появление электричества и многие исторические события. Он говорил нечто подобное тому, что записано в одном древнем тибетском сказании, но уже касательно нового и новейшего времени, если употреблять современные исторические термины:

“Святыни тела, гласа и духа разграбят, назначат цену и продадут. В храмах поставят лошадей и коров и соберут там нечистоты. Правители не смогут быть хозяевами своего ума. Люди потеряют скромность и стыд. Обманщики займут место великих созерцателей. Болтунов и краснобаев нарекут мудрецами. Мужи будут нарушать клятвы и гордиться этим. Рабы станут управлять государством, а цари превратятся в рабов. Ужасных грешников будут считать народными защитниками”.

В честь Молона-бакши на народные деньги будет сооружен субурган – молитвенный столб. Заложение его прошло еще два года назад в присутствии гостей – тибетских лам, которые и освятили это начинание.

В народном музее Ульдурги под стеклом на почетном месте не довелось увидеть нож Молона-бакши в серебряных ножнах. Мысль человеческая острее всякого остро отточенного клинка, если она усилена действием силы духовной, космической. Тогда мысль пронизывает и годы, и века.

Александр ФУРСОВ

Улан-Удэ – Ульдурга – Эгитуйский дацан – Ацагатский дацан – Анинский дацан