На чтение: ≈ 16 мин.Как важно суметь отказаться от собственных заблуждений… Всякая ли мать сумеет это сделать?
Bалентина Петровна вошла в нашу редакционную комнату и с порога заявила:
– Моего сына не хотят учить! У него аллергия, а учителя специально надушиваются…
– Да вы садитесь, – предложила я. – Успокойтесь и расскажите все по порядку.
– А я и не волнуюсь! С чего вы взяли? Я требую, чтобы моего сына учили!
– Попробуйте мне для начала все же рассказать. Так… На всякий случай… Чтобы было понятно, что к чему, – улыбнулась я этой маленькой, сухонькой женщине лет пятидесяти с небольшим.
Она зорко глянула на меня, будто клюнула:
– А что это вы улыбаетесь! Я не шутки шутить к вам приехала. Я сына защищаю!
– Понятно: защищаете сына. Должно быть, от учителей… Кстати, вы лечите мальчика? – спросила я, думая о том, что мой сын – врач и мог бы помочь Валентине Петровне.
– А какое вам до этого дело? – нимало не стушевавшись, огрызнулась “гостья”. – Вы не в “Медицинской газете” работаете.
Она сразила меня наповал. Я сдалась:
– Так чего же конкретно вы хотите?
– Заставить вас приехать!
– Заставить? – намеренно переспросила я. – А попросить, что же, трудно?
– Трудно, – убежденно кивнула женщина. – Всем наплевать на моего сына.
…Артемке Лялину – тринадцать лет. Три года, по словам мамы Валентины Петровны, он страдает аллергией к запахам духов, дезодорантов и некоторой косметики. На руках у нее есть справка, выданная поликлиникой Московской детской больницы имени Морозова, где значится этот диагноз – аллергия. Правда, там написано также, что у мальчика наблюдается непереносимость и бытовых запахов, и запахов некоторых растений. Но эту часть записи в справке мама почему-то напрочь игнорирует.
– Врач написала лишнего, – говорит она. – Мне же лучше знать своего ребенка! Я сама знаю, на что он реагирует, а на что – нет.
Артемка полностью согласен с мамой. Он пишет: “Я вижу, кто ко мне по-доброму, а кто не по-доброму. Зачем вину учителей (в том, что они не хотят учить меня дома) сваливать на мою маму? Я их встречал с открытым носом (учителей), доверяя им свое здоровье. Но они приходили не заниматься со мной, а издеваться…”
На письме председателя Департамента по образованию Московской области О.Белецкой, которая отвечала на жалобы Артемкиной мамы, мальчик написал: “Ставлю “2” – за грязную ложь”. Прочитав это, я пообещала Валентине Петровне, что приеду поговорить с Артемкой, познакомиться с учителями.
Кривандино, где живут Лялины, – село маленькое, всего-то две тысячи жителей. Все друг друга знают хорошо. Лялины живут в большом пятиэтажном доме. Приехала я в полдень. Минуты три стучала в их двери. Должно быть, слишком громко стучала, поскольку соседка не выдержала: “Да ладно вам колотиться-то, нет ее! А если и будет, не откроет… Никому не открывает. Учителей, и тех не пускает. А вы кто будете? Ах, корреспондент! Ну так вот: у ее сына – аллергия. Валентина всех этой его болезнью замучила: учителей, соседей… Бабкину пенсию (бабушка у них есть старенькая) она в коридор к почтальонке выходит получать. Да вы хоть у кого спросите, если мне не верите”.
Я послушалась, спустилась этажом ниже, и там соседка сообщила мне о Валентине Петровне то же самое: “Ведет-то она себя с людьми как-то странно. Никого к себе не пускает, к телефону, если ей звонить, не подходит. Может, это от любви такой непомерной к сыну, от страха за него?”.
Я написала записку, что приехала, и, подсунув под двери лялинской квартиры, отправилась через дорогу – в школу. Светлая, красивая школа сияла чистотой и уютом. В кабинете директора меня встретила Надежда Рагозина, симпатичное, тонкое, умное лицо которой совсем не подходило под характеристику Валентины Петровны: “Директор? Да она издевается над нами! Надушится специально духами, чтобы сын обчихивался!” Там, в Москве, когда я услышала эту характеристику, так и думала увидеть этакую толстую тетку с пустыми глазами и зычным голосом.
Надежда Алексеевна устало улыбнулась:
– Уже невозможно сказать, какая по счету проверка сваливается нам на голову по жалобам Артемкиной мамы. Здесь были представители министерства, Департамента образования, областной Думы… Из гороно ездят каждую неделю. Предположим, Лялина руководствуется самыми благими намерениями. Но подумайте: не лучше ли было бы нам (чтобы она перестала жаловаться) исполнить все ее претензии? Поначалу мы даже всерьез думали, что легче вообще перестать умываться (мыло-то тоже ведь душистое), чем выслушивать очередного представителя: дескать, пойдите навстречу матери! Как будто мы не шли…
– Значит, никто из учителей не пользовался духами и дезодорантами? – еще раз спросила я.
– О чем вы? Валентина Петровна довела меня до того, что я приносила с собой на работу смену белья и одежды. После уроков переодевалась и только потом шла к Артемке.
Мама меня в под’езде обнюхивала и даже на порог не пускала. А одну нашу молоденькую беременную учительницу до простуды довела. Так же вот обнюхала, и та побежала домой принимать холодный душ: горячей-то воды в деревне нет.
В разговор вступили учителя:
– В нашем селе три ребенка обучаются на дому: один приехал из Чернобыльской зоны, а двое других – инвалиды с детства. Попробуйте ответить на простой вопрос: почему к этим детям мы ходим, а Артемку, как считает мама, не хотим учить? (Позднее я специально выясню в Шатурском гороно, что всего в районе обучаются на дому 28 детей. Ни одной жалобы на учителей от этих семей никогда не поступало).
– Смешно сказать, – продолжает разговор директор школы, – за один час работы с больным ребенком учитель получает… две тысячи рублей! Но ни разу я не услышала ни от одного своего коллеги: “Не пойду к больному!” Идут – кого ни попросишь. Потому что жалко. Понимаете? Не потому что платят, а потому что любят, жалеют. А тут… Да неужели же кто-то может подумать, что Артемка для нас хуже любого другого больного ребенка? Нам тяжело только с его мамой.
– Как вы думаете, почему все учителя так говорят? – спросила я Валентину Петровну, когда мы наконец встретились с ней и Артемкой у них дома. И она ответила:
– Это старый конфликт. Когда-то я работала техничкой в школе в соседнем селе – Новосидоровском. Одна учительница сразу невзлюбила Артемку: постоянно выгоняла из класса, не разрешала детям дружить с ним. Я заступилась за сына, а директор Лузганова, конечно, – за учительницу. С тех пор и пошло.
Из Новосидоровской школы Валентина Петровна Артемку забрала, перевела в свое село. Но учиться он там не смог: к тому времени проявилась аллергия. Думая о том, что “ворон ворону глаз не выклюет”, Валентина Петровна до сих пор уверена, что директор Новосидоровской школы Лузганова просто сговорилась с кривандинским директором Рагозиной “продолжать трепать нервы Артему”.
А что же сам Артем? Тихий, улыбчивый, он смотрит на меня как-то сбоку и снизу вверх – как раненая птица. А ведь еще час назад он бегал по деревне с другими мальчишками. И сам был пацан как пацан.
– Ну Артем! – велит ему Валентина Петровна. – Корреспондент приехала защищать тебя. Ничего не бойся, говори с ней смело!
– Когда ко мне приходят надушенные, я обчихиваюсь, – привычно произносит мальчик.
– Так. Правильно, – кивает мама. – Еще!
– Значит, тебя никто не любит? – спрашиваю я, пытаясь заглянуть ему в глаза.
– А что это вы такие вопросы задаете? – всплескивает руками Валентина Петровна. – Как это “никто”! Да я сама-то не смею кусочка мяса с’есть: все ему отдаю… Чтобы витамины…
– Да я про другой витамин, – опять, пытаясь заглянуть Артему в глаза, говорю я. – Он, может быть, вашему сыну сейчас нужнее всего. Про доверие – к людям, к миру.
– Что за ерунду вы тут разводите! Это кто не доверяет людям?
– Валентина Петровна, – пытаясь вложить в голос как можно больше мягкости, продолжаю я. – Ваши соседи говорят…
– А, так вы уже и сплетни про меня собрали? – вскрикивает она.
Я напряженно вскидываю голову, но ненависти в ее лице не вижу. Вижу какую-то застенчивую озлобленность, что ли… Да еще отчаяние.
– Господи! Я одна с ним бьюсь…
С отцом Артема Валентина Петровна в разводе. В Москве она сказала мне, что он не хочет платить ей алименты. А в Шатуре я узнала, что она их получает. Пыталась даже дополнительные проценты взыскать- за то, что Артем нездоров. Но у бывшего мужа в новой семье двое детей.
– Да я сама, сама (!) от них отказалась! – возражает мне Лялина. – Пускай других детей тоже кормит!
– На что же вы живете, Валентина Петровна? Ведь не работаете… На алименты?
– Ну почему? На бабушкину пенсию тоже! Материально-то ведь нам очень тяжело, вы же видите. Но мне надо за Артемкой ухаживать, вот и не работаю. Больной ребенок тщательного ухода требует.
– Верно, требует. Кстати, а чем лечите сына?
Валентина Петровна смотрит на меня и молчит.
– Как ухаживаете? Чем лечите аллергию? Может быть, травами?..
– Ой, давайте-ка я вам чаю налью, – как бы спохватывается она.
– Валентина Петровна, так чем же вы лечите сына?
– Так, Артем! – переходит на фальцет мама. – Нам не верят!
А как тут верить, если у меня в сумочке лежит ксерокопия справки, подписанная заведующей Шатурским детским поликлиническим отделением М.Морозовой и датированная 25 марта 1994 года. В справке говорится, что “медицинской документации на ребенка Артема Лялина, проживающего на Центральной усадьбе совхоза “Мир”, не имеется. В последние пять лет за медпомощью в поликлинику мать с ребенком не обращались”. Я сказала об этом Лялиной…
Странное дело, спустя три дня после моего возвращения в Москву Валентина Петровна привезла мне другую справку – из Шатурского поликлинического отделения, датированную 24 августа 1994 года и подписанную педиатром Н.Киселевой. В справке говорится: “Лялин Артем, 12 лет, наблюдается в детском аллергокабинете с ноября 1993 года по настоящее время”.
Думаю, на этот счет я не вправе делать какие-либо выводы. Ведь я сама мать, и мое сердце хорошо знает, что это такое: любовь к сыну и боль за него.
Артемка болен. Могу себе представить, сколько ночей не спала Валентина Петровна, обливаясь слезами… “За что! – наверное, думала она. – Почему все дети, как дети: учатся, радуются солнцу, лету, небу…”.
Но стоп! Я ведь уже писала, что перед встречей со мной Артемка сам носился по деревне с другими ребятишками. На меня же, сидя рядом с мамой на кухне, смотрел, как раненая птица. Нет, не могу я делать никаких выводов насчет того, насколько болен Артем. Ведь диагноз ему поставили в Москве в одной из лучших детских клиник. Могу лишь посвятить читателей в свою маленькую тайну: собираясь в гости к Лялиным, я тщательно смыла с себя всю косметику, но от дезодоранта отказываться не стала. Артем на мой запах не среагировал никак. Значит, не все они для него вредны? И вообще получается, что вредны только те, на которые ему разрешает реагировать мама.
Ну ладно, Бог с ней, как говорится. Она ведь искренне считает, что все вокруг, за очень редким исключением, желают ей зла. Артемке-то как быть? Учиться же надо! К жизни готовиться…
…Когда я перешагивала порог этого дома, нога споткнулась о длинный узкий мешок. Валентина Петровна положила его, чтобы к ним с Артемкой не проникали запахи чужих людей.
Чужие люди. Чужой смех. Невыносимо…
На кухне, где мы разговаривали, окно было распахнуто настежь. Свежий воздух, естественный, как сама жизнь, заставлял дышать полной грудью. Наверное, только так и возможно пригласить к себе счастье: распахнуть душу настежь. Как окно…
Светлана ЦАРЕГОРОДЦЕВА
д. Кривандино-
Новосидоровская,
Шатурский район,
Московская область
Выбор читателей
Комментарии