На пути к Великой Отечественной. Почему сочинения о войне пишутся под копирку?

Продолжение. Начало в №37-38

Значит, трагедию войны, боль и страдание, муку нужно прежде всего донести через живое, конкретное, через судьбу человека. На двух уроках показываю фильм Тарковского «Иваново детство». Все видят картину впервые. Один класс в связи с уроками литературы смотрел «Андрея Рублева». Другой вообще ничего о Тарковском не знает. Во время сеанса я подошел к двум девочкам, которые решали задачи по химии, и к одному молодому человеку, который набирал эсэмэску.Разговор о фильме на следующем уроке через неделю. Я много на уроке читаю и что-то диктую. Не для запоминания, естественно, не для выучивания. Читаю как живую воду для отравленных школьными сочинениями из Интернета.Записываем в тетрадь. «Иваново детство». 1962. Режиссер – Андрей Тарковский. Оператор – Вадим Юсов. В роли Ивана – Коля Бурляев. Первая полнометражная картина тридцатилетнего режиссера.Фильм двоемерен и двоемирен. В нем сны, которые видит Иван, и реальность войны. В чем смысл такого построения? Сразу отвечают правильно.Записываем слова Андрея Тарковского, сказанные им еще до начала съемок, когда он сразу решил, каким будет решение картины: «Мне пришло решение картины… Ему снится жизнь, которой он лишен, обыкновенное детство. В снах должно быть обыкновенное детство. В снах должно быть обыкновенное счастливое детство. В жизни – та страшная реальность, которая происходит, когда ребенок вынужден воевать».О том же говорит и учитель Тарковского Михаил Ромм (кстати, в одной группе у Ромма вместе с Тарковским учился другой выдающийся режиссер, художественный антипод Тарковского – Василий Шукшин): «В снах фильм показывает, какой должна быть светлая реальность детства, а в реальности – каким не должно быть детство, изувеченное войной».Затем я читаю большой отрывок из статьи тонкого кинокритика Неи Зоркой о фильме. Прочитаю, чтобы вы увидели, как в идеале нужно писать о кино, да и о литературе.«Такого, как задержанный мальчишка Бондарев, – черного, дрожащего, исполосованного, лязгающего зубами и вызывающего все чувства, кроме жалости и умиления, – мы не видели. Таких, каким играет его московский школьник Коля Бурляев, на экране не было.Трудно даже поверить, что это тот самый белокурый мальчик из первых кадров фильма, который слушал кукушку жарким полднем, когда не движется воздух и под редким ветром высоко колышутся листья в лесу, среднерусском, июньском, полном солнечного зноя, лесу нашего детства. Таким входит в фильм образ лета и счастья, внезапно перевернутым кадром, резко сменяющимся осинами, скорбными знаками войны… Здесь ракеты в низкой ночной мгле, осенняя ледяная вода, здесь в прибрежных кустах сидят с петлями на шее и держат дощечку «Добро пожаловать» мертвые солдаты Ляхов и Мороз. Там, за чертой войны – белый песчаный плес, яблоки под летним дождем, солнечные поляны и спокойное, родное лицо матери».А вот дальше один абзац я продиктую, чтобы дети учились точно и вместе с тем эмоционально и образно выражать свои мысли. Естественно, все это не надо заучивать.«Два плана картины – не только прошлое и настоящее, действительность и память, война и мир, но это еще начало и итог коротенькой человеческой жизни, которая обещала быть гармоничной и прекрасной, могла бы быть такой, если бы не была подвергнута чудовищному насилию, перевернута, изуродована. Это естественность жизни и искаженность ее, то, как должно быть и как не должно быть. Между мальчиком в трусиках, который открытыми, счастливыми, изумленными глазами встречает белый свет, и разведчиком Бондаревым, ползающим в болоте у черных корявых стволов, побирушкой скитающимся во вражеском тылу, – между двумя этими мальчиками легла война, самое злое насилие над жизнью и душой человека…»Насилие над жизнью, фотография двенадцатилетнего Ивана, расстрелянного фашистами, – это понятно. Но почему насилие над душой? Вопрос оказывается очень трудным. И все-таки одна из девочек скажет: «Ребенок, который должен любить, душа которого должна быть чиста и светла, сожжен ненавистью и местью». Это верно. Вернемся к статье Неи Зоркой и запишем в тетради: «Иваново детство» – рассказ о прерванном и несовершенном, о подавленных, загнанных глубоко внутрь естественных и здоровых человеческих чувствах. Сама эта искалеченная душа – реальность. Пожалуй, самая страшная реальность войны».Блистательно написал об этом один из крупнейших писателей и философов XX века Жан-Поль Сартр: «Этот мальчик, которого не заставить любить, скован жестокостью, она проникла внутрь его. Нацисты убили его тогда, когда они убили его мать и расстреляли жителей его деревни. Между тем он остался жить. Но В ТО ЖЕ ВРЕМЯ в это неисправимое мгновение он увидел перечеркнутым свое будущее. Брошенный против воли в войну, он целиком, весь сделан для войны. И он внушает страх солдатам, которые его окружают, тем, что не сможет жить никогда в мирное время».Я показал одиннадцатиклассникам фильм Тарковского «Иваново детство», потому что убежден, что война должна быть ими понята, прочувствована, осмыслена прежде всего как величайшая трагедия. Этого требует и память о тех, кто не вернулся с войны. Это требуется для того, чтобы в полной мере понять и почувствовать значение, смысл, цену Победы.Тем более я хорошо помню, как после войны стремились приглушить и даже заглушить трагедию войны, преуменьшая тем самым и величие Победы. Мои ученики не знают, что с 1947 года празднование Дня Победы было отменено и что вернулось оно только к двадцатилетию Победы. Они не знают, как в одну ночь с улиц Москвы и других городов исчезли безногие на своих платформах с шарикоподшипниковыми колесами. Они ничего не знают про то, как искалеченных собрали в монастырских помещениях острова Валаам (у меня есть альбом художника Геннадия Доброва с изображениями тех, кто был изолирован там). Мои ученики не знают, каким нелегким был путь к читателю книг Василя Быкова, Константина Воробьева, Вячеслава Кондратьева, Василия Гроссмана о войне. Они не знают, сколько лет пролежал на полке фильм Алексея Германа «Проверка на дорогах» и чего стоило Герману снять фильм «Двадцать дней без войны».Читаю написанное в 1946 году стихотворение Михаила Исаковского.Враги сожгли родную хату.Сгубили всю его семью.Куда ж теперь идти солдату,Кому нести печаль свою?Пошел солдат в глубоком гореНа перекресток двух дорог,Нашел солдат в широком полеТравой заросший бугорок.Стоит солдат – и словно комьяЗастряли в горле у него.Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,Героя – мужа своего.Готовь для гостя угощенье,Накрой в избе широкий стол, -Свой день, свой праздник возвращенья,К тебе я праздновать пришел…»Никто солдату не ответил,Никто его не повстречал,И только теплый летний ветерТраву могильную качал.Вздохнул солдат, ремень поправил,Раскрыл мешок походный свой,Бутылку горькую поставилНа серый камень гробовой:«Не осуждай меня, Прасковья,Что я пришел к тебе такой:Хотел я выпить за здоровье,А должен пить за упокой.Сойдутся вновь друзья, подружки,Но не сойтись вовеки нам…»И пил солдат из медной кружкиВино с печалью пополам.Он пил – солдат, слуга народа,И с болью в сердце говорил:«Я шел к тебе четыре года,Я три державы покорил…»Хмелел солдат, слеза катилась,Слеза несбывшихся надежд,И на груди его светиласьМедаль за город Будапешт.Я много раз читал своим ученикам написанное сразу после окончания войны стихотворение Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату…», ставшее песней. И спрашивал, почему это прекрасное стихотворение, а потом и песня вызывали нарекания и почему песня даже была запрещена для концертного исполнения, а тем более по радио. Они не понимают. И они действительно никогда не поймут того критика, который на слова «Куда ж теперь идти солдату?» бодро ответил: «Как куда? В райисполком, в райком партии».Но вот когда, ослушавшись, на одном из своих концертов Марк Бернес начал петь эту песню (послушайте в Интернете), не успев даже пропеть первую строку «Враги сожгли родную хату…», весь зал встал и так, стоя, слушал до конца.Уважение к памяти – основа любого разговора в школе о годах войны. Вот почему мне ненавистно бессердечное краснобайство, увы, насаждаемое в интернет-сочинениях, а порой и в самих школах, а то и репетиторами.Продолжение следует