На краю земли. Баня, самогон, паровозы как прелюдия любви

Широко разрекламированный фильм Алексея Учителя «Край» вызвал неоднозначную реакцию публики. Профессиональные критики разнесли его в пух и перья, зрители в основном получили от зрелища искреннее удовольствие. Картина дает основания для бурных эмоций и тем и другим.

Конечно, в фильме есть все те атрибуты русской жизни, которые принято считать «клюквой», – банька с голыми бабами, мутный самогон в огромных бутылях, массовый мордобой, злодей-энкавэдэшник, но у простого зрителя они вызывают не отторжение, а узнавание. С этими пережитками язычества (включая «государевых людей») мы живем уж не знаю сколько времени. Жители глухого сибирского поселка Край для вольнопоселенцев – репрессированных бывших военнопленных и угнанных в Германию – тоже не выглядят ряжеными. Им бы прокормиться и урвать от невеселой жизни крохи радости. Здесь (как и во все времена в России) уважают силу. Поэтому героя Владимира Машкова, бывшего машиниста и фронтовика Игната, прибывшего к ним в сентябре 1945-го, побаиваются. В нем чувствуются первобытная сила, как в том медведе, и, как сейчас говорят, харизма. А еще – огромная злость, изъеденность всех человеческих эмоций войной. Таких колючих и сухих глаз, как у Машкова, я на российском экране, пожалуй, не видела. По силе впечатления его тянет сравнить с Марлоном Брандо в «Трамвае «Желание». Такой не пожалеет ни себя, ни других.И он не жалеет. Сначала возьмет в качестве «трофея» первую здешнюю красавицу Софью, потом устроит бешеные гонки на паровозе, которые заставляют сердце екать даже при максимальной скорости в 75 км, чудом не угробив себя, кочегара и десяток баб, сидящих на бревнах. Ну и железного монстра, к которому  (единственному) испытывает страстные чувства. Паровозы, кстати, полноправные герои фильма. Героиня актрисы Аньорки Штрехель, немецкая девушка Эльза, сбежавшая от энкавэдэшника в тайгу, даже называет заброшенный паровоз, в котором живет, Густав. Наверное, именно поэтому ей, чувствующей живое в неживом, и суждено стать настоящей возлюбленной Игната. А тот отправляется в тайгу, чтобы снова раздобыть себе паровоз (от вождения старым его отстраняют). Героический труд Игната и Эльзы – ремонт разрушенного железнодорожного моста в ледяной речке, чтобы вывезти паровоз к людям, – напоминает подвиг Павки Корчагина и, что радует, при этом не кажется пародией на него. В подходе к отечественной истории у вышедшего из документалистики режиссера, как и  у всей съемочной группы, чувствуется неподдельное уважение. В ленте вообще нет заигрывания ни с положительными, ни с негативными свойствами русского характера, данными как они есть в гремучей смеси доброты и злобы, лени и трудового надрыва, щедрости и зависти. «Край» – еще один поворот темы о чужих среди своих и о своих среди чужих на резком фоне 1940-х. При этом не возникает ни ощущения чернушности, ни излишней драматичности и утрирования. И в этом отдельная заслуга режиссера. Как и в том, что «Край» смог сбалансировать экшен и живые человеческие истории на фоне Истории. В части зрелищности картина (напряжение не отпускает зрителя весь двухчасовой фильм) не уступает западным образцам. Лично мне в связи с этим понятно решение нашего оскаровского комитета отправить картину в качестве кандидата от России (правда, выдвинут ли его заокеанские киноакадемики в номинанты на «Оскар», остается пока только гадать). К сожалению, желание рассказать сразу несколько историй (как минимум три – Игната, Софьи, Эльзы) привело к некоторым очевидным недоговоренностям в фабуле фильма. Остается домысливать, как Игнат узнал про заброшенный в тайге паровоз и как тот там вообще очутился. Непонятно и то, как интеллигентная и юная немка Эльза выжила в тайге, проведя там четыре года (это же пугает и местных жителей). Алексей Учитель говорил, что в процессе работы над картиной поменялось более 100 (!) сценариев. Впрочем, в голливудской классике есть нестыковки и похлеще, но никого это не смущает. Так же как хеппи-энды в драматически напряженных фильмах. Впрочем, неожиданно счастливый конец «Края» уравновешивают финальные титры, когда Эльза за кадром поет по-русски «Миленький ты мой» на фоне увиденной сверху безлюдной зимней тайги. И от созерцания этого огромного, неохватного черно-белого пространства подступает тоска. Вот наш фирменный русский катарсис. Наше горькое русское счастье.