Мы традиционалисты. Юрий Соломин

В рабочем кабинете Юрия Соломина – запахи гримерной. Полного описания им не дашь, как ни старайся, хоть эманации театра и до меня миллион раз описывали. Важно другое – то, что мистическим образом подчиняешься им, едва вошел, а тут еще портреты великих актеров Малого – сама его история.

Прийти с вопросами к Соломину хотелось давно – и тем настойчивей, чем жестче заговор молчания, которым окружен театр в последние годы. То ли по нерадению нынешних попечителей отечественной культуры, то ли нарочито.

Потому и хотелось узнать о жизни Малого театра из первых уст – у Юрия Мефодьевича Соломина, художественного руководителя Малого театра, для многих в одном лице и «адъютанта его превосходительства», и «капитана» из «Дерсу Узала», и экс-министра культуры…

– Юрий Мефодьевич, истинно ли то, что театр служит воспитанию чувств и смягчению нравов? Что за многие годы вашей работы в театре побуждало усомниться в этом его высоком назначении и что все же возвращало к вере в эту возможность?

– То, что театр по природе своей призван служить воспитанию нравов, естественно и неоспоримо. Ведь театр – это прежде всего литература, и если брать по большому счету, то литература избранная, в основном классическая. Особенно в последние годы, когда мы стали несколько свободней в подборе репертуара, все больше стали обращаться к классике. Частично и по той причине, конечно, что нет современной драматургии. Она будет, она переживает какой-то кризис, в том числе и потому, что сейчас сильно развивается антреприза. Антреприза стала развиваться и дала возможность развиваться современным произведениям, но по типу, заимствованному с Запада. Это очень удобно, там театры небольшие, спектакль ставится силами двух-трех актеров, которые везут его на гастроли…

У нас в России все-таки репертуарный театр, и нашему репертуарному театру завидует весь Запад. Потому что это стабильность труппы, это вообще стабильность театра – даже в случае не очень удачной режиссуры. Я скажу так: нет ни одного театра в России, где не было бы одного-двух очень хороших актеров. Даже в самой глубинке. А раз есть такие актеры (а я уверен, что их больше), то существует и театр.

– Так антреприза мешает нашему театру?

– Нет, она, в общем, не мешает. И это нормальное явление – антреприза, только ведь мы всегда делаем перебор. Я считаю, что у нас сейчас с антрепризой перебор, хотя в самые последние годы она и стала несколько солидней.

– Идет ли речь о стихийном процессе или требуется вмешательство властной руки, какое-то регулирование?

– Вмешательство властной руки вообще нежелательно нигде. Но контроль, я считаю, должен быть. Это рыночная экономика, это частное производство, и ходит зритель – значит будет антреприза, не ходит – не будут ее делать. Но в последние годы антреприза стала все же качественной, потому что помимо актеров появилась хорошая режиссура, стали делать хорошие декорации – и так далее. А в первые годы это был просто шабаш. И, возвращаясь к заданному вами вопросу… что бы там ни утверждали иные, у театра все же воспитательные задачи. Боюсь неточно процитировать, но, кажется, Александр Николаевич Островский говорил, что без театра нет нации. Если коротко эти слова истолковать, то театр – это язык, театр – это смысл, идеи, драматургия, писатель, театр – это художники, театр – это музыка. И, в общем, набирается очень много таких компонентов, без которых общество не может существовать.

Как ни странно, только в последнее время об этом заговорили, а я говорю об этом уже лет десять… Столько говорили о том, что мы вот будем делать то и это, обучать менеджменту, организовывать банки и корпорации – и тем поднимем экономику. Но экономику поднять можно только культурой, образованием, медициной и наукой. Без этих четырех китов об экономике можете забыть.

– Похоже, мы естественным образом приближаемся к вопросу о вашем пребывании в высоких правительственных сферах в начале 90-х. С чем связан и что значит в вашей жизни период, когда вы были министром культуры? Удалось ли в тот период чем-то помочь отечественной культуре?

– Я с удовольствием работал в тот период. Теперь я уже точно могу сказать, что сделано кое-что в самый сложный момент, когда новые отношения культуры только-только формировались. С другой стороны, когда стали появляться неадекватные взаимоотношения, меня уже там не стало. В политических интригах я не участвую, это моя позиция. А то, что я делал свою работу профессионально, это однозначно, и многое работает и по сегодняшний день.

– В ряду театров России Малый стоит особо – в статусе хранителя традиций русской драмы. Это просто или трудно – быть хранителем традиций? Какие задачи это ставит перед худруком, перед режиссерами и актерами?

– Вопрос этот очень большой, обширный и, кстати, очень нужный. Ведь традиции можно понимать по-разному. К большому сожалению, традиции русского театра, которые чтут во всем мире (достаточно назвать наших великих авторов – Островского, Чехова, пьесы которых не сходят со сцен всего мира), отступают под натиском эпохи форсмажоров. Но та театральная школа, которая возникла в России… в XIX веке, в конце XIX и в XX… это уважаемая школа традиционного русского театра. А слово традиции можно произнести с разным отношением и с разной интонацией. Кому-то традиции русского театра не нравятся, и они хотят выхватить оттуда, вытянуть что-то такое, что говорит, что традиции эти плохи. Но этот номер пока не удается, хотя мы чувствуем – и особенно в Малом театре… вы, должно быть, тоже заметили, что не очень он рекламируется, не очень, так сказать, в «тусовках» подается, не очень он так далее и так далее…

Впрочем, мы и не настаиваем. Наша ниша в искусстве театра особая – Малый театр существует и в русском театральном деле, и вообще в мировом. Хотя потуги на то, чтобы эту нишу занять… (эту нишу уже никто не возьмет) или потуги поменять ее существуют.

Могут назвать нас русофилами, националистами… ничего подобного. Мы традиционалисты, сохраняющие традиционную русскую культуру в театре. И театральная школа Малого театра, наше театральное училище имени Щепкина, воспитала почти все национальные театры республик, которые теперь стали независимыми странами. Нет такой республики, где бы не работали выпускники училища имени Щепкина в национальных студиях. Я сам выпустил киргизскую студию, это была моя первая студия. Я получил ее из рук Виктора Ивановича Хохрякова. Я преподавал и до этого, но вот художественным руководителем студии был тогда в первый раз. И я вспоминаю их с большим удовольствием, и они, кстати, вспоминают. Многие работают в театрах, стали ведущими актерами, снимаются в кино, даже политиками стали. Когда был юбилей нашего училища, мне было очень радостно, что эти ребята – и артисты, и уже народные, в том числе и видные политические деятели – приехали поздравить нашу школу с юбилеем (195 лет было). И я был удостоен звания народного артиста Киргизстана. И это, я считаю, не мне награда, а русской театральной школе. В Киргизии мои ученики работают так, как их научил работать я. А я работаю так, как меня учили мои учителя. Вера Николаевна Пашенная, например. А Вера Николаевна Пашенная была любимой ученицей Ленского Александра Павловича, портрет которого висит у меня в рабочем кабинете, первого русского режиссера-педагога, который воспитал Остужева, ту же Пашенную, Рыжову. Достаточно этих трех фамилий, чтобы понять, что это был за человек.

Тут на одном высоком собрании недавно стали говорить, что режиссурой стали у нас заниматься в 1903 или 1905 году (имея в виду Станиславского), я напомнил, что русский театр существует с 1756 года. История отсчитывает начало русского профессионального театра с издания указа императрицы Елизаветы в 1756-м о создании профессионального театра, который стал субсидироваться государством. Он назывался императорским театром. Отсюда и идет исчисление профессионального русского театра. А театральная школа возникла в 1809 году – при Малом театре. Она готовила в Большой и Малый театры.

– И что же – не было деления на оперных певцов и драматических актеров?

– Тогда ведь была в фаворе так называемая комическая опера, балет. Драма существовала, но не в таком масштабе, как впоследствии. Там отбирали детей, в том числе и из крепостных, готовили их с шести-семи лет для оперы, для балета, для драмы – для всего. А драматическая школа отпочковалась потом.

В общем, традиции – дело большое и серьезное. И жалко, когда то великое творческое начало, что сопутствовало становлению российского театра, замалчивается или не находит должного проникновения в сознание наших с вами современников. Я не скрываю, что обижен, я просто оскорблен за свой коллектив тем, что юбилей театра не нашел должного отражения на телевидении и вообще в СМИ. Нам не дали времени. Какие-то каналы сказали, что им это не очень интересно… А вот народу интересно. Нас завалили письмами. Один телеканал нашелся – дали сюжет о нас… а каналы «Культура», «Россия», которые давали нам обещания, просто подвели. Я бы даже назвал это больше, чем подвели…

– Возможно, это «заговор молчания», но стоит ли огорчаться, ведь народ любит Малый театр без напоминаний, сами сказали, не забывает. Значит, и помимо традиций есть за что… Известно, что вы приступили к репетициям «Трех сестер». Несколько лет назад я смотрел эту чеховскую пьесу во МХАТе в ефремовской постановке и решил, что это абсолют, ничего лучше в театре еще не видел. Хотя вообще к восторгам не склонен. А тут испытал что-то вроде потрясения. Идеальная режиссура, идеальные мизансцены, идеальная сценография, совершенная игра актеров – признанных, известных всей стране. Не говоря уже о чеховской драматургии… И когда мне сказали, что Юрий Соломин ставит «Трех сестер» в Малом театре, усомнился – неужели можно сделать лучше… Должно быть, это довольно непросто – создать рядом с тем, что есть во МХАТе, еще одно совершенство…

– Знаете, я никогда не стремлюсь кого-то удивить. И учу этому своих учеников и вообще молодых артистов. И сам никогда ни с кем не соревнуюсь. Все равно никто другой не сделает так, как ты думаешь, как ты хочешь, или так, как ты играешь… Почему? Потому что все мы люди разные. Если ты будешь стремиться удивить, победить, показать, что ты лучше, то напрасно растратишь время и талант. Есть ли у меня какая-то режиссерская концепция? У меня нет какой-то концепции Чехова, но есть его драматургия. И это главное. Мне и самому очень нравится эта работа ушедшего от нас Олега Ефремова. Что ж, хорошо, когда признают совершенным то, что и в самом деле заслуживает высокой оценки. Да, «Три сестры» идут во МХАТе, в «Современнике» у Волчек, а теперь вот будут и у нас. Но совершенное многообразно, оно не конечно, и стремиться к нему – значит стремиться к бесконечному. А Чехов – он многомерен, полифоничен, он в полутонах, в недосказанностях. Пойдет ли к нам зритель, когда то же можно посмотреть на другой сцене? Думаю, что пойдет, и дай Бог, долго будет идти. Вот «Царь Федор Иоаннович» в театре уже тридцать лет, а люди к нам идут. Им интересно испытать потрясения далеких эпох – попытаться разобраться, через какие коллизии развивались исторические судьбы России.

Продолжение следует