Мы и тюрьма Права заключенных и подследственных нарушаются постоянно

Сидит у нас в тюрьмах под миллион, и даже криминально неблагополучные Соединенные Штаты тянутся-потянутся, а дотянуться не могут на целую четверть. Может, надо пересажать не миллион, а десять, чтобы наконец перестали воровать и убивать? Что сидят уже и без того друг у друга на голове, недоедают, болеют – ну так тюрьма и не курорт. Вслух об этом, конечно, нельзя, Совет Европы и все такое, но между своими-то можно и перемигнуться: чем больше всякой сволочи передохнет, тем спокойнее будет честным налогоплательщикам. Правда, среди посаженных масса народу полуслучайного, утянувшего какую-нибудь чепуху сдуру или с голоду – что ж, лес рубят… И вообще важен принцип. Вон в образцово-показательной Англии в свое время укрепляли право собственности тем, что вешали за кражу булки – зато какое либеральное общество отгрохали!
Однако в том-то и беда, что свирепость имеет свои плюсы, гуманность – свои, но свирепость, прикрытая лицемерной гуманностью, чаще объединяет минусы, чем плюсы. Британцы, вешая вора, действительно от него избавлялись, мы же своих преступников – озлобленных, окончательно утративших главный человеческий стержень, достоинство, и больных – рано или поздно все равно сажаем себе же на шею.
Больные – казалось бы, нам-то что за дело? Однако цифры и факты убеждают, что дело нам до тюремных эпидемий самое прямое: благодаря беспорядочному лечению в наших тюрьмах произросла новая разновидность туберкулезной палочки, которую не берут уже никакие лекарства. Факт этот зафиксирован Всемирной организацией здравоохранения, а несложные расчеты показывают, сколько добропорядочных налогоплательщиков унесет с собой один негодяй, подхвативший в тюрьме такую неуязвимую бациллу, и как скоро она выйдет не только за тюремные решетки, но и за пограничные столбы. Запад снова трепещет, многие специалисты уже признали, что поторопились отдать СПИДу титул чумы двадцать первого века. Все болезни нашего общества – наши общие болезни. В одном месте загонишь их внутрь прямиком – они в другом выйдут боком.
Вместе с тем в демократическом обществе власть просто-напросто обязана считаться со страстным и вполне естественным желанием электората выместить на обидчиках свои ущербы и унижения, если даже власти понятно, что месть выйдет боком тому же электорату. Другое дело, надо ему, избирателю и налогоплательщику, разъяснять не раз, не два, не десять и не двадцать, что выбора у него нет, что если он не выведет “места лишения свободы” на терпимый гигиенический уровень, то наживет вместо одной язвы две – к язве криминальной присоединит язву моровую.
Что обидно – тюремные ужасы, расползающиеся на всю страну, действительно можно умерить, это не теракты в Чечне, это работа респектабельных граждан. Прагматичного чиновника гораздо больше чьих бы то ни было страданий волнует неудовольствие начальства. Сегодня же к начальственным голосам присоединились голоса избирателей.
Итак, электорат наседает на власть, власть наседает на милицию, милиция наседает на козлов отпущения, набивая ими трескающиеся по швам тюрьмы; “козлы”, зная, какие сроки и условия их ожидают, запираются с мужеством отчаяния, вынуждая следователей удваивать давление на подозреваемых, ибо истинно виновные не спешат являться с повинной…
И творить все эти привычные бесчинства следователей в значительной степени подвигает система требований, система показателей, по которым оценивается их работа, – снижение преступности и стопроцентная раскрываемость. При этом замотанные ежедневной борьбой за имитацию невозможного, они теряют квалификацию реальной работы, что еще неколебимее утверждает их в мнении: не посадишь – не выбьешь показаний, не выбьешь показаний – не раскроешь… При такой убежденности не просто корпоративный интерес, но буквально гражданский долг велит им противиться наконец-то приблизившейся судебной реформе, которая должна положить конец арестам без суда. И можно быть уверенным: требования, которые предъявляет к милиции общество, останутся для нее и дальше мощнейшим стимулом всячески давить на суды, чтобы они штамповали решения об аресте с той же легкостью, с какой их сегодня штампует прокуратура. Суд присяжных, если он наконец-то начнет выносить оправдательные приговоры тем, чья вина недостаточно доказана, – он тоже должен встретить сопротивление борющейся с преступностью корпорации. И выполнять при этом она будет, напоминаю, наш заказ.
Чтобы изменить социальный заказ, нужно очень долго разъяснять заказчику утопичность его представлений, и пригодных для этого людей сколько угодно в самих органах правопорядка – им нужно только раскрепоститься. Даже и мне самому не профессиональные гуманисты, а нормальные майоры и полковники с благонадежнейшими южнорусскими фамилиями в один голос говорили, что не нужно набивать камеры всякой шушерой на несообразные сроки, пусть лучше она отработает на каких-нибудь малоприятных общественных работах. Организовать такие работы – нужно только захотеть.
Я. Гилинский, известный петербургский криминолог, подтверждает, что в частных беседах милицейские чины “все понимают”, но – как показывают исследования – продолжают считать, что работу милиции следует оценивать все теми же старыми недобрыми показателями – уровень преступности и раскрываемости. Которые и впрямь были бы идеальными, если бы целиком находились во власти милиции. Да вот только в реальности-то она способна на них влиять лишь очень и очень частично…
А какие же тогда показатели “правильные”, какие цифры на самом деле следует фальсифицировать нашим органам внутренних дел? Труднее всего, считает Я. Гилинский, подделать мнение “потребителя” – того же избирателя и налогоплательщика, только выражающего свое мнение не о заоблачных политических силах вроде Думы и президента, а о деятельности милиции в своем собственном микрорайоне. Наиболее демократическими из наших демократов давно муссируется примитивная, как все утопические конструкции, идея превратить государство в службу быта, обязанную вместо служения общественному целому обслуживать конкретных заказчиков, которых в подавляющем большинстве, конечно же, мало заботит стратегическое будущее страны. Но вот милиция – она в неизмеримо большей степени именно служба быта, над которой должен царить принцип “клиент всегда прав”: насколько население ей доверяет, насколько чувствует себя защищенным – настолько и хороша ее работа.
Однако. Хотя цифры получаются и низкие, но зато и разные. И вот за эту-то разницу и должны для начала бороться наши участковые и их начальники. За ее-то приросты и потери и следует их карать и поощрять. Если налогоплательщик звонит в милицию, что у соседей взламывают дверь, а детектив прибывает через шесть часов, если он пишет заявление с просьбой обуздать намордником соседского ротвейлера, покусавшего его болонку, но его мольба теряется в груде бумаг, если у него на лестнице годами рассыпаны шприцы, этого не возместить никакими операциями “Вихрь”, “Тайфун” и “Торнадо”: клиента придется умасливать хотя бы показным усердием и лаской.
У одного американского классика можно прочесть, как на патриархальном Юге шериф перед очередными выборами накладывает полную телегу арбузов и у каждого дома съедает с хозяином по куску – вот когда от райотделов милиции по нашим микрорайонам потянутся возы хотя бы с редькой… Ей-богу, от этого будет больше проку, чем от показной беспощадности. Или, по крайней мере, меньше вреда.

Александр МЕЛИХОВ

Санкт-Петербург