Мужское дело

Ожидаемый остросоциальный экшен перешел в экзистенциальный разговор, через который действие картины Юрия Быкова «Завод» вполне можно было воспринять как месть за то, что мир лежит во зле: сильным мира за творимую несправедливость, слабым – за слабость.

Вполне могли бы зазвучать не только слова «забастовка», «протест», но и «стачка», как в романе Максима Горького «Мать». Такая возможность обозначалась несколькими штрихами. Когда великий и ужасный хозяин всего и вся в регионе олигарх Калугин заявил, что завод – банкрот и закрывается, а денег работягам придется подождать с полгода, кто-то крикнул: «Забастовки не боишься?» Он, конечно, не боится. Кузница новорусских капиталов приучила к тому, что на людей, особенно простых, следует обращать внимание в самую последнюю очередь. О пути мощного социального протеста напоминает еще слово «революция», брошенное однажды, да портрет Ленина на заднем плане в раздевалке, где заговорщики понимали, что уже не могут жить по-старому.
Вместо протеста больших народных масс все вылилось в бунт одиночек, или одиночки-дурачка. У Юрия Быкова без подобного героя никуда. В картине бригада работяг, лишенных будущего и средств к пропитанию семей, собралась на дело. Это ведь с девяностых выработались и крепко засели в головы определенный инструментарий и понятийный аппарат, когда жизнь ставят на рулетку судьбы. Какая там стачка, кто об этом помнит?.. Гоп-стоп, налет, заложник и выкуп – куда проще. Вот и стволы с тех времен отыскались, тоже эхо девяностых. Почти что тарантиновские «Бешеные псы», не иначе. Получается, что по-другому теперь и не могут, так закалилась и отформатирована новая человеческая сталь?..
Вообще-то обыкновенная история. Завод куплен задарма во время великого передела собственности. Сейчас на него поставлено клеймо нерентабельности, потому как продукция никому не нужна и строительства в регионе никакого нет. Дешевле закрыть и банкротить, а людей, для которых он все, – за борт. Первый раз, что ли. Обычное дело.
Это раньше пели про монтажников-высотников и заводскую проходную. Но после распада большой страны так повелось, что она никого не выводит в люди, а ставит все то же клеймо нерентабельности, превращая людей в своеобразных детей подземелья.
«Быдло», «роботы», «рабы», «бабуины» – как их только не называли в эпоху лютых перемен. Унижали и растаптывали мужчин, отцов семейств, будто мстили за что-то и хотели под корень… Из тех времен пришел со своей правдой олигарх Калугин (помните генерал-майора КГБ с такой фамилией, сбежавшего на Запад?): «Когда другие водку глушили и ныли, я впахивал!» Оттуда и «народный мститель», «дурачок» по прозвищу Седой. В те годы он лишился глаза на войне, тогда были истерзаны его спина и душа, тогда был поставлен крест и на будущей жизни. Его самоубийственный план с захватом олигарха (привет освобожденному полковнику Квачкову) равносилен ритуальному действу по уничтожению того наследия. Поэтому он зол, фанатичен и готов на все, будто решился ни много ни мало, а исправить природу человеческую, сильно поломанную социальными бурями.
Герой мстит за слом, за унижение превращенных в слякоть и воду мужчин, которых он в их нынешнем презренном состоянии ненавидит. И в этом Седой – ангел мщения – схож с Калугиным. В свое время тот тоже впахивал за свою правду и справедливость. Только вот, наураганив вдоволь, пришел к тому, что ничего этого нет и вокруг пустота разверзлась, в том числе и из-за его деяний. Полный нигилизм, одним словом.
«Ты расскажи, собака!» – обращается Седой к Калугину, принуждая того к исповеди на заданную тему: «Ты знаешь, сволочь, как люди живут?!» С другой стороны, своим подельникам-работягам кидает: «Вы рабы, говно готовы жрать. Вы не люди, люди знают, зачем жить!» Седой не революционер, а бунтарь-одиночка пугачевского типа, объявивший всем войну ради правды. Он в окружении, из которого уже нет выхода, поэтому и сжигает все мосты.
Завод – дело мужское. Он был символом прошлого мира, былой страны. В новых реалиях становится рубежом между миром живых и мертвых. Все, кто туда попадает, уже автоматически зависают между двумя мирами (вот почему Калугин ранее никогда на заводе не появлялся). Все мужчины – жертвы. Кто-то дальше будет влачить жалкое существование, кто-то погибает, кто-то уезжает, будто в катафалке, чтобы остаться со своей пустотой, а кто-то пошел по миру новым дурачком, принял эстафету. Отправился за той самой правдой, которую ныне все потеряли. Герой предыдущей быковской картины «Дурак» тоже был один в окружении только безлюбовного мира.
«Завод» – фильм крепкий, сильный. Это безусловная удача Юрия Быкова, который уже прочно застолбил одно из ведущих мест в отечественном кинематографе. И пусть он в нем несколько чудаковат, а то и похож на Седого в окружении, но послание его крайне важное, да и уникальный почерк присутствует, который дает надежду на возрождение самобытного российского кинематографа.