Мудрому достаточно. Sapienti sat

…Узкая стрелка соединяла полуостров с материковым берегом. С древних времен песчаный валик намывной суши служил для странствующего люда удобной дорогой. По одну сторону пути кипело море, по другую простирался мелкий соленый залив. Примерно посредине стрелки стоял хуторок. Он был обозначен на карте и даже имел название – хутор Коркова. Жили там две престарелые сестры, о которых на обоих берегах ходили самые невероятные слухи. Так, злые языки (добрые, кстати, тоже) в один голос утверждали: стерегут родительское золото…

Я двигался морским берегом. Юго-западный ветер-полуденка дул (работал, говорили местные рыбаки) ровно и мягко. На море ни всплеска, ни морщинки. Лишь изредка вода местами вдруг темнела, покрывалась рябью – это играли косяки кефали. Чайки ходили по песку сытые и важные, словно домашние гуси. Издалека хутор был похож на серый выветренный холм. Минут через десять я смог разглядеть приземистое строение из блоков ракушечника. По черепичной крыше с покосившейся трубой расползлись мшистые пятна. Вокруг дома громоздились хлипкие флигельки, навесы, конуры, кучи навоза, полусгнившие бревна, части чердачных перекрытий, заборов. При моем приближении вразнобой хрипло залаяли собаки. Из-за угла дома вынырнула женщина и поспешной ковыляющей походкой направилась ко мне, молча протянула чашку с отбитой ручкой, наполненную водой.- Как угадали? – удивился я.- Что тут гадать-загадывать. Всем дорожным однаковое нужно. Ты пей, я еще вынесу. Ле-ена! Ходи сюда!Подошла сестра. Красное в горошек платье ее было стянуто на плечах кокетливыми желтыми ленточками. Голова завернута плотно в зеленый платок, на ногах с грязными разводьями на икрах – галоши.- День вам добрый! Издалека будете?Я ответил. Сестры встали рядышком у стены, заложив за спины руки. Я маленькими глотками смаковал холодную воду, не торопился. Перебивая друг друга, сестры стали вдохновенно рассказывать о своей корове, собаках, овцах, кроликах, вообще о хозяйстве, которое неизвестно на чем держится, но, Бог не допускает и заступает, все же держится. Мне казалось, что они вот-вот поссорятся. Наконец я не выдержал и спросил:- Давно вы так… здесь живете?Ответила та, что в платье:- То отец наш знал. Его как с села прогнали, так он здесь и осел. Чего прогнали? Как элемента. Он соль в заливе добывать наладился. Заботушку на свою голову взял, на кулаке спал, чтоб везде поспеть, вот кулаком и сделали. Опосля антихристы и сюда добрались. Отец сгинул в краях развеселых, мать померла, а нас в детдом пихнули. Мы, каждая врозь, помыкались-потыкались по белу свету, счастья нигде не нашли и сюда повернулись.- А в село вам не предлагали переселиться?- Может, и предлагали, только мы того не помним. Та и кому в нас там надобность. Здесь хоть своя воля…Сколько таких хуторков, сельбищ, мыз, дач, заимок, дорожных домов мне встречалось в странствиях по обочинам наших больших и малых протяжений! По-разному складывалось с их обитателями. Нередко я просто проезжал мимо, стараясь избежать их подозрительных, недобрых, а то и откровенно злых взглядов. Однако чаще всего меня встречали с любопытством, радушно приветив, поили, кормили, предоставляли кров. Нередко даже после расставания было такое чувство, что обрывалось родство…Что чувствует, переживает человек, оказавшийся выбитым из жизненной колеи и отброшенный судьбой на обочину жизни? Куда дальше? Кто-то теряется, совсем падает духом, напрочь вычеркивая себя из жизни, кто-то влачит жалкое существование в ветхой хибарке, насквозь продуваемой обочинными ветрами, кто-то строит жилище поосновательнее, понадежнее, однако все равно завистливым взглядом провожает тех, кто мимо него чинно шествует или, наоборот, стремглав проносится по магистральному пути. Однако есть и такие, которые, выбившись из одной колеи, тут же прокладывают новую, свою. Ну а если уж нет ни возможности, ни сил, ни желания двигаться дальше, то не ропщут, не клянут дорожную судьбу, а по-хозяйски, с чувством своего места, пусть не на дороге, но все равно при ней, обустраиваются на обочине.Как нет реки без берегов, так не бывает и дорог без обочин. И нередко именно края дороги, ее обочины, являются наиболее удобным, безопасным и единственно верным путем. Однажды ночью мне пришлось ехать по горной крымской дороге. Небо было забито тучами – ни звездочки, ни лунного отблеска. Но шоссе, по которому гулял ветер, оставалось светлым. Для подстраховки я достал налобный фонарь, но минут через десять он погас. Сначала были беспокойство и тревога. Но потом я ощутил комфорт. Беспредельность окружающего стихийного пространства ушла, и я вдруг очутился в замкнутом уютном ночном мирке. Ни на чем не задерживался взгляд, ничто не мешало сосредоточиться и думать о своем. А чтобы полностью обезопасить себя от выбоин и то и дело обгоняющих меня машин, стал двигаться, прижавшись к обочине, а то и по ней не спеша катил велосипед. Нередко из-за сильных дождей колеи грунтовых проселков, оказываясь заполненными грязевым месивом, становились непроходимыми для моего железного коня. И в этом случае выручали посыпанные щебнем или заросшие травой чистые обочины, на которые я съезжал, чуть только ливень набирал силу.Понятное дело, что остановка, передышка, отдых, ночлег – только на обочине. И запомнились мне не серые монотонные асфальтовые протяжения или утыканные рытвинами-«чертороями» проселки, а именно обочины. Именно там, отходя от потного дорожного бега, я по-настоящему чувствовал биение жизни и оценивал ее так, как она того заслуживала. Для велосипедиста зреть в корень – это цепко держать взглядом дорогу, что летит под колеса. Однако неплохо выработать умение одновременно видеть и дорожную перспективу, и обозревать дали, и замечать детали пейзажа, и обращать внимание на обочины (как бы «обшаривать» их боковым зрением). Чем только не одаривали они меня! Буквально на каждом километре попадалась всякая полезная всячина. От винтика, куска проволоки, тряпицы до кошелька. Иногда даже с деньгами. Я до сих пор пользуюсь портмоне, которое подобрал в придорожной канаве под Хабаровском. Купюры оказались чуть подмоченными, и я их тут же подсушил, разложив на велосипедных спицах. Где-то на перегоне от Омска до Новосибирска обнаружил на обочине, наверное, забытую дальнобойщиками бутылку пива с интригующими иноземными закорючками на этикетке. Тут же смочив в луже тряпку, завернул в нее посудину, которую прикрепил сверху рюкзака. К вечеру (а он уже был близок) пиво слегка охладилось. Дорожные приключения – выбранный путь, подарки обочины – награды судьбы.У меня раньше часто вызывали сочувствие жители редких обочинных обителей. Но вот пожил – побродил, постранствовал! – и понял, что мне без них не обойтись, как бы ни был уверен и быстр шаг по дороге, которую выбрал, и зрима цель. До сих пор у меня в памяти и будочки путевых железнодорожных обходчиков, и хибарки вездесущего племени придорожных торговцев, и таежные зимовники с баньками, и сибирские «заезжки» (кафешки на трассе), и домишки дорожных мастеров вдоль Памирского тракта, и индийские ашрамы (кстати, от санскритского «ашрая» – защита) – обители мудрецов и отшельников, и монгольские юрты на степном безбрежье. Обочина – край, граница дороги, в то же время ее страж. Куда бы ни забрасывала судьба, я знал, что, если вдруг потеряю свою колею и окажусь на обочине, опору и силу продолжить путь обрету в этих обочинных островных обителях – стражах дорог и путников….Перебирая старые карты, нашел ту, на которой тоненькая полоска суши соединяла материковый берег с полуостровом. Посредине ее мелким полустертым шрифтом пометка: хутор Коркова. И память мгновенно возвратила к той встрече на обочине солнечной дороги вдоль моря. Пока я угощался водой и мы беседовали, громко и требовательно посигналила машина – джип с резиновой лодкой на багажнике. Сестры кинулись к дороге, забыв про меня. Вернулись веселые, молодцевато одергивая свои пестрые одежды. Та, что в пиджаке, воскликнула:- Ох и люди, ох и народ! Пытает, по какой дороге ехать. Та выбирай любу! Тут же и с этой стороны море, и с той вода – никуды не своротишь.- И мимо нас не проскочишь, – добавила та, что в платье. – Нас, Корковых, все одно не минешь!