На чтение: ≈ 6 мин.В школе, к сожалению, меня, как нерадивого ученика, часто оставляли на осень. Вот и мучились со мной – летом мама с папой и ремнем, осенью – учительница, а в течение всего учебного года – я сам. Страх в ожидании очередных двоек не отпускал ни на минуту. Одно утешало: не заладилось у меня только с двумя предметами – русским языком и литературой. Возненавидел я их сильно! Другие науки запоминались легко, мне достаточно было того, что учительница расскажет на уроке.
Так, ни шатко ни валко добрался до восьмого класса. Тогда же мы переехали на новое место жительства. Нашего папу, как необходимого стране специалиста, часто переводили в разные места Советского Союза. В очередной школе русский и литературу вела Полина Полуэктовна, она же и мой классный руководитель. Молоденькая, симпатичная, всегда модно одетая, она была тайной любовью многих старшеклассников. Я не стал исключением. Увы, мне было совсем не до грамматики и синтаксиса. Не спасли и дополнительные занятия. В конце года меня оставили на осень с условием: если выучу наизусть «Птицу-тройку» из Гоголя, то продолжу обучение в девятом, где классным руководителем остается Полина Полуэктовна. (Седьмым, идущим за нами классом, руководил Петр Васильевич Курицын. Про него ходили страшные рассказы: мол, никого не жалеет, даже ставит колы.) Учитывая пугающую перспективу, я все лето почти каждый день брался за «Птицу-тройку». Но когда открывал книжку на привычной закладке и начинал читать: «Кажется, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и всё летит…» – перед глазами непременно возникал манящий образ прекрасной учительницы. И мысли уносились далеко-далеко. Естественно, осенью в присутствии Полины Полуэктовны я не смог вымолвить ни слова. …В новом классе удивило сразу, что Петр Васильевич Курицын со всеми, в том числе и со мной, разговаривал серьезно и коротко. Он никогда не повышал голоса и обходился без лишних объяснений. В первый же день, посмотрев на заковыристую писанину тех, кто к нему вновь прибыл, усадил за чистописание. Преодолев «оскорбление», ибо мы, «матерые школьники», считали чистописание уделом малышей, взялись за работу. Наши буквы оказались совсем не похожими на те, которые Петр Васильевич для примера писал в тетрадях. Его стояли ровными рядами и отличались плавными переходами на поворотах. Как я ни старался, как ни пыхтел, из-под моего пера выползали страшилища. Получив первую единицу за часовое старание, обрел неожиданную подсказку: «Боря, попробуй не писать, а срисовывать». Я старательно пером начал повторять изгибы и повороты, и случилось чудо. Моя срисованная буква почти ничем не отличалась от учительской! После длительных тренировок мой почерк стал нравиться даже мне. Сочинения мы писали часто. Петр Васильевич объявлял о них в начале недели. «В четверг пишем сочинение на тему «Обломов и обломовщина». Роман все прочли», – утвердительно заканчивал он. Многие, в том числе и я, тут же опускали головы вниз. Но воодушевленный значительными успехами в познании русского языка, я дочитывал все-таки роман. Когда дело дошло до изучения творчества драматурга Островского, Петр Васильевич предложил нам поставить пьесу «Свои люди – сочтемся». Мне досталась роль купца Самсона Силыча. В наше распоряжение выделили клуб с громадной сценой, декорациями и костюмами. Здесь мы проводили бесконечные репетиции. Наконец-то назначена дата представления! Волнение беспредельное, ведь впервые на сцене. «Птица-тройка» в голову не лезла, а тут целая пьеса! Спектакль прошел с успехом…Последнюю четверть мне не дали окончить в связи с очередным переездом. На новом месте за сочинение я получил первую в своей жизни четверку. «Ошибки есть, но тема раскрыта хорошо», – подвела итог очередная учительница русского языка и литературы. Не знаю, как сложилась бы моя судьба, если бы мне не встретился такой учитель, как Петр Васильевич Курицын! Это благодаря ему я смог получить высшее образование и потом всегда ценился на работе как грамотный и техничный специалист. Москва
Выбор читателей
Комментарии