Моя любовь из группы «сантехников»

Две жены тому назад я залез в крупные долги, и, чтобы стабилизировать падение в финансовую пропасть, устроился преподавать литературу в ПТУ. Знакомить будущих сантехников с «изящной словесностью» оказалось труднее, чем я мог себе это представить в самых изощренных своих фантазиях.

Прочитав их первые сочинения, решил, что «дети» надо мной издеваются.

Я написал белым по черному на доске тему сочинения – «Недотепы» в пьесе «Вишневый сад». В их «редакции» заголовок обрел такое звучание – «Придурки в пьесе…» Запомнился такой перл из домашнего сочинения: «Виктор Талалихин сбил вражеского летчика, отрубя ему хвост». Коллеги успокоили, показав свои общие тетради, куда вписывали подобные «жемчужины» годами.

На моих занятиях ученики устраивали балаган, упражнялись в сомнительном остроумии. Платили мне гроши, и я подумывал, не бросить ли эту каторгу и не пойти ли разгружать вагоны или баржи, благо здоровье позволяло. Но моя любимая теща воспротивилась. Представить любимого зятя в этой роли она не могла. Моя «мать по закону» сама тридцать лет преподавала немецкий язык в школе и как никто другой понимала мои страдания: «Андрюша, выберите из серой массы одно осмысленное лицо, к нему и обращайтесь. Вам станет легче, так поступают опытные актеры».

Совет дельный, но где найти осмысленное лицо? Видела бы теща эти «лица». Но, к счастью, мою группу соединили с группой «художников-оформителей». Там публика была почище, к тому же учились не только юноши, но и девушки. Мне даже не пришлось выбирать осмысленное лицо. Юля сидела на второй парте и буквально смотрела мне в рот, записывала каждое слово, чем приводила меня в легкое замешательство. Дело прошлое, могу покаяться: к занятиям готовился спустя рукава, понимая, что моим обалдуям без разницы, когда написал Горький пьесу «На дне». В лице отличницы Юли я получил строгого цензора и был вынужден почитывать старые конспекты.

Выделялась Юля среди группы не только прилежанием, но и внешностью. Весь ее облик был слегка старомоден: словно сошла с полотна Кустодиева молодая купчиха да забыла, а может, не пожелала вернуться обратно. Юля знала много стихов, любила их декламировать и была для меня просто находкой. Часто я обращался к классу: «Давайте послушаем, как НАДО читать стихи. Юленька, прошу».

Девушка начинала декламацию: читала ужасно, но старалась, подражая известной актрисе. Я кивал в такт, проверял диктанты, успокаивая себя: рано или поздно «и это пройдет», не подозревая, чем обернется моя невинная ложь. Узнал об этом, получив от моих Сократов домашнее сочинение «Кем я хочу стать». Среди десятка «космонавтов», «ученых и полярников» была одна «драматическая актриса». Ею пожелала стать Юля, согласная играть «за самое маленькое жалованье самые большие роли». На родительском собрании я сказал Юлиной маме, что у ее дочери мало данных, чтобы стать актрисой. На другой день девушка подошла ко мне и, уставившись в корзину для мусора, спросила, зачем я сказал ее маме, что она, Юля, «круглая дура»? Я объяснял, что ее мама неправильно меня поняла. Я имел в виду, что для исполнения этой мечты необходимо «много и жадно работать» над собой, над образом, много читать. Неделю Юля сидела на моих уроках молча, ничего не записывала. А однажды заявила решительно: «Андрей Николаевич! Я согласна!» Я уточнил, с чем именно. Оказалось, «дополнительно заниматься со мной в любое удобное для меня время». Тогда репетиторство еще не было так распространено, как сейчас. С неуспевающими учениками занимались в каникулы.

Не знаю, как бы я выпутался из этой ситуации. Но во время зимних каникул, катаясь на горных лыжах в Апатитах, сломал ногу. Да так, что местный хирург не хотел отпускать меня в Москву.

В ПТУ я вернулся только к выпускным экзаменам. Я сидел на экзамене, слушал ответы своих подопечных, тихонько улыбаясь на очередной «перл». И вот к столу вышла Юля и уверенно взяла билет, назвала номер и без подготовки начала отвечать. Отбарабанила вопрос по грамматике, разобрала предложение. Оставалось чтение отрывка художественного произведения, на выбор. Юля выбрала Блока. В классе мы читали «Незнакомку», и я был уверен, что она заведет привычное «По вечерам, над ресторанами…»

Но девушка искоса посмотрела на сидящую за столом комиссию и неожиданно не то сказала, не то спросила у нас каким-то болезненным голосом взрослой женщины:

Никогда не забуду, он был

или не был

Этот вечер. Закатом зари…

Экзаменационная комиссия затихла. А Юля, казалось, ничего не замечала вокруг. Очевидно, она была там, где разворачивались странные события. И она принимала в них участие.

Я сидел у окна,

в переполненном зале,

Где-то пели смычки о любви,

– вспоминала Юля. И я почувствовал запах дорогого хорошего табака. Настолько явно, что даже покосился на нашего директора, вообразив, что он не утерпел и закурил свою вишневую трубку прямо в классе. Но он сидел без трубки, плотно сжав нервные губы, смотрел на ученицу сквозь очки и слушал про то, как герой послал любимой женщине «черную розу в бокале».

Стало неуютно и грустно. Грустно оттого, что никогда и никому не посылал я роз… ни в бокале, ни в корзине, ни в чем бы то ни было еще. Неуютно оттого, что мы, современные мужчины, не бросаем под ноги женщин «плащи в грязь», а только окурки и фантики. И что ушли в невозвратное прошлое «времена Паоло и Франчески».

Ты взглянула. Я встретил

смущенно и дерзко

Взгляд надменный

и отдал поклон…

Господи, «отдал поклон». Какие удивительные слова. Отдать поклон. Отдать визит.

Обратясь к кавалеру,

намеренно резко

Ты сказала: «И этот влюблен!»

Здесь я почувствовал себя Шурой Балагановым, которого «взяли на кармане» в трамвае. В устах Юли «эТТот» прозвучало так, словно кто-то возил по столу тряпкой, а потом швырнул мне ее в лицо. Да, да, мне показалось, «тряпку» девушка швырнула мне. Но за что? Отказался заниматься? Но я не отказывался: сломал ногу, вот и костыль со мной, и справка. Почему я оправдываюсь, перед кем, зачем?

Наконец чтение закончилось. Все молчали. Юля положила билет и направилась к выходу. Неужели у этой девушки талант, который я не мог, впрочем, не старался разглядеть?

«Ты, как всякий законченный эгоист, ничего не видишь, кроме своих проблем, – заявила мне чуть позже жена. – Нет у твоей Юли таланта. Просто она влюблена в тебя по самые пятки. Читала на подъеме. Уйдет чувство, уйдет и кураж».

После того «мелодекламаторского» экзамена я понял одно: ни за какие коврижки в училища, школы и колледжи работать не пойду.

…Прошли годы. Не помню, кто предложил мне лишний билетик на «Театральный роман» в театр «Сфера». Мне досталось место на самой галерке. Недалеко от меня сидел актер Евгений Весник, исполняющий роль Ивана Васильевича. По ходу пьесы шла «репетиция», и он, как режиссер, предлагал «актерам» отработать этюды. К Веснику было приковано все внимание публики, которая почти забыла про «арену», где сосредоточилась основная масса артистов. Среди них выделялась девушка: ей выпала неблаговидная роль – Людмилы Селиверстовны Пряхиной. Но чтобы сыграть бездарность, необходим большой талант.

И вот кульминационный момент этюда: актеры изображают ужас перед пожаром. Они подбегают к своему художественному руководителю и вопят кто во что горазд. Самые смешные реплики у Людмилы Селиверстовны – про «сундук с бриллиантами». Но девушка подбежала к нам и, заломив руки, пропела частушку:

Я иду к себе домой,

Он – ковыль-ковыль за мной.

Сколько лет я с ним гуляла,

Не видала, что хромой.

Весник покосился в мою сторону: после неудачного катания на лыжах я ходил с тростью. «Ковыль» пришелся по душе публике. Все посчитали, что я кто-то вроде «подсадного» в цирке. А Юля, это была она, решила закрепить успех:

– Эх-ма, тру-ля-ля, где же мымра-то твоя? – прокричала она.

Я пожал плечами, с женой уже давно разошлись. Не знаю, как отнесся к импровизации юной актрисы Евгений Весник, но в театр я с тех пор не хожу.

Андрей СТОГОВ