Москва и москвичи. Попутный взгляд провинциала

…Из смоленской глубинки выскакиваю на Минку – день и ночь наполненное транспортным гулом Московско-Минское шоссе – и в потоке машин кручу педали к Москве. Небо то заволакивает грозовыми тучами, то вдруг все вокруг озаряется дивным оранжевым светом – все ближе к Первопрестольной, все ощутимее ее мощное неровное дыхание. Оно то обдает жаром, то внезапно охватывает холодом. Я изредка останавливаюсь, наскоро перекусываю, взбадриваю себя чаем. Торговцы принимают меня за столичного жителя. И цены заламывают, и смотрят то искоса, то настороженно, то равнодушно. Если случается какая-нибудь заминка, часто срывается: «Эти москвичи…» Я молча отхожу в сторонку, привычно с кружкой чая пристраиваюсь на каком-нибудь возвышении, прокручиваю мысленно путь, который преодолел, и привычно размышляю об увиденном и услышанном. На сей раз мысли мои об «этих москвичах».

Мы привыкаем к оседлости, постоянству, неизменности быта, своей среде. Порою даже кажется, что только так правильно, что так должно быть везде и со всеми. Увы (скорее, правда, к счастью), везде другая жизнь. Наблюдай, изучай, впитывай ее, а может, и примеряй на себя. На разных широтах мне довелось побывать, по разным землям и странам проехать, разным городам и весям удивляться. Что город, то свой норов, что сельцо, то словцо, что хуторок, то говорок. На сей раз предмет моего «путешественного» исследования Москва и ее столичный норов, специфический московский говорок ее жителей, отразившийся не только в языке.Что же это за зверь такой, москвич? С чем и как его едят и что (кого!) ест он? Помните, был такой веселый фильм, в котором герой, столкнувшись с малолетним иноземцем, наивно-удивленно восклицал: «Ты смотри, такой малой, а уже турок!» Если б на месте турчонка был любой московский пацан, то тот же герой вполне мог бы произнести ту же фразу, правда, в несколько ином варианте: «Ты смотри, такой малой, а уже москвич!» А если б немного поразмыслил, то непременно добавил: «И уже миллионер». Дело в том, что житель заштатного районного городка, затерянного в оренбургских степях, рождается в тесной квартирке, которая вместе с нажитым хозяевами слова доброго не стоит, даже не хоромы или особняк, а обычная московская квартира, владельцем которой автоматически становится прописанный в ней московский младенец, стоит не один миллион рублей. Пусть эти деньги не в кармане юного москвича, пусть он ими не может распорядиться, однако осознание того, что они у него есть, что в будущем, не лишаясь московской крыши, а просто сдавая квартиру, можно вполне безбедно существовать, разрисовывает московские лица радужными красками самодовольства и превосходства. И как бы ни хотелось завистникам, чтобы было наоборот, однако привилегии, которыми наделяет человека судьба при рождении, являются в дальнейшем уже поводырем этой судьбы. Рожденный ползать… Сын моего состоятельного знакомого после сорока лет вдруг оказался выбитым из денежной колеи, однако он не торопится вновь оказаться на коне. «Мое от меня не уйдет, – говорит он. – От хаты, где обитают предки, и мне кусок причитается. Хватит на хлеб. Даже с маслом. А еще бабулька имеется, а я у нее любимый внучок…» Произнесено это было спокойным тоном с очень деловым осознанием правильности и, главное, моральности именно такой позиции. Так что, думаю, квартирный вопрос, вопреки утверждению классика, отнюдь не испортил столичного жителя, он просто стал его вторым «я». Столичного жителя не только поверг бы в ужас, а мгновенно уничтожил морально (да зачастую и физически тоже) вопрос-просьба, который в булгаковском романе «Мастер и Маргарита» задал Азазелло Воланду: «Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы?» В свое время за сто первым подмосковным километром оказывались многие строптивые москвичи. Правда, ничего с ними не случалось – выживали. Проходило время, и многие возвращались к своим разоренным, однако по-прежнему родным и желанным столичным гнездышкам.Чем притягивает столица? Да тем же, чем проститутка подростка. Фигурой и ее выпуклостями, запахом, обещающим блеском глаз. Этого добра в столице с лихвой. А еще – денег, которые ручейками стекаются сюда со всех концов империи. Людна и хлебна Москва была во все времена, недорода хлеба в ней почти никогда не было. Хлеба-соли покушать, красного звону послушать ездили раньше в столицу. Сегодня в Москву идтить – исключительно, чтоб деньгу добыть. Впрочем, за звоном и песнями тоже едут. В надежде, что звон или песня, однажды прозвучав с московских высот, с которыми не могут сравниться даже гималайские (не говоря уже о кавказских или алтайских) вершины, обернутся той же монетой.От Москвы до самых до окраин раздается шепоток: «Это москвичи скупили… Здесь московская земля…» Москва, как говорили в старину, не клином сошлась, у нее околицы нет. Москвичи с деньгами оказались незримо вездесущи. В Москве – царство, в деревне – рай. Понятное дело, поморцу, мещеряку, волжанину или уральцу со своим раем под московской царской крышей делать нечего. Как говорил один философ, «всякому городу нрав и права, всякий имеет своя голова». Москвичу же, как правило, столичного царства мало, он и на деревенский рай стремится распространить свой нрав и права, подкормленные солидным счетом в банке. Рука Москвы протянулась от северных морей до южных пустынь. Однако поспеть везде и всюду все равно не удается. Москвич суетится, спешит, крутится как белка в колесе. «Мы как загнанные лошадки», – вздыхала одна ничуть не похожая на истощенную клячу дамочка, кокетливо поправляя прядь с модной сединой. Случается, даже при этом и слезинку роняет.Однако Москва, как известно, слезам не верит, по чужим бедам не плачет. Первопрестольная судится своим судом. В земных пределах ей нет ни указа, ни приказа. Есть, правда, высший суд. Но и к нему у Белокаменной, в которой сорок сороков церквей, свой подход имеется. Так что если Москву судит сам Господь, то, как правило, в ее же пользу. Столицу вряд ли могут разжалобить рыдания разорившегося мелкого торговца, обворованной на вокзале провинциалки или избитого рабочего-таджика. Однако достаточно одной слезинки чиновника, вхожего в министерские кабинеты, чтобы его облагодетельствовали сановные особы (как не порадеть родному московскому человечку!), поверит столица, и еще как поверит, слезам актера, депутата, светской львицы, зрелищно, с чувством и толком пророненным публично в объектив телекамер.Деньги, как малые дети, требуют особой заботы, внимания и, конечно же, приумножения. Поэтому москвич деловит, прагматичен, расчетлив. В мобильнике моего старого школьного приятеля, уже лет десять назад обосновавшегося в Москве, вместо привычных гудков (в крайнем случае какой-нибудь популярной мелодии) требовательно и жестко раздается: «Вы позвонили очень серьезному и деловому человеку. Будьте с ним предельно корректны и уважительны. Говорите кратко и по существу. Лишних вопросов не задавайте. Цените его и ваше время». На этой фразе нередко мое общение с приятелем-москвичом и заканчивается. Мы, между прочим, уже не встречались года три. Я продолжаю ценить его время. Свое, кстати, тоже.В стольном граде Киеве я услышал модное среди молодежи такое жаргонное словечко, как «нарядность». Означает оно некоторую оригинальность, элитность, продвинутость, понятное дело, с известной долей показушности и похвальбы. Всего этого в достатке и в Москве. Она нарядна не только в архитектуре, мозаичности рекламных вывесок, златоглавости храмов, что, кстати, уже не вызывает неуемного восторга. Свою особенность, исключительность, приближенность к миру (или мирку?) сильных москвич не прочь продемонстрировать перед приезжими. Порою истасканный по суетным будням, весь в делах и долгах, он, по долгу родства или службы радея гостю, как бы и для себя заново открывает величие и диво столицы. При этом, конечно, не забывая и свою «нарядность» продемонстрировать.«Кто в Москве не бывал, тот красоты не видал», – говорили бывалые люди. В Москве, как известно, разве что птичьего молока нет, тут и куры золотые яйца несут, и дожди из монет проливаются, и московская грязь не марается. Все могут кудесники, фокусники, короли и москвичи. Столичного жителя трудно чем-нибудь удивить, он знает все, обо всем и про всех. Как правило, из первых рук и уст. Однако нередко, оказавшись за пределами окружного кольца, москвич начинает задыхаться в провинциальных омутах и прудиках, не в силах разобраться в простейших житейских вопросах. Нет, он не спутает Гоголя с Гегелем, однако то, что Волга впадает в Каспийское море, а лошади едят овес, может оказаться для него не бесспорным. Впрочем, охотно приобретающие загородную недвижимость в ближнем и дальнем Подмосковье и даже в отдаленных тверских, владимирских, рязанских деревнях москвичи быстро стали доками и в российской географии, и в сельском хозяйстве.Славна Москва не только калачами и колоколами, от которых звон по всей империи. В Москве бояр, князьков, знаменитостей разного калибра как грибов после дождя. Их на улице не увидишь, в метро с ними не столкнешься, и все же… они пусть в виртуальной (телеэкранной), но гипотетически досягаемой близости. Этого достаточно, чтобы москвич чувствовал их энергетику и ею время от времени подпитывался. «У людей есть неистребимая потребность играть в жизни роль, быть приобщенным к чему-то самому главному, к центру, определяющему человеческие судьбы», – писал Николай Бердяев. Как на Бога ни надейся, а он все-таки далековато, а царь – совсем близко, хоть и за высокими стенами, но рядом, а уж про армаду чиновных особ рангом пониже и говорить не приходится – их соседство может пригодиться в любую минуту. Нередко и пригождается. Во все времена власть Первопрестольной творила блага прежде всего для себя, но чуть-чуть с барского стола доставалось и подданным. В первую очередь тем, кто находился рядом. В виде различных мелких привилегий и дотаций перепадает и рядовым москвичам. Пусть крохи, но хватает не только на хлеб.Москвич (как одессит, сибиряк или парижанин) – это не место жительства, это почти национальность. Причем национальность как бы первого сорта, пусть на полголовы, но выше других гастарбайтеров на столичном рынке труда. Нередко, обретя «национальный» статус москвича (при определенных финансовых усилиях этого добиться легко), казанский татарин, полтавский украинец или самаркандский узбек уже с некоторым превосходством смотрит на своих земляков. И если даже в будущем (возможно, уже даже в обозримом) москвич и потеряет свое славянское лицо, он как бы этого и не заметит. «С Масквы, с пасада, с авашнова ряда» – может, хоть московский говорок, к которому спешат приобщиться новоиспеченные москвичи, останется. Хотя вряд ли…Москва всем городам мать, однако часто мачеха для их жителей. Столичный град вроде бы просторен, хлебосолен, открыт для гостей из всех азиатских и европейских волостей. Более того, уже не может обойтись без них. Однако очень часто престольная Москва как доска: спать можно широко раскинувшись, но кругом метет. Порою так, что хочется зажмуриться, съежиться, бежать без оглядки от этой московской вьюжной круговерти.Москвич подтянут, собран, целеустремлен, он уверенно шагает по единственной, не им, кстати, выбранной дороге. Она может однажды (особенно в пору романтической молодости) увести в какую-нибудь Тмутаракань, однако рано или поздно все равно вернется к кремлевским стенам. В отличие от провинциала, который, как тот муромский витязь – «направо пойдешь… налево свернешь…» – часто оказывается на распутье, москвич уверен: все дороги ведут пусть даже и в Рим, но все равно через него в российскую столицу. Она – перекресток всех евразийских стежек-дорожек….Может показаться, что я негативно, с некоторой завистью и досадой, что я не всеми зубами, которые остались, могу откусить от московского пирога, отношусь к Москве и москвичам. Отнюдь. Ирония? Может быть. Как же без нее в моем еще далеко не преклонном, но уже сильно перевалившем за золотую середину возрасте? А потом (признаюсь честно) я ведь тоже заражен столичностью Москвы. До сих пор во мне звучит торжественный голос диктора: «Поезд подъезжает к столице нашей Родины – Москве!» Я хорошо помню тот детский восторг, неуемное любопытство, какое-то до озноба пробирающее чувство обновления, праздничности, душевной окрыленности, которые я испытывал на московских улицах и площадях. С московских вокзалов и аэропортов по-прежнему начинаются маршруты моих путешествий. И, как правило, билеты, купленные только «туда», оказываются одновременно и билетами «обратно»…