Моим кумиром был учитель. Донатас БАНИОНИС

В 17 лет он пришел в театр из керамического училища. Оказалось, что юноша блестяще владеет техникой внутреннего перевоплощения. Ему подвластны и драма, и гротеск, и нежнейшая лирика. За удивительно долгую жизнь в искусстве Банионис успел многое. На сцене дал жизнь более 100 персонажам из разных эпох и стран. Приобрел мировую славу благодаря ролям в фильмах «Никто не хотел умирать», «Берегись автомобиля», «Мертвый сезон», «Король Лир», «Солярис», «Бегство мистера Мак-Кинли»…

– Донатас Юозович, я слышал, что свою актерскую карьеру вы начали еще до войны. Неужели с тех пор никогда не хотелось сменить профессию?

– Нет, конечно. Играть я любил с детства. В школе с удовольствием выступал в любительских спектаклях на Рождество и Пасху. Старался не пропускать ни одного нового фильма, хотя семья была бедной, и приходилось изворачиваться, чтобы всеми правдами и неправдами проникнуть в кинозал. Родители не верили в мой актерский талант. Какой из меня артист? Вот Качалов или Станиславский – это да! Отец хотел, чтобы я получил надежную профессию… слесаря. К счастью, он поздно спохватился – в ремесленном уже не было мест. И я пошел в керамическое училище, где лепил горшки. Помню, дипломную работу – кофейный сервиз – сделал хорошо, обжег удачно, но не успел покрыть глазурью, поскольку уехал из Каунаса в город Паневежис, где меня приняли в молодежный театр на должность «актер-кандидат». Это было первого июня 1941 года. Первая роль – слуга с подносом. А вторую, серьезную работу – образ школьника в пьесе «Поросль», доверили играть уже при немцах. Мне тогда было 17 лет.

– Вы играли для оккупантов?

– Я бы так не говорил. В Паневежисе остался, кажется, один-единственный немец – комендант города. Остальные пошли дальше, на Москву. Видите ли, перед войной у нас в Литве здорово лютовало НКВД, были аресты, депортации. Людей, как скот, грузили в товарные вагоны и отправляли в Сибирь. Отца и брата моей будущей жены Оны (литовский вариант имени Анна. – Прим. А. С.) сослали в Воркуту. Брат умер в лагерях. Ей пришлось скрываться. И лишь после того, как мы поженились, и Она взяла мою фамилию, от нее отстали.

Откровенно говоря, мы надеялись, что с приходом немцев наступит более спокойная жизнь, и в первые дни оккупации, наверное, 80 процентов литовцев не скрывали ликования. Но скоро все ощутили, что немецкая власть не уступает по жестокости советской. И уже мой отец вынужден был прятаться, страшась, что ему припомнят его большевистское прошлое. А вот муж сестры не смог уйти от ищеек гестапо…

Мы в театре, конечно, сразу поменяли репертуар. Играли литовские пьесы, западную классику. У актеров был статус «незаменимые», благодаря чему нас освободили от рытья окопов.

– У юного актера были свои кумиры?

– Нет. Но был учитель и руководитель театра Юозас Мильтинис – замечательный постановщик, который в конце 30-х вернулся в Литву из Парижа, где дружил с Виларом и Пикассо. Как многие западные интеллектуалы, он был левым, хотел создать в Литве европейский театр. Он стал для нас и режиссером, и воспитателем. Учил по своей системе. Показывал, как правильно себя вести за столом: красиво кушать, пить, как носить фрак. Много рассказывал о живописи, музыке. Заставлял учить иностранные языки. Даже проверял, чтобы мы вовремя ложились спать. Он говорил: «Не ищите новое, находите вечное. На сцене всегда будут востребованы страсть и темперамент».

– В Паневежском театре вы проработали всю свою жизнь. Откуда у актера с мировым именем такая верность провинции?

– Не понимаю вопрос. Это не верность, а работа, за которую я получал зарплату, вот и все. Почему я должен был уйти в другой театр? Работал и работал. Потом вышел на пенсию, перешел на договор. Иначе было невыгодно, надо было выбирать или пенсия, или зарплата…

– Хорошо, уйдем от прозы жизни. Скажите, актерская профессия быстро принесла славу?

– Да что вы, какая слава? Известность пришла только после кинофильма «Никто не хотел умирать», снятого Жалакявичюсом. Но к тому времени я уже почти четверть века проработал в театре. Да и в кино уже сыграл три роли. В «Никто не хотел умирать» мы впервые рассказали, почему в послевоенной Литве люди уходили в лес. Попытались показать трагедию литовского крестьянства, с приходом советской власти оказавшегося «между молотом и наковальней». Картину похвалила критика, но с оговоркой, дескать, есть в ней одна неудача – председатель Вайтус, роль которого сыграл Банионис. Впасть в депрессию по этому поводу я не успел, поскольку вскоре на Всесоюзном кинофестивале в Киеве мне вручили приз за лучшую мужскую роль именно в «Никто не хотел умирать». Потом дали Госпремию СССР…

– В вашем послужном списке 81 фильм. Какие из них самые любимые?

– Любимой может быть только женщина. А удачных 6-7 картин, не больше. Остальные так себе… Я даже специально для вас выписал наиболее значимые, а то журналисты часто путают. (Банионис копается в бумажнике, достает листок с «домашней заготовкой»). После «Никто не хотел умирать» вторым значительным фильмом считаю «Берегись автомобиля», где я сыграл маленькую роль пастора, который на мятые рубли покупает у главного героя краденую «Волгу». Я согласился сниматься, потому что хотел поработать с Рязановым и Смоктуновским. В быту Иннокентий оказался приятным человеком.

Спустя два года случился «Мертвый сезон» – политический детектив, который снимал Савва Кулиш. Когда меня позвали на пробы, я не верил, что во мне увидят Ладейникова, и я смогу противостоять другому кандидату – неотразимому красавцу Олегу Видову. Ведь в то время в кино было принято показывать советского разведчика высоким, статным, сероглазым. Я же далек от типажа Кадочникова или Тихонова. Но Кулиш решил снимать не героическую драму, а историю о с виду обычном человеке, который проворачивает важнейшие дела. Идею поддержал и прототип моего героя Конон Молодый. Он заявил худсовету: «Я ничего не смыслю в кино. Но знаю, что в жизни разведчик должен быть незаметен».

– Слышал, что Владимир Путин решил стать разведчиком после того, как посмотрел ваш «Мертвый сезон»…

– Да, он мне об этом говорил, когда в 2001 году я в составе литовской правительственной делегации был в Кремле. Мы с господином Путиным долго вели приватную беседу. Храню несколько наших совместных фотографий. Потом в литовской прессе шутили, что на приеме в Кремле не сразу поняли, кто из пришедших президент Литвы, зато мгновенно узнали Баниониса.

Но вернемся к моему списку. Следующей, дорогой мне картиной была «Красная палатка», которую снимали на северном полюсе и в Италии, где я, как благочестивый католик, исхитрился получить благословение Папы Римского. Потом в ГДР сыграл великого испанского живописца в фильме «Гойя, или Тяжелый путь познания». Шестым по значимости считаю «Солярис», действие которого происходит где-то в космосе. На съемках Тарковский почти ничего не объяснял, давая какие-то абстрактные установки. Я хорошо понял, что мне играть только в начале и в финале картины, где были «земные» эпизоды взаимоотношений моего героя с отцом. В остальном нам приходилось полагаться на интуицию режиссера. И, как выяснилось, мы не прогадали. При мне автор романа Станислав Лем сказал, что «фильм Тарковского – это не мое, но, может быть, даже еще и лучше».

Приятные воспоминания оставила работа над образом великого композитора в фильме на немецком языке «Бетховен – дни жизни», а также над ролью кровожадного председателя клуба самоубийц в авантюрной комедии «Приключения Принца Флоризеля». Вот вам восемь картин из восьми десятков.

– В советское время вы были обласканы властью. Как складывались отношения с руководителями компартии?

– Да никак. Они сами по себе, и я – сам по себе. Хотя, возможно, молва приписывала мне бог весть что. Я даже стал персонажем политического анекдота. Вот он. «На съезде КПСС в Кремле заспорили два колхозника. Указывая на президиум, один говорит: «Ой, смотри, это он». «Да нет, не похож», – сомневается другой. «Как не похож? А шевелюра, а брови?» – не унимается первый. Так они проспорили все заседание, а в перерыве обратились к тому, кто сидел в президиуме: «Мужик, ты кто такой?» «Я – генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич…» – начал с гордостью отвечать тот, но один из спорщиков его перебивает: «Я же говорил, что не он, а ты заладил: «Банионис! Банионис!» Не правда ли, смешно?

– А вы не подумывали, подобно Тарковскому, эмигрировать на Запад?

– Ой, нет-нет. Мне довелось объездить всю Европу, был в Африке, Монголии. В США приезжал 8 раз. Если бы я так часто не бывал за границей, то, наверное, думал бы, что там рай на земле. Но, к счастью, я знаю, что в этой жизни почем. Мне предлагали остаться в Америке. Но что бы я там делал? Читал новости по «Голосу Америки», работал на заводе?

Я даже считаю, что Андрей Тарковский зря уехал из СССР, хотя и был на пике международной славы. В Европе он, оторванный от своих корней, снял «Жертвоприношение» – фильм явно вторичный по сравнению с его же «Ивановым детством» или «Андреем Рублевым». Помню, после итальянской премьеры «Соляриса» нас с Тарковским пригласил к себе в гости Федерико Феллини. Андрей стал жаловаться, что ему тяжело жить и работать в СССР, дескать, не дают делать то, что хочется. На это Феллини ему ответил: «Андрюша, а ты думаешь, я могу делать все, что хочу? Нет! Если бы ты знал, чем мне приходилось заниматься, пока я не получил деньги на съемки «Амаркорда». У нас всем заправляет продюсер». И действительно, Тарковскому в этом смысле было гораздо проще, чем любому западному кинематографисту. Например, фильм «Сталкер» переснимали дважды. Кому бы еще в советские времена это позволили?

– Недавно вам исполнилось 83 года. Как удается сохранять бодрость духа?

– Моя сестра на два года старше меня, но выглядит лучше. Может быть, это досталось нам от папы с мамой, хотя они прожили до обидного мало. А вот наш дедушка успел встретить 101-й день рождения. Считаю, что особого секрета здесь нет. Нужно больше двигаться. Я, например, зимой бегаю на лыжах, летом много гуляю. По утрам обязательно принимаю контрастный душ.

– А вам в Литве не ставят в упрек российскую славу?

– Нет. Ни мне, ни Адомайтису, никому. Обошлось. Может, за спиной какие-то злые языки и злорадствуют. А так я ни от кого худого слова не слышал.

– Как вы себя сейчас чувствуете, когда приезжаете в Россию, в Москву?

– Отлично. Я всегда себя хорошо чувствую среди художников, кинематографистов, театральных деятелей. Это не имеет никакого политического оттенка. Я, Адомайтис, Будрайтис – вот актеры, которые поддерживают связь с русским театром, русским кино. Но, боюсь, на нашем поколении все эти связи и закончатся. Очень жаль.