На чтение: ≈ 17 мин.Существует расхожая фраза – «родился в рубашке». Про Любомира Тяна можно сказать, нисколько не погрешив против истины, что он женился в школьной форме. Специально для «Образовательного права» он согласился рассказать и об учебе в школе, и о своей общественной работе в вузе, а также о том, к чему все эти «университеты» его привели. «Школьные годы чудесные», – поется в песне. С них и началась наша беседа.
– Любомир Индекович, хорошо ли вы учились? Учителей своих помните?
– Не раз в моей памяти вставал мой учитель пожилой казах. Честно признаюсь, я не был прилежным учеником. Особенно когда отец начал строить и делать ремонт зажиточным домовладельцам. Я ему и в этом помогал. Много нового узнал тогда. Самым большим открытием для меня стал водопровод, который я увидел в одном из тех домов, где мы с отцом работали. Поворачиваешь вентиль – вода сама собой течет! Воспринял увиденное как чудо, честное слово. А шел мне в ту пору семнадцатый уж год.
– Что же получается, что вместо учебы вы папе помогали?..
– Не от хорошей жизни. Детство мое прошло в жуткой бедности, медленно, постепенно переходящей в нищету. Мама занималась с детьми, а было нас девятеро, я – восьмой ребенок. Отец – единственный работник, которому тяжким трудом удавалось прокормить такую ораву. С тех пор я и колбасу ем нечищеной. Когда ее чистишь, то она ведь тоньше становится. А это досадно!
Ну, вот, жили мы в Казахстане. Был у нас совсем крохотный дом с земляным полом, вода – в колодце, удобства – в пятидесяти метрах от дома. Младшие донашивали обноски, остававшиеся от старших. Вечно рукава и штанины были то слишком длинными – на вырост – то уже короткими. Как подрос, стал помогать папе зарабатывать деньги, чтобы совсем-то в нищету не провалиться. А на учебу ни сил, ни времени у меня уже не оставалось.
– Но педагог понимал ваши проблемы? Входил в положение?
– Понимал весьма своеобразно. Памятная сценка – как вчера было – разговор с учителем, когда после моих трудов праведных выяснилось, что урока-то я не знаю. Широкий такой казах, большой, по сравнению со мной. Вызвал к доске, перед всем классом поставил и взялся меня позорить. А я был в классе – как бы это сказать – русскоязычным национальным меньшинством. И вот он мне выговаривает, какой я нерадивый ученик. Пальцем в меня тычет и такие слова мне говорит: «А и то верно, зачем вам, корейцам, учиться?! У вас у всех на лбу кетмень (тяпка) отпечатался. Бери в руки свое орудие и отправляйся на луковые гряды!» Не раз я потом эти слова вспоминал. Вспоминал, между прочим, с благодарностью. Вновь и вновь брался за кетмень, который спасал меня, в буквальном смысле слова спасал.
– Не очень-то педагогично…
– Знаете, а я сегодня вспоминаю его с благодарностью! В самые трудные моменты жизни именно эти слова, эти воспоминания вселяли в меня веру в будущее, побуждали жить, бороться за существование…
– Выходит, вы не за партой свои «университеты» оканчивали, а на грядке?
– Пожалуй, так. Помнится, ползешь по грядке, а через плечо холщевая сумка с куском хлеба и водой. Грядки такие же, как на обычной даче в огороде, только каждая в несколько сот раз длиннее. И поблизости нет ни дачного домика, ни навеса. Солнце палит – голова раскаляется, как сковорода на плите. А ты дальше ползешь с упорством бойца, штурмующего вражескую позицию. Из оружия – только тяпка. В течение дня раз присядешь в тень поесть. Лука на ломоть хлеба положишь (когда разрядку луковиц делать приходится), водой запьешь – вот и весь обед. Дальше по грядке ползешь, пока день. Бог дал корейцам малый рост, короткие ноги… на грядках удобно.
– Наверное, из студенческих лет у вас остались более радостные впечатления?
– Несомненно. Я учился в Казанском инженерно-строительном институте. Общественником слыл, был единственным артистом оригинального жанра в Татарской филармонии – фокусником. На гитаре играл, стихи сочинял, собственные песни. Сам писал песни, перекладывал на гитарный лад и исполнял со сцены. И общественность мне отвечала взаимностью, особенно женская ее половина. Часто проводил вечера в веселых компаниях, в приятном обществе, точнее в студенческом общежитии.
Однажды направлялся я по приглашению на такую вечеринку, а дальше все произошло как в русской литературной классике: «шел в одну комнату – попал в другую». По ошибке открыл ту самую, случайную дверь, увидел ее и – все! И навсегда! Это, пожалуй, и стало моим главным обретением студенческих лет. Встретил свою жену.
– Что именно вы увидели? Какие чувства испытали в тот момент?
– Я увидел прекрасную русскую девушку. Наш сын Виталий много взял от матери, просто красавец получился! Со мной не сравнить. Невеста моя оказалась полной противоположностью мне. Единственный ребенок в зажиточной… нет, в богатой семье, и по тем временам, и по нынешним. Мои будущие тесть и теща жили тогда в Краснодаре, были руководителями районного управления народного образования. И вот собрался я лететь к ним – свататься. Невеста чуть раньше отправилась – «обрадовать»…
Нужно было подготовиться к встрече, приодеться. Денег хватило, чтобы купить билеты на самолет, а еще на костюм, новый, он же первый в моей жизни. Я был бесподобен! Рукава – по длине руки, штанины – точь-в-точь по ноге! Небывалое удовольствие получил, когда облачился во все новое с иголочки. И совсем недорого вышло, 36 рублей – как раз по студенческому бюджету.
Вот такой довольный собой я сел в самолет и три часа непрестанно разговаривал с соседом, мужчиной из Краснодара. Меня интересовало, как ко мне отнесутся ее родители. Мои-то – не очень. Вообще раньше у корейцев не приветствовались смешанные браки. Когда старший брат вернулся из армии и привез с собой белокурую красавицу, родители сказали ему категорическое «нет». Счастью его не суждено было сбыться. Мама с папой позже осознали, что сотворили с братом, потому со мной никакой категоричности уже не проявили. Честно говоря, я очень боялся своих родителей, когда приехал домой и сказал, что намерен жениться на русской. Но после предыдущего печального опыта с братом они одобрили мой выбор.
Теперь предстояло у соседа по салону самолета выяснить, что же меня ждет в русской семье. За три часа полета он проникся ко мне состраданием и, когда мы уже сходили по трапу на землю, сказал: «Видите ли, я работаю учителем. А вот этот костюм на вас – это новая школьная форма. Родители невесты могут не совсем правильно понять…»
– Так в школьной форме и пошли свататься?
– Ничего изменить уже было невозможно. У меня осталась сумма на обратный билет в Казань. И с чувством обреченного на казнь я направился по адресу. Когда нажал кнопку звонка, дверь отворили две заплаканные женщины – мать и дочь. Мать сквозь рыданья вымолвила: «Ну вот, привела чучмека! Ни глаз, ни рожи!..»
Однако в дом меня все-таки впустили. Я проглотил свою обиду и осмотрелся. Квартира с порога поразила меня своим богатством и великолепием. Такого никогда прежде я не видывал: дорогая шикарная мебель, лакированный пол, в котором, как в зеркале, отражалось все, что на нем стояло. Женщины разбрелись в разные концы квартиры, предаваясь рыданиям. Моя невеста рвала сердце и разрывала свою душу между двумя любимыми существами. Будущая теща тихо плакала, непрестанно повторяя про себя: «Сейчас придет отец и поубивает нас всех!» А я разглядывал свое отражение на лакированном полу и думал, а ведь здорово, что семья моей будущей жены так богато живет…
– И чем же все-таки закончилось ваше сватовство?
– Пришел отец. Мой будущий тесть – широкий и двухметроворостый – выглядел как… ну, как в те годы изображали членов политбюро ЦК КПСС. Чрезвычайно внушительной внешности мужчина. Он молча сверху взглянул на меня. Я так оробел, что слова не мог проронить. И он так же без единого слова пробуравил меня своим руководящим и направляющим взглядом. А потом вышел на кухню и там просто напился.
А свадебку мы сыграли в Казани, в студенческом общежитии. Когда нашему сыну исполнилось четыре года, тесть с тещей признали брак вполне законным, стали к нам, уже в Нижний Новгород, приезжать. Тогда я был экономически вполне независим, смог купить им отдельную квартиру по соседству. К тому времени и родители моей жены, и мы сами поняли, что удачное сватовство – это целая наука.
– А в вашей семье какие порядки? Ну, например, вы сами можете что-то из еды приготовить?
– На конкурсах участвую. Плов готовлю так же, как музыкант на гитаре играет. А когда блины жарю, то подбрасываю метра на два вверх. Они в воздухе переворачиваются и точь-в-точь на сковороду ложатся сырой стороной. Когда блин совсем готов, я его еще раз подбрасываю, и он за моей спиной на тарелку ложится в стопку. Десятки… сотни разных блюд наизусть знаю, так что готовить вроде бы умею. Во всяком случае простой яичницей ограничиваться не стану.
– А как вы оказались в Горьком?
– При распределении из института у меня было преимущество – выбирал. И выбрал Горький. С детства при всей своей нищете мечтал купить «Волгу». И сюда отправился, чтобы быть поближе к ГАЗу.
– Купили «Волгу»?
– Только после возвращения из совхоза, что в Ростовской области, где я решил снова после многолетнего перерыва взять в руки кетмень. Лук растил, денег заработал.
– Значит, себе «Волгу» купили, а на стол согражданам – лук. Вы довольны остались своим трудом?
– Не в полной мере. Вот тут-то как раз и начинаются хозяйственные несуразности, которые привели меня через 20 лет на должность заместителя председателя Комитета Государственной Думы по аграрным вопросом.
Работал я изо всех сил, грядки потом своим обливал. И другие такие же работники трудились на совесть. А выращенный нами лук – отличный, кстати говоря, качественный овощ в тот сезон получился – тогдашнее руководство агропромышленным комплексом страны сгноило, до стола продукт не дошел. По весне бульдозером в помойную яму плоды наших рук свалили, а лук купили за границей – в Болгарии и Венгрии.
– Можно только догадываться, почему дешевому отечественному луку чиновник предпочитает импортный валютный. Однако какова же судьба вашей «Волги»?
– Вернувшись в Горький, я стал возить пассажиров на машине, на хлеб зарабатывал частным извозом. Получилось что-то вроде мини-фирмы. И стиль у меня был фирменный. Всегда подчеркнуто вежлив с пассажирами. Вещи в багажник – пожалуйста. Ни обсчетов, ни запредельных цен. Все по-честному. Но судьба у моего авто была печальная. Машину разбили – расколотили вдребезги.
– ?..
– Еще в первые дни своего пребывания в Горьком, сразу после института, я обнаружил, что на меня все как-то… косо смотрят. Внешность моя вызывала у местных жителей странную реакцию. Будила в людях подозрительность. Город-то был «закрытым», а тут вдруг по улицам ходит… китаец. Моя чистая русская речь без малейшего акцента вызывала у горьковчан долго не проходившее изумление.
Это сейчас нижегородцы считают меня вполне своим, дважды избирали депутатом областного законодательного собрания. И на последних выборах в Госдуму большинство избирателей Центрального округа за меня проголосовало. Люди уверены, что я об их интересах назавтра после выборов не забуду. А тогда, два десятилетия назад, на весь город было всего четыре корейца, в основном военнослужащие.
И непривычная для местных жителей, уж очень своеобразная моя внешность сыграла роковую роль в судьбе машины. Однажды я полдня возил по городу компанию, которая переезжала с места на место, все больше пьянела, а закончив свое путешествие, забыла расплатиться. Ну я, естественно, напомнил. В ответ на это требование они почему-то несказанно возмутились. Такой нерусский, а еще требует плату?! Меня избили вчетвером и «Волгу» разбили. Остался я без орудия производства.
– И без куска хлеба?
– Да. И вот в раздумье взял в руки этот самый простой ломоть, который навел меня на мысль, что мне нужно заняться хлебом. С того момента начинается мое восхождение, которое увенчалось уважительным прозвищем «хлебный король», руководящий мукомольной промышленностью Нижегородской области. И вот тут-то я столкнулся со странными делами в сфере хлеботорговли. Например, страна в течение одного года продает за границу запасы пшеницы, а потом начинает покупать обратно уже втридорога. И концов не найдешь, кто это делает.
И я решил этот клубок распутать.
Выбор читателей
Комментарии