Мое открытие Каптерева

Полвека назад в московской лавке “Старая книга” я купил четырехтомник В.О.Ключевского “Курс русской истории” и задержался возле другого прилавка, где под стеклом лежала серая потрепанная книга П.Ф.Каптерева “Дидактические очерки. Теория образования. Издание второе, переработанное и расширенное. Петроград, 1915”. Об авторе у меня были самые смутные представления. Он, возможно, и не привлек бы моего внимания. Однако, перелистав книгу, я решил приобрести и ее: на другой стороне серой обложки я прочитал названия многих других книг того же автора.

В электричке по дороге домой я перелистал еще раз сильно изношенную книгу Каптерева “Дидактические очерки”. Над одной из главок окунулся в чтение настолько глубоко, что не заметил платформы Переделкино, где мне надо было выходить, и промах свой заметил лишь когда из репродуктора вагона прозвучало: “Поезд прибыл на конечную станцию Апрелевка…” Но я не пожалел, что возвращение домой задержалось. Я был щедро вознагражден мудрыми мыслями о хорошем уроке.

С весны 1949 года исподволь началось мое вхождение в мир каптеревских идей, открывающих для меня тропу, ведущую в теорию образования. Начинающий учитель истории в сельской общеобразовательной школе, я смотрел на свои уроки с высоты программных требований к предмету преподавания. Строго по календарю поделил учебный материал на уроки в 8-х, 9-х и 10-х классах и был почти доволен, что укладываюсь в отведенные рамки времени.

Я всегда ждал встреч с моими учениками. Историю полюбил еще в юности. Но Каптерев своей книгой вдруг приоткрыл одну из многих дверей, ведущих в иную науку, о которой у меня сложились когда-то самые путаные представления. Дидактика умещалась в первобытное понимание, восходящее от греческого слова учитель-дидаскал. В самом хорошем смысле моя догадка об этой отрасли знания вела к учительскому вдохновению или произволу, часто толкуемому как разновидность учительского творчества. Да и профессия учителя в моем сознании сопрягалась лишь с творчеством. И только. И вот Петр Федорович, вводя в теорию образования, обескуражил меня. Мне становилось все более и более неловко и даже стыдно за столь одностороннее и неверное понимание моего призвания и всего дела, которому служу. Все свободное время, а его у меня было совсем немного, я с карандашом в руке по-студенчески старательно изучал ТВОРЕНИЕ Каптерева, выписывал особенно яркие, верные мысли о различном значении научного и педагогического в образовании, в методе обучения, во многом другом, что составляет сущность педагогического процесса.

По мере углубления в круг мыслей, питающих каптеревскую теорию образования, я стал по-иному смотреть на мои уроки истории, да и на самого себя как учителя и как человека, способного повышать или понижать образовательно-воспитательный итог каждого занятия и всех вместе. За униформой учащегося стремился разглядеть своеобразную личность, решить своего рода задачку со многими неизвестными для меня. Открывался пестрый, многообразный поток настроений, увлечений, стремлений, смутных и ярких, сбивчивых и твердых. Из исторических знаний отбирал такие, какие могли помочь образуемому самоопределиться, разобраться в самом себе и в окружающей жизни. Впервые осознал глубину значения своего предмета как надежного средства выработки мировоззрения.

Я зачастил в Пушкинскую лавку “Старая книга”, стал постоянным ее посетителем, но, несмотря на открытку, оставленную здесь на случай, если вдруг появятся и другие книги Каптерева, удачи не было. Тогда на выручку пришла Государственная библиотека имени К.Д.Ушинского, читателем которой состою уже более полувека. К моему счастью, фонды этой библиотеки располагают почти всеми печатными трудами Каптерева. И чем больше вчитывался в его произведения, тем больше мне хотелось узнать о самом Петре Федоровиче. К сожалению, литературных сведений было очень мало, да и то не без идеологических ляпов, а порой и просто фактических недостоверностей, противоречий.

Педагогическая деятельность Каптерева началась с августа 1872 года в С.-Петербурге и продолжалась здесь сорок шесть лет, до октября 1918 года. Наиболее длительной она оказалась по Ведомству императрицы Марии – с июля 1879 по март 1917 года, когда оно было Временным правительством передано Министерству государственного призрения.

Свою государственную службу (за которую он получал чины и награды, а он дослужился до чина тайного советника, имел высокие награды) всегда совмещал сразу со многими видами преподавательской работы: на частных педагогических Фребелевских курсах, в частных женских гимназиях, одногодичных курсах по подготовке преподавателей общеобразовательных средних школ С.-Петербургского учебного округа, а еще с конца 1903 и по октябрь 1918-го был профессором Женского педагогического института, преобразованного затем в 1-й Государственный педагогический институт. В эти же годы являлся консультантом в Психолого-неврологическом институте В.М.Бехтерева, а также в Педагогической академии А.П.Нечаева. Им было опубликовано множество монографий и статей. Но и это еще не все: Каптерев участвовал почти во всех всероссийских съездах по педагогике, психологии, народному образованию, семейному воспитанию. На многих из них – председателем и докладчиком. Этот перечень фактов дополняется рядом многих очень важных других. При Педагогическом музее военно-учебных заведений С.-Петербурга в разных его секциях Каптерев бывал не только докладчиком, но и руководителем секций музея, сопредседателем родительского кружка, по почину которого с 1898 года издавалась Энциклопедия семейного воспитания и обучения. 59 выпусков этой энциклопедии явились важнейшим средством просвещения родителей. Каптерев был главным редактором в 56, а в 11 выпусках помещены его работы по семейному воспитанию и обучению.

Мои архивные розыски по Императорскому женскому педагогическому институту, преобразованному из Высших женских педагогических курсов в 1903 году, обогатили меня многими сведениями о личности Каптерева. Выпускник Московской духовной академии, кандидат богословия, окончивший исторический факультет со специализацией по отделению философских наук, т.е. логики, психологии, педагогики, этот воспитанник от младых ногтей духовной среды в глазах петербургской цензуры оказался отступником в своей книге “Педагогическая психология”, 2-е изд., СПб, 1883. Его обвинили в том, будто он отвергает христианские истины о врожденности идей, а вместе с ними и саму религию. Подвергнуты цензуре и его лекции на педагогических женских курсах Мариинского ведомства. Была создана особая комиссия для рассмотрения этих лекций, литографски выпущенных слушательницами. Сразу с нескольких сторон был атакован психолог Каптерев: со стороны цензурного комитета и Святейшего синода, в печати – еженедельником “Гражданин” и доносом в синод. Среди членов Экспертной комиссии были известные деятели науки и богословия: профессор С.-Петербургской духовной академии М.Коринский, инспектор Александровского лицея профессор М.Коркунов, инспектор Василеостровской гимназии В.Сиповский и другие. Хотя комиссия благожелательно отнеслась к самим лекциям и к книге, усмотрев лишь то, что сенсуализм вовсе не обязательно может вести к материализму, главноуправляющий, однако, счел нужным отстранить преподавателя Каптерева от чтения лекций на педагогических курсах.

Надо было обладать немалым мужеством, чтобы в годы политической реакции 80-х гг., последовавшей за убийством Александра II в России, письменно заявить комиссии, что он, Каптерев, преподает науку так, как он ее понимает, а не так, как того требует устав женских педагогических курсов. Примечательно то, что отстранение от преподавания не явилось препятствием для продолжения службы Каптерева в этом же ведомстве в качестве помощника старшего чиновника 1-й экспедиции, ведавшей всем учебным делом Мариинского ведомства, а затем последовательно продвигаться по службе, занять высшую должность – председателя учебного комитета. В Канцелярии е.и.в. служили далеко не олухи царя небесного, а умные и сведущие чиновники, умевшие ценить талант, знания и ум в сочетании с высокой степенью честности и трудолюбия. По тем же причинам в иных условиях главноуправляющий не увидел препятствий для возобновления чтения лекций чиновником Каптеревым в Императорском женском педагогическом институте. А через несколько лет по представлению сразу трех ученых советов ему будет присвоено звание профессора как глубочайшему знатоку и всероссийски известному психологу-педагогу “в изъятие из закона и не в пример другим”, так как по его предмету законом этого не было тогда предусмотрено.

Архивные материалы вывели меня и на семью Каптерева. У меня в руках были точные данные о рождении двух дочерей. Старшая родилась в декабре 1890 года, а младшая – в сентябре 1892, а между тем уже шел январь 1973 года. Живы ли они?

Из гостиницы я рискнул позвонить в Ленгорсправку, чтобы узнать новый адрес Екатерины Петровны Каптеревой. Не прошло и двух минут, как тот же бодрый голос сообщил, что Екатерина Петровна Каптерева проживает в НАСТОЯЩЕЕ время по Гражданскому проспекту, 92/1, кв.1.

После того как я дрожащей рукой нажал звонок в квартиру на первом этаже нового блочного дома и на твердый вопрос “Кто там?” назвал себя и цель моего визита, дверь отворила дама почтенных лет с крупным приветливым лицом, очень похожим на то, какое я видел в личном деле Е.П.Каптеревой – студентки ИЖПИ. Жилая комнатка поразила неприхотливостью обстановки: у окна – этажерка с немногими книгами, на самом верху ее белый бюст Льва Толстого. У левой стены очень потертый кожаный диван, а перед ним покрытый клеенкой в цветочках стол. У другой стены стоял сундук. В другой комнатке жила гимназическая подруга Екатерины Петровны. Она также закончила ИЖПИ вместе с ней, работала в библиотеке Герценовского института. Екатерина Петровна рассказала мне, что отца она запомнила “вечно за письменным столом”. Сама же любила сидеть рядом на кожаном диване, поджав ноги, читать. Этот-то диван и был едва ли не единственной семейной реликвией, чудом уцелевшей в годы Ленинградской блокады.

– В Лесном, куда вынуждены были перебраться из центра Петербурга из-за болезни старшей сестры, построили собственный деревянный двухэтажный дом и в конце 1900 года справили новоселье. Мама ведь тоже по образованию педагогичка. И с папой впервые познакомилась еще слушательницей-фребеличкой, когда ей было лет 19, а потом целых два десятка лет старалась дорасти до папы: окончила Высшие женские педагогические курсы, на которых папа читал лекции по психологии, логике, педагогике и истории педагогики. Поженились уже вполне зрелыми людьми, когда каждому было уже под сорок лет…

Возле дома был большой земельный участок. Папа и мама посадили два дуба по случаю рождения сначала Зины, а потом через год и моего. Они до сих пор стоят.

Я спросил Екатерину Петровну, почему именно Воронежскую губернию выбрал Петр Федорович осенью 1918 года. Она пояснила: “Мамина подруга много рассказывала про город Острогожск, да и сам папа по делам Мариинского ведомства бывал в Воронеже, Лисках и Острогожске. С питанием там было хорошо, а в Питере осенью 1918-го есть было нечего – голодно и холодно, дров тоже не было. Главное же – папа перенес воспаление легких, и врач посоветовал ему уехать…

Из школ были изгнаны все учителя, работавшие при красных. Сами школы были закрыты. Пробовали открыть частную школу, но не было достаточно учеников – родители не хотели помещать своих детей в нашу школу, опасаясь казачьих нагаек. Стало очень трудно жить. Без денег, без работы…”.

Я спросил ее о том времени, когда отец был внештатным разъездным инструктором уездного отдела народного образования. Екатерина Петровна оживила мои архивные данные второй половины 1918 года, когда Петр Федорович в черной шубе разъезжал на подводе по уезду. Жители принимали его из-за поповской шубы за священника и порой просили у “батюшки” благословения. Отец не скупился и делал это охотно, но не без доброй едва заметной усмешки в бороду. Весь внешний его облик – степенная походка, чистый твердый голос и осанистый вид, все это укоренилось в нем с семинарских лет, все это побуждало селян становиться “под благословение”.

Сначала Каптерев работал учителем. Потом уоно поручил Каптереву растолковать принципы новой трудовой школы сельским учителям, которые никак не хотели понять, зачем это деревенским ребятишкам они должны прививать трудовые навыки, если сами ученики знали и умели много больше. Каптерев никогда не разделял теории превращения школы в мастерскую, в придаток завода или фабрики, соглашаясь лишь с тем, чтобы производительный труд стал одним из элементов общего развития, а не ремесленной выучки. Школа в городе может иметь мастерскую, а вообще же школа должна оставаться “мастерской гуманности” в духе мудрой заповеди Я.Коменского…

В начале лета 1921 года Петр Федорович получил из Воронежского государственного университета приглашение занять кафедру на факультете общественных наук. Вскоре ИНО известил письменно Петра Федоровича, что он избран профессором кафедры педагогики ИНО. Таким образом, он стал одновременно профессором и в университете, и в институте народного образования. Однако губоно добавил еще к этому заведование заново организуемым педагогическим техникумом.

О жизни профессора Каптерева рассказал мне в 1973 году Петр Андреевич Григоров, бывший студент ИНО, а потом доцент педагогического института.

В осенние дни мы, студенты, могли видеть через раскрытые окна флигеля, где жил тогда профессор, как он по утрам занимается гимнастикой, а потом с полотенцем через плечо уходил на реку Воронок купаться. На лекции о физическом воспитании он говорил нам: “Видите, я сохранился неплохо, занимаясь гимнастикой”. Он был высокий, статный, стройный; имел очень четкий, звучный голос; лекции были очень интересными, яркими, с запоминающимися надолго примерами, фактами. Он организовал педагогический кружок, который собирался два раза в месяц. В нем было не менее 15 студентов. Обсуждались вопросы из истории педагогики – то, что не входило в программу. Из личной библиотеки давал нам свои книги для подготовки докладов перед студентами. Я, например, подготовил доклад о трудовом обучении по Д.Дьюи…

Для педагогической практики студентов были переданы детский сад и опытная начальная школа.

Воронежский университет и городские власти готовились отметить 13 сентября 1922 года 50-летие научно-педагогической деятельности. Но случилось роковое. Петр Федорович по обыкновению 6 сентября 1922 года после утренней гимнастики выкупался в реке. На обратном пути его застал сильный дождь. Он был одет легко, в льняную толстовку. Переждал дождь под деревом, промок до последней нитки. К вечеру того же дня началось очередное воспаление легких, последнее в его жизни. На следующий день в 13 часов 35 минут он скончался…

Жизнь Петра Федоровича Каптерева – это беспримерное служение делу образования народного учителя. Вряд ли в истории отечественной педагогики найдется другой педагог, кто столько же сделал бы для психолого-педагогического просвещения учителей и родителей России. Его труды – это своеобразная энциклопедия воспитания и образования от рождения до зрелых лет человека.

Петр ЛЕБЕДЕВ, профессор кафедры педагогики высшей школы факультета педагогики и психологии Московского педагогического государственного университета