Митин подарок “Дедушка Мороз, иди ко мне в папы…”

Под Новый год из нашего коллектива выделили трех Дедов Морозов развозить детишкам подарки. Петрова пригласили по внешним данным, Ваня Сосулькин сам напросился, а меня поймали в коридоре.

Наш профорг Иван Петрович, в прошлом командир танковой роты, задачу поставил по-военному четко и коротко, каждому наметил сектор развоза подарков, время “Ч”, то есть выезда, а в заключение, как при настоящем разводе караула, спросил, есть ли больные и какие будут вопросы.
– Тяжко болен, – тут же откликнулся я, пытаясь увильнуть от общественной нагрузки.
– Твоя болезнь всем известна, Козлов, – сказал Иван Петрович, называя меня строго по фамилии.
– Тогда вопрос! – решил я биться до последней капли крови.
– Ну что еще? – проворчал Иван Петрович, настораживаясь.
– Отгулы и Снегурочки будут?
– Перебьешься! – Иван Петрович сурово поморщился, поправляя на цивильном пиджаке несуществующий ремень. – Закрываю прения. Козлов, отойди от микрофона, тут тебе не парламент.
А в соседней комнате нас ждали подарки для детей и культорг Шурочка, готовая нас одеть и загримировать под Дедов Морозов. С Петровым оказалось меньше всего возни – нос у него давно красный и глаза выпучены. Сосулькин сам загримировался, ловко цепляя бороду и усы. Дольше всего Шурочка возилась со мной – усы лезли мне в рот, борода сползала на грудь, а колпак закрывал глаза. Я, всячески пытаясь отечески положить руку на талию, громко протестовал:
– Ты мне заклеила рот! Я не могу делать глотательных движений!
– Зачем тебе рот, Вася? – успокаивала меня Шурочка.
– Человек всегда должен быть готов к приему пищи.
Шурочка покраснела и негромко сказала:
– Уймись, Вася, будь серьезней. И поменьше мистики. Помни – это дети! Пускай они знают: Дед Мороз есть, а Бога нет!
В левую руку я взял здоровенный мешок с подарками, правую пытался засунуть в карман зипуна, но Шурочка подкатила ко мне огромный самокат…
– Ты считаешь, что я поеду развозить подарки на самокате?
– Нет, – засмеялась Шурочка, – это Курочкин решил сделать подарок своему сыну.
Чертыхаясь и волоча самокат, я вышел на мороз. Меня поджидал старенький “Москвич” времен Очакова и покорения Крыма. Рядом стоял, приплясывая от холода, сам хозяин, умелец Петя.
– В карете прошлого далеко не уедешь! – приветствовал я Петю.
– У моего старика молодое и горячее сердце в полсотни лошадиных сил, – обиделся владелец самоходной коляски.
Самокат Курочкина не хотел лезть в кабину, руль так и остался торчать в открытом боковом окне.
– Куда ехать? – мрачно спросил Петя, развивая с места первую космическую скорость.
– Давай начнем с этого чертова самоката.
В записке Курочкина всего два слова: “Грубит бабушке!”
Лифт не работал, и я, как альпинист, потащился по скале-лестнице на шестой этаж. Дверь открыл Курочкин-младший, крепкий мальчуган лет семи, за ним возвышался Курочкин-старший. Вскоре в прихожей появились цветущая в улыбке сама мадам Курочкина и угнетенная бабушка.
– Ну! – спросил без тени удивления мальчуган, упираясь руками в бока.
– Я Дед Мороз, – сказал я, неожиданно теряясь. – Приехал поздравить тебя с Новым годом!
– Поздравляй, да поживее, а то по телеку мультики крутят…
Забыв про записку, я выкатил из-за спины самокат:
– Вот подарочек тебе привез, – сказал я неуверенным голосом.
У Курочкина-младшего на мгновение появился на лице восторг, но он быстро взял себя в руки.
За его спиной Курочкин-старший корчил мне рожи и тыкал пальцем в сторону бабушки.
Вспоминая записку, я сказал как можно строже:
– Я Дед Мороз и прослышал, что ты грубишь бабушке.
– Нажаловалась, костяная нога!
На лицах родственников Курочкина-младшего цвело умильное выражение, я же на правах Деда Мороза попытался мягко сказать:
– Бабушке грубить нехорошо, она тебя любит…
– Она первая грубит! – огрызнулся Курочкин-младший. – Вечно выключает телевизор и гонит спать.
– Ты все же не будешь ей грубить, – я привлек в помощь весь авторитет Деда Мороза.
– Я подумаю, – скороговоркой бросил мальчик и с гиканьем уехал на самокате в глубь квартиры.
Я посмотрел на широкое и доброе лицо Курочкина-старшего и сурово сказал:
– На следующий год готовь велосипед, спасай бабушку…
Спускаясь медленно с шестого этажа, я с удивлением размышлял, как сын не похож на законопослушного передовика производства Курочкина-старшего.
Остальные визиты прошли вполне благополучно, дети по-настоящему радовались Деду Морозу, вежливо благодарили за подарки. Самому мне стало тепло и радостно, этому, видимо, способствовали посошки на дорожку, предлагаемые почти в каждом доме. Шурочка все-таки не вняла моей просьбе. Посошок кое-как проходил сквозь усы, а закусывать приходилось пополам с бородой.
Петя остервенело крутил баранку, тянул носом воздух, хмурился, потом заявил:
– На следующий год машину на прикол, сам буду Дедом Морозом.
Я подтрунивал над Петей:
– Дедами Морозами не становятся, ими рождаются! Дед Мороз у меня в крови.
– В крови у тебя алкоголь, – парировал Петя, пытаясь обогнать шестисотый “мерседес”.
Покидая последний дом, на улице я попал в засаду. У машины меня ждал закутанный по самые глаза карапуз…
– Дедушка Мороз, а что ты мне подаришь?
От неожиданности я растерялся. Подарков больше нет, а у малыша такие глаза, что отказывать ему нельзя. Чтобы выиграть время, спросил у малыша:
– Как тебя зовут?
– Митя, – сообщил малыш.
– А где твоя мама?
– Мама дома.
– А папа?
– Папы у меня нет, – как-то по-детски серьезно сказал Митя, а глаза смотрели печально и внимательно.
Неожиданное беспокойство охватило меня. Я судорожно шарил по карманам, но ничего достойного, кроме импортной зажигалки, не нашел, наконец нащупал фломастер и у протестующего Пети-умельца отобрал коробку конфет, обещая чуть позднее вернуть.
Митя подарки принял вежливо, но с достоинством и вдруг потянул меня за руку:
– Пошли к моей маме…
Отказать малышу нет сил, и, взявшись за руки, мы чинно поднялись на второй этаж. Дверь открыла молодая миловидная женщина с большими и печальными, как у Мити, глазами.
– Деда Мороза привел, с подарками, – решительно заявил Митя, показывая фломастер и большую коробку конфет, которую с трудом держал в руке.
Женщина залилась румянцем и сердито стала выговаривать Мите. Я со свойственной мне находчивостью тут же предложил Митиной маме идти ко мне в Снегурочки. Она молчала, пытаясь отобрать у Мити подарки.
– Что вы, не волнуйтесь, – успокоил я Митину маму, – фломастер мне не жалко, а конфеты – не мои.
Митя, как и положено в таких случаях, открыл громкий рев. Я взял его на руки, прижал к окладистой, съехавшей на бок бороде и Митя, притихнув, сделал мне лестное предложение:
– Дедушка Мороз, иди ко мне в папы…
Митина мама снова зарумянилась, я почувствовал, как у меня сжалось сердце, и поймал себя на том, что какая-то неведомая сила заставила меня неотрывно смотреть на женщину, а на груди тихо и сладко сопел Митя. Мне пора было уходить, но почему-то не хотелось… Я попрощался, Митя снова ударился в рев, требуя, чтобы я остался.
– Дедушку Мороза ждут другие детишки, – сказала Мите мама.
– Не хочу, – ревел Митя, – хочу в папы Дедушку Мороза.
Я дал страшную клятву вскоре снова прийти в гости, и Митя затих. На прощание я поцеловал Митю, мама от поцелуя грациозно уклонилась, поцелуй получился воздушным.
– Ребенка обманывать большой грех, – сказал я, пытаясь поймать взгляд женщины, – так что ждите в гости!
В машине мне стало по-настоящему грустно, я почувствовал, что выполню страшную клятву, обязательно загляну к Мите и его маме. Петр недовольно гнал свой тарантас и обзывал меня нехорошими словами за долгое отсутствие. Я молчал, что-то новое, сильное и нежное входило в мою жизнь. Мне очень хотелось снова увидеть Митю и его маму… Кажется, веселая Шурочка была не права. Деда Мороза может и не быть, а Бог был всегда, Бог в каждом из нас, Бог и любовь в одном лице!
Виктор ГАСТЕЛЛО