На чтение: ≈ 33 мин.– Вячеслав Владимирович, система образования Красноярского края по праву считается одной из самых крупных в стране. Сколько Франций вмещается на вашей территории? – Сколько Франций, не знаю, но что вся Европа поместится, это точно. У нас 1289 общеобразовательных учреждений. К этой сети принадлежат и 42 коррекционные и 3 санаторные школы. Помимо этого у нас еще есть 45 детских домов и 7 негосударственных образовательных учреждений. Начальное профессиональное образование представлено 63 учреждениями, с 1 января Федерация передает нам еще 8 учреждений НПО, есть у нас 15 своих техникумов, и мы ждем, что в течение 2010 года нам будут переданы техникумы с федерального уровня. Как видите, система огромная. В общей сложности в ней обучаются и воспитываются около 600 тысяч детей. Работают больше сотни тысяч человек. Треть населения Красноярского края так или иначе задействована в системе образования. У нас немаленький бюджет. На 2010 год планируется более 20 миллиардов рублей. И это только деньги краевого бюджета, в этих ресурсах нет еще средств, которые в муниципалитетах заложены на общеобразовательные школы.
– Мне кажется, что значительную долю ваших общеобразовательных учреждений составляют малокомплектные школы. Какова их судьба при повсеместном переходе на нормативно-подушевое финансирование?
– Как вы знаете, малокомплектной называется школа, где учатся 275 детей и меньше. Мы пытаемся ввести понятие «малочисленная школа», и малочисленной школой мы будем называть сельское образовательное учреждение, где число детей, если разделить его на количество классов, меньше рекомендуемой Федерацией цифры – наполняемости. Мы сейчас разрабатываем концепцию развития малочисленных школ. В ней три базовых направления. Первое: дети из малочисленных школ, в которых очень плохие условия обучения, в которых не очень качественные результаты, слабый коллектив, должны быть переведены в школы с лучшим качеством обучения. В этой связи мы взяли курс на создание базовых школ. Базовая школа – это школа, где концентрируются ресурсы, в том числе человеческие, и куда организуется подвоз ребятишек из других маленьких школ. Мы поставляем в эти школы материально-техническое оборудование, кабинеты физики, химии, активно покупаем автобусы. Только в этом году закупим более 200 единиц транспорта. И в этих базовых школах ребятишки начинают учиться в более качественных условиях, а те маленькие избушки на курьих ножках, как я их называю, мы закрываем.
– И сколько закрыли в прошлом году?
– К 1 сентября 2009 года – 79 школ. Вам кажется много? Но в них обучались чуть более 350 ребятишек. В среднем по четыре с половиной ученика на школу. Это как раз те самые избушки на курьих ножках, о которых я говорил.
– А когда их закрывали, были протесты родителей или все прошло тихо-мирно?
– За этот год у нас был только один случай протеста со стороны родителей. Во-первых, не министерство закрывает школы, а муниципалитеты. Все происходит в соответствии с законодательством. Если сход жителей села принимает решение закрыть школу и возить детей, то школа закрывается. Если нет, то министерство занимает позицию жителей. Мы категорически возражаем против того, чтобы ломать кого-то через колено, заставлять. Если возникает конфликтная ситуация, то для начала мы предлагаем родителям, чтобы старшеклассники поехали в другую школу, посмотрели. Дальше мы готовы родителей повезти в эту школу, чтобы они тоже посмотрели на все собственными глазами. Когда принимается решение, большинство родителей уже проголосовали ногами. В этом смысле наше решение – это оформление фактически свершившегося действия. Взять, к примеру, Абанский район, один из отдаленных в нашем крае. Раньше в этом районе в основном велась добыча древесины, и там было очень много разбросанных маленьких школ. В этом районе было закрыто 13 учебных заведений. И ни одной жалобы оттуда мы не получили, потому что показывали людям, в каких новых условиях будут учиться их дети. Мы ездили туда с председателем правительства Красноярского края. Приехали, на улице минус 45, а в школе всего плюс пять. Сколько ни топи, тепло не держится. Зато рядом, в семи километрах, современнейшая школа полного дня, отлично оснащена, с хорошим пищеблоком, нормальная дорога к ней ведет. Конечно, при закрытии школ иногда возникает напряжение, но преимущественно из-за учителей, которые не хотят терять работу, а не из-за родителей и детей.
– Вы сказали, что в крае введено подушевое финансирование, кроме малокомплектных школ. А как сейчас они финансируются?
– По факту. Сколько надо денег, столько и получают. Но давайте вернемся к концепции развития малочисленных школ. Вторая линия как раз связана с тем, что мы хотим задать норматив для малочисленной школы. Есть малочисленные школы, которые невозможно закрыть ни при каких обстоятельствах. Например, в Эвенкии, где в школе могут учиться 3-5 ребятишек, но в округе на 200 километров никаких школ больше нет. Либо нужно детей забирать от родителей и везти в интернат, либо все-таки организовывать образование на месте. Хочу вам сказать, что я противник интернатов, потому что интернат, даже самый лучший, – это большой стресс для ребенка, когда он отрывается от семьи. Поэтому мы предлагаем зафиксировать статус «труднодоступная школа». Это школа, где обучается детей меньше, чем положено, но при этом эту школу невозможно закрыть, потому что детей будет некуда деть. Сейчас мы выявляем по всему краю такие труднодоступные школы. А дальше на уровне правительства будем решать вопрос об их технологической поддержке. Пригодится опыт, который мы получаем, будучи включенными в федеральный эксперимент по дистанционному образованию детей-инвалидов. Отработав технологию дистанционного образования, попробуем завести ее в труднодоступные школы.
– А третье какое направление концепции развития малочисленных школ?
– Филиализация маленьких школ. Там, где народ будет возражать против закрытия школы либо сама школа находится в удовлетворительном состоянии, но рядом есть другая, более современная, мы будем делать эту маленькую школу филиалом большей школы. Тогда уже и коллектив, и ученики будут являться сотрудниками и участниками более мощного коллектива. Дети ведь учатся друг у друга, это большая иллюзия, что дети всему учатся у учителя. И чем больше детский коллектив, тем больше возможностей у детей учиться друг у друга. Я лично возлагаю большие надежды именно на этот проект, на концепцию развития малочисленной школы. Ведь если взять Красноярский край, то из 1289 школ почти половина, 44,3 процента, – это как раз малокомплектные школы в сельских поселениях.
– Вячеслав Владимирович, а какой вообще должна быть школа?
– У школы очень сложная задача. С одной стороны, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Этот тезис полностью применим к школе. Сейчас школу обвиняют во многих грехах. Иногда справедливо. Что она воспитанием не занимается, то не делает, это не делает. Но школа – это же отражение, зеркало того общества, в котором мы живем. Она во многом зеркалит привычки, установки. Дети приходят из семей и приносят те ценности, те установки, которых в настоящий момент либо их родители придерживаются, либо они в обществе активно транслируются. Когда мы, например, говорим о насилии, которое в школе существует, так это же прямая калька с экранов телевизоров, где это насилие присутствует постоянно. Если мы говорим про безграмотность с точки зрения русского языка, то это тоже калька того, как к русскому языку сейчас относятся в обществе. Школа – зеркало того общества и того состояния дел, которое есть. Но с другой стороны, задача школы состоит в том, чтобы, не отрываясь от общества, в котором она находится, все-таки задавать возможность роста, перспективу движения вперед.
– Вячеслав Владимирович, это вы говорите о рамочных, философских установках, а если поконкретнее…
– Если говорить конкретно, то школа, конечно, должна быть очень хорошо технологически оснащена. Там должны быть самые последние технологические новинки. В школе должен работать учитель, который верит в собственное предназначение и понимает, что профессия эта обществу нужна. Если мы хотим, чтобы ребятишки к педагогам тянулись, чтобы они были интересны детям, у педагогов должно появиться ощущение уверенности в жизни, ощущение собственной значимости для общества. Одна из проблем современной школы, как я ее вижу, состоит в том, что у людей, которые в ней работают, за долгий период безвременья самоощущение, мнение о себе упало, они не верят в собственную необходимость. А с другой стороны, молодежь сейчас в школу не идет потому, что в обществе тоже нет представления о том, что профессия учителя – это значимая профессия, знаковая профессия. Наш президент говорит, особенно в инициативе «Наша новая школа», что мы должны поднять престиж учителя, чтобы он был значимым для общества, – это серьезная задача. Мы сделали только первые шаги. Так, благодаря нацпроекту «Образование» люди почувствовали, что в образовании тоже можно что-то значить, можно своим умом, своей настойчивостью, энергетикой зарабатывать деньги, не совсем привычные для образования. Я как-то уже высказывал мысль, она банальна: я считаю, что должен появиться современный фильм «Доживем до понедельника», где профессии учителя придается особое значение, где, с одной стороны, показывается, что это обычный человек, но с другой стороны, что это не обычный человек. Я рад, что на первом заседании оргкомитета по проведению Года учителя председатель правительства Владимир Путин тоже заговорил об этом. Конечно же, современная школа не мыслится без участия родителей. При школах должны создаваться специальные советы, где родители вместе с учителями обсуждают цели, куда школа идет, формулируют, в чем состоит специфика школы.
– А чему надо учить в современной школе?
– Школа не может не ориентироваться на следующий этап жизни ребенка. Если дети планируют дальнейшее образование, то школа должна подготовить их к получению дальнейшего образования, к поступлению в университет, вуз и так далее. Надо всегда отвечать на вопрос, чему мы учим ребенка, когда учим его математике. Разговоров о том, что мы ему ум в порядок приводим и математика – царица наук, на мой взгляд, недостаточно. С моей точки зрения, школа обязательно должна задаваться вопросами практического применения тех знаний, которые ребенок получает в школе.
– А говоря о воспитании?
– Хороший вопрос. Если можно, я начну издалека. Почему советская школа выигрывала перед современной российской школой в этом вопросе? Потому что были ясные идеологические установки со стороны государства и школа в определенной степени выполняла идеологическую задачу, были отстроены государственные институты взросления и воспитания человека. Октябренок – пионер – комсомолец. Почему западает вопрос воспитания сейчас? Потому что нет четких идеологических ориентиров, разделяемых всеми участниками образовательного процесса, что важно. Вроде бы ориентиры со стороны государства начинают оформляться, но мы не всегда видим разделение этих ценностей со стороны родителей.
– Много ли в крае строится школ?
– Строим мы много и немного. Много, потому что выделяемые на строительство и проектирование суммы внушительны. Каждый год уходит около миллиарда рублей. И немного, потому что это всего 4-5 школ в год. До сих пор строили по проектам, которые были разработаны еще в советское время, мы их привязывали с учетом новых требований, уточняли, но тем не менее это были старые проекты. В этом году мы ввели школу в поселке Момотово на 90 ребятишек, которая совсем по-новому спроектирована.
– Вы очень хорошо сказали про учителя, что он должен почувствовать, что нужен обществу. А что край делает для того, чтобы учитель почувствовал свою нужность обществу?
– Все направления, которые были начаты в нацпроекте, у нас не только не закончились, мы их начали развивать и продолжать. Мы сохраним конкурс лучших учителей на 2010 год, это будут уже не федеральные деньги, а краевые. Мы хотим более широко развернуть подготовку к федеральному конкурсу «Учитель года России». Региональный конкурс «Лучший директор образовательного учреждения» будет проходить второй раз в этом году, как и конкурс среди специалистов, которые работают в коррекционных школах. Он называется «От специальности к профессии». Будет также конкурс воспитательных систем и проектов классного руководителя по проблемам воспитания и на звание лучшего педагога-психолога. У нас второй год подряд пройдет всероссийская конференция «Современная дидактика и качество образования». Планируем в 2010 году принять краевой закон и разработать знак отличия «За вклад в развитие образования Красноярского края». У нас уже есть почетное звание «Заслуженный педагог Красноярского края». Планируем в следующем году издать книгу «История образования Красноярского края». Я могу перечислять долго…
– Вячеслав Владимирович, я знаю, что вы много думаете над тем, как изменить систему переподготовки кадров. Поделитесь идеями…
– Мы хотим, чтобы институт повышения квалификации превратился из структуры, которая учит тому, что умеет, в структуру, которая работает по запросу учителей. Если мы хотим, чтобы учителя индивидуально работали с детьми, нам нужно ту же самую технологию применить по отношению к учителям. Как традиционно проводятся курсы повышения квалификации в институтах? Есть специалисты, которые ведут курсы, они эти курсы из года в год читают много лет. Никто не анализировал, насколько нужны эти курсы слушателям. Надо построить такую систему, чтобы от муниципалитетов поступали заказы на курсы, которые помогают учителям преодолевать реальные трудности. Мы тоже будем делать курсы, которые, с нашей точки зрения, отражают реальные дефициты учителей. Например, мы точно знаем, что наши учителя не очень хорошо умеют работать с современными интерактивными технологиями. Поэтому у нас разработан специальный курс в ИПК, который пройдут все учителя Красноярского края. Мы разработали так называемый курс молодого бойца для вновь назначенного директора. Кстати, я считаю очень важным еще один момент. ИПК должен не только сам реагировать на возникающие запросы, но выступать в качестве структуры, которая занимается аутсорсингом, то есть ищет людей или институты, которые способны удовлетворить возникшую потребность.
– А может быть, дать свободу учителю? Предоставить ему возможность выбрать те курсы, которые ему нужны.
– Я видел такую схему повышения квалификации, когда был в одной частной школе в Соединенных Штатах, где у учителя есть определенный финансовый ресурс, который передается ему для повышения квалификации. Я считаю, что нормативно-подушевой принцип, когда деньги следуют за учителем, должен быть реализован и в системе повышения квалификации. Посмотрите, что происходит. Во многих регионах ИПК узурпировали рынок этих услуг. На нем никого больше нет. Можно уже со следующего года часть денег, направляемых на повышение квалификации, выставить в виде государственного задания на подготовку учителей. Но дальше возникает вопрос: а кто зайдет на этот рынок? Должны появиться действительно конкуренты, равнозначные, равномощные, а не случайные люди с улицы, которым просто захотелось срубить немножко денег. И благодаря 94-му закону они вполне могут выиграть конкурс или торги. Но они ничему не научат, а идея новой схемы повышения квалификации будет дискредитирована.
– Многие регионы переименовали свои ИПК в институты развития образования. А вы почему не поменяли название своего института?
– Честно говоря, вы первый, кто задал мне этот вопрос. И я подумал: а действительно, почему? Он у нас называется Красноярский краевой институт повышения квалификации работников образования. Повышение квалификации – это одна задача. А если мы назовем его центром развития образования, то это будет уже совсем другая задача. Центры развития образования должны заниматься программами развития, перспективными проектами. Мне кажется, что это как раз функции органов государственной власти – заниматься политикой, перспективными направлениями, проектами и так далее. То есть это прямые функции министерства. А у ИПК вполне четкая, конкретная и очень важная задача – повышение квалификации.
– О чем бы ни говорили в образовании, невозможно уйти от зарплаты. Скажите, почему в Красноярском крае не введена новая система оплаты труда?
– Понятно, что заработная плата учителя должна измениться, что мы должны перейти на новую систему оплаты труда, что она должна быть завязана на результативность и так далее. Мы подготовили и почти приняли закон о НСОТ в Красноярском крае, но грянул финансовый кризис. Я являюсь сторонником той точки зрения, что без увеличения фонда оплаты труда переходить на новую систему бессмысленно, потому что в противном случае мы должны у кого-то отнять и кому-то добавить, а этого нельзя делать. Если мы хотим показать серьезность наших намерений, мы должны сказать: вот у нас был фонд оплаты труда, он и останется, но мы сейчас переходим на новую систему оплаты труда, кто будет работать лучше и результативнее, тот и получит больше, у нас на это есть дополнительные деньги. Так вот, цена вопроса по краю в целом составляет только по образованию около 2 миллиардов рублей с плюсом. В настоящий момент мы такие деньги найти не сможем, поэтому и не перешли пока на новую систему оплаты труда. Но в экспериментальном режиме мы эту работу продолжаем.
– Сегодня в мировой педагогической практике считается, что образование обязательно должно начинаться с детского сада. В некоторых странах даже приняты специальные законы об обязательности такого образования. В России существует множество разнообразных программ для дошкольников. Не всегда, правда, есть место, где их реализовывать. По стране еще большие очереди в детские сады. Как обстоят дела у вас?
– У нас 980 детских садов, которые посещают 104 тысячи детей. В очереди на сегодняшний день 85 тысяч детей по всему Красноярскому краю. От рождения до полутора лет очередь примерно 25 тысяч человек, от полутора до трех лет – чуть более 30 тысяч, и актуальная очередь составляет примерно 26 тысяч человек. Актуальной я называю очередь для детей от 3 до 7 лет, которым необходимо детское сообщество для дальнейшего развития. Что мы делаем? Занимаемся возвратом зданий детских садов, которые в период отсутствия спроса были отданы различным структурам. Проводим их капитальный ремонт, реконструируем. За три последних года было возвращено порядка семи с лишним тысяч мест в детских садах. За следующие три года планируем ввести еще около полутора тысяч новых мест. Правда, ввод каждого места становится немного дороже, потому что сейчас возвращаем в строй уже совсем плохие здания.
– Вячеслав Владимирович, сейчас много говорят о том, что система начального профессионального образования переживает серьезный кризис. Вы с этим утверждением согласны?
– На все сто процентов. И знаете почему? Потому что в основном учреждения начального профессионального образования работают как социальные хранилища для ребятишек. Что парадоксально, даже директора себя так позиционируют. Я спрашиваю: «Куда вы готовите детей, к какой профессии?» Они говорят: «Ни к какой профессии не готовим, наша задача, чтобы они на улицу не пошли». А ведь нам нужны, несмотря на кризис – он не может длиться вечно, квалифицированные рабочие кадры. Поэтому мы пошли по пути создания центров профессионального образования. Идея этих центров предельно простая. Центр активно работает с работодателями, выясняет кадровую потребность в том или ином направлении, в центр завозится самое современное оборудование, самые современные технологии, которые есть по этому направлению, и он становится ресурсным центром для учреждений профессионального образования, работающих с ним по профилю. Все это идет на фоне оптимизации учреждений начального и среднего профессионального образования. В Красноярске мы уже открыли центр сварки на базе училища. Завели туда большие деньги, закупили все самое современное сварочное оборудование. И привлекли туда деньги работодателей, которые так или иначе будут иметь дело со сварочными технологиями. Несколько дней назад мы с губернатором были на открытии второго такого центра – подготовки кадров для дорожной отрасли. До конца 2012 года мы собираемся открыть 20 таких центров профессионального мастерства.
– Есть категория детей, которая требует особой заботы. Это дети-сироты.
– У людей, работающих в этой отрасли, есть ясное понимание, что надо от традиционной идеи детского дома двигаться в сторону центров поддержки детей для семейного устройства. Мы сокращаем количество детских домов в крае. Но при этом остающиеся детские дома превращаем в современные центры поддержки детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. То же самое происходит и с коррекционным образованием. Мы приняли распоряжением правительства концепцию развития коррекционного образования, и там две основные линии. Первая – дети с особыми потребностями должны обучаться в общеобразовательных школах, так называемое включенное, инклюзивное, образование. Поэтому мы сейчас активно лицензируем общеобразовательные школы, где будут обучаться ребятишки с особыми потребностями. Если школа обучает таких детей и у нее есть лицензия, то к ней за этим ребенком приходят деньги, которые больше, чем деньги на общеобразовательного ребенка. Вторая линия – коррекционные школы должны остаться, но они должны превратиться (за исключением специализированных школ, например, для глухих ребятишек) в центры психолого-медико-педагогической помощи ребенку. Скажем, ребенок обучается в общеобразовательной школе, потом на какой-то период переходит в этот центр, получает необходимую ему поддержку, помощь, дополнительные занятия, тренинги, потом снова возвращается в общеобразовательную школу.
– Из кресла директора школы прямо в кресло министра. Трудно пришлось?
– Ну не сразу в кресло министра, я год был руководителем агентства по образованию, а после объединения двух структур стал министром. Трудного вообще было много. Чего греха таить, я же перескочил несколько ступенек. Я никогда не был чиновником, я не руководил муниципальной системой. Все-таки руководить школой и руководить системой образования – это две большие разницы. В школе у тебя конкретный объект. Ты знаешь, что отвечаешь за безопасность детей, за результаты, за позиционирование своей школы. И твои руки могут дотянуться до конечного результата даже в такой большой школе, какой я руководил. В школе было 2 тысячи детей и 400 работающих. Но все равно это ограниченное количество людей, их можно знать в лицо. За время, что работаю в агентстве и министерстве, я посетил только около 30 процентов школ края, даже еще не во всех муниципалитетах побывал. Ты руководишь системой, не зная в лицо ее конкретных элементов. И это, конечно, большая трудность.
– За два прошедших года в свою бывшую школу заходили?
– Да. Первый раз пришел ровно через год. На выпускной старшего сына, Антона. Сейчас он учится на втором курсе факультета государственного и муниципального управления Высшей школы экономики. Второй раз с губернатором мы ездили. Перед моим уходом из школы мы с коллегами лицензировали ее для работы по программе международного бакалавриата по поручению губернатора. Сейчас на Дальнем Востоке появилась такая школа. А когда мы получали лицензию, это была единственная школа за Уралом, работающая по программе международного бакалавриата. И третий раз там было собрание коллектива, я ездил поздравлять людей, вручать им благодарственные письма, грамоты. Это был самый волнующий момент, меня очень тепло принимали, мне говорили очень много хороших слов, и я разволновался так, что решил больше туда не ездить.
…Знаете, все, что мы научаемся преодолевать, дает нам дополнительный ресурс. Я в школе отработал 15 лет, из них директором гимназии девять. Причем это было мое единственное место работы, у меня в трудовой книжке только две записи. Иногда мне начинало казаться, что я все могу. А когда пришел работать в министерство, увидел, что мир значительно больше, чем ты о нем думаешь…
Москва – Красноярск
Выбор читателей
Комментарии