Михаил СВЕТИН: Мне трудно дышать без игры

Известно, что самый наблюдательный человек в театре – вахтер. Информация из его уст порой ценнее всяких статей. В этом смысле мне здорово повезло. Радушная хозяйка служебного входа Академического театра комедии им. Н.П. Акимова заметила, что Михаил Семенович Светин – человек, с которым легко и работать, и общаться. А еще он ответственный, энергичный, вежливый. Не говоря уже о том, что замечательный актер!
Михаил Семенович, не успев подняться по ступеням, галантно пригласил меня “на чашечку кофе”, и мы побежали по Малой Садовой. Кстати обнаружилось и немноголюдное кафе. Там, за высоким столиком неожиданно стало понятно, что тот, к чьему экранному образу мы привыкли, намного отличается от своего привычного амплуа.
Михаил Светин признался в любви к учительству как особой категории людей. Чистой. Если бы он не стал актером, то сделался бы, наверное, педагогом. Впрочем, он им и был. Но об этом чуть позже, а пока, как и положено в актерской среде, монолог из спектакля по имени Жизнь…

– Слышала, что вас, неугомонного киевского мальчишку, выгоняли из школы…
– Из восьмого класса! В середине учебного года! Представьте, как надо было всех довести! За что выгнали? Очень трудно было проводить уроки учителям. Я задавал нелепые вопросы, класс хохотал. Я мечтал быть актером, а школа была моим огромным репетиционным залом. Ведь в ней сидел зритель. Больше всех почему-то тянуло измываться над учительницей украинского языка. Минуты, когда она отдыхала, это мое исполнение украинских басен. За это я получал пятерки, а с класса срывал аплодисменты. Наши с ней отношения доходили до торга во время перемены. Учительница говорила: “Я прошу тебе – не приходь, я поставлю, шо ты був”. Но я не соглашался. Заявлял, что хочу учиться, и начинался цирк. Однажды, когда я сидел верхом на парте и рассказывал анекдоты, в класс вошел завуч Сан Саныч, взял меня за руку и вывел. В кабинете он достал табеля, ручку, выставил оценки за все четверти, годовые и сказал, что школа в моем присутствии больше не нуждается. Так я закончил восьмой класс.
– Это ведь могло плохо повлиять на вашу творческую карьеру…
– Мне было необходимо поступить в театральный институт. Без среднего образования не обойтись. Не помню как, но я достал фальшивую справку о том, что работаю, и стал учиться в вечерней школе. Разумеется, цирк продолжился. Вскоре, меня “ушли” и оттуда. В то время в нашей квартире снимал угол студент музыкального училища. Он занимался на дирижерско-хоровом факультете. Мне нравилось смотреть, как он репетирует. Машет руками, что-то изображает. Я решил, что, поступив в это же училище, убью двух зайцев: получу специальность (дирижера-хоровика) и реализую в какой-то мере свой творческий потенциал. И отправился поступать.
– И опять достали какие-то справки…
– Раздобыл где-то бумаги, по которым якобы имел трехлетний стаж работы (условие для поступления на факультет) и выступил в Большом зале Киевского музыкального училища. Пришел. Отмахал песню о Сталине. Гордо поклонился. Но в комиссии никто не захлопал. Прием мне показался странным. При выходе из зала кто-то крикнул вслед: “Где вы стажировались?” “Перед репродуктором”, – искренне ответил я. После этого строгая комиссия захохотала. Но я действительно так репетировал! Потом ко мне подошел директор музучилища и сказал: “Вы нам понравились. Поступайте на класс гобоя”. “А что такое “гобоя”?” – спрашиваю я. “Это такой маленький деревянный инструмент, очень удобный, работа не пыльная, вам понравится”. В общем, он меня понял. И я стал студентом. Отдельная история, как я там учился. Был однажды даже лишен на три месяца стипендии. За срыв занятий. Чтобы успеть на футбол, срежиссировал перемену. По моему чиху, все стали немедленно собираться, словно прозвучал звонок. Собрался и учитель. Вышел из аудитории на 20 минут раньше. Разумеется, меня кто-то “заложил”. Двадцати двух рублей я лишился.
– Что же дальше?
– Чем дольше учился, чем больше участвовал в драмкружках, тем сильнее убеждался, что хочу быть актером. Проблему мог решить театральный вуз. Но не решил. В Московский ГИТИС меня не приняли. Устроился на актерскую биржу и вскоре поехал в Камышинский театр. За 12 лет работы на периферии поменял семь театров. Не нравились мне гастроли по два-три месяца с одним спектаклем, когда ешь, что попало, спишь, где попало, выступаешь на грузовиках, в пыльных клубах. В паузы, случающиеся между различными областными театрами, я преподавал. В школе.
– Вот как?
– Диплом позволял мне вести класс гобоя. Но я играл на фортепиано и любил петь, следовательно, мог быть учителем музыки и пения. Помнится, в образцовой школе N 48 города Киева я имел 30 часов в неделю и вел с 1-го по 10-й класс. Что это были за уроки! Дети сбегали с других занятий. Я читал сценки, разыгрывал анекдоты, рассказывал о театре, об эстраде. Это были уроки актерского мастерства и в конце, немного, уроки музыки. В своей педагогической деятельности я дошел до такой наглости, что дал показательный урок! Для учителей Киева и области. Дети из моего класса вырывались счастливые и смеющиеся. Все детские песни, что учил с малышами, я пел потом своей дочери и внучке.
– Удивляюсь, откуда у вас такая тяга к актерской профессии.
– Не знаю. С трех лет решил, что буду Чаплиным. Родители не имели к театру отношения, но папа был талантливым человеком. Обладал абсолютным слухом. В самодеятельности участвовал. Играл на любом инструменте. Ни одна вечеринка не обходилась без него. Он являл собой этакое народное скоморошество. Исконное, жизненное. Жаль, рано умер. А мама… от мамы у меня педагогический талант. Она обожала Макаренко! В воспитании меня и брата следовала его заветам. Деньги в нашей семье лежали открытыми, и мы заработанное всегда клали в общую стопку. От мамы у меня упрямство. Понимаете, я ляпнул, что стану актером, и стал! Хорошо, что мне повезло, все сложилось, но это был трудный путь. Я прошел все помойки, шесть лет жил в Питере в полуподвале, мы с женой практически не видели дочь до четвертого класса: ее воспитывала мама с моим братом. В эвакуации, в Ташкенте, есть было нечего, варили черепах, голубей. Пол в комнате был земляной, вода в ведре зимой замерзала. Но я все равно играл! Продавал папиросы, шоколад, воду холодную на рынке, играя! Мне было ин-те-рес-но. Мама рядом стояла с платком, никто не хотел покупать, а я продавал, как ворованный, и продал через минуту. Я любил и люблю жизнь. И это опять от мамы. Она не позволяла нам гнуться. Всегда говорила, иди вперед, не сиди. Когда встал вопрос об учебе “на артиста”, мой дядя, простой человек, бывший красноармеец, решил, что артист – это не профессия, и заставил работать в сапожной мастерской. И я был заготовщиком обуви. А мама твердила: хочет быть артистом – пусть будет!
– Вы так и не окончили творческий вуз…
– Мои университеты прошли в театре. Я не жалею, что не поступил в институт. Пять лет потерял бы. В театре сразу вручили текст, и на сцену. С окладом в 50 рублей в месяц. Отдельное спасибо учителям. Я был не лучшим школьником, наши пути лежали в разных плоскостях, но, может, именно это и помогало подниматься с колен и шагать к своей цели? Я люблю учителей. Сейчас в нашей стране и в наше время мне их очень жаль. Благодаря “заботе” государства их жизненный уровень опускается все ниже. А это прямо пропорционально культурной деградации.
– Актер – это, наверное, больше, чем призвание.
– Это – природа. Мне трудно дышать без игры. Наверное, так же, как настоящему педагогу без школы. В этом мы схожи. Нам необходимо отдать накопленное. Поделиться. И в этом приятном расточительстве – смысл. Смысл существования.

Наталья АЛЕКСЮТИНА
Санкт-Петербург