На чтение: ≈ 14 мин.Мой страх усугубляет сохранность традиционного представления о воспитании как процессе внушения ребенку правильных моделей поведения в духе «школа должна воспитывать…». Это означает лишь одно – «воспитывать шаблонное мышление».
Сейчас одна из важных тем при столкновении мнений проходит по вектору времени: одни увлеченно занимаются футуризмом, забегая вперед по оси времени и подталкивая изменения в логике происходящих и/или ожидаемых изменений, по крайней мере, в их восприятии; другие ожесточенно ищут опору текущим проблемам в прошлом опыте, считая устойчивость в прошлом убедительным доводом в пользу ошибочности новых подходов, способов решения проблем. Михаил Кушнир: http://www.ug.ru/insight/595
Признавая возможность интерпретации современных проблем логикой вторых – назовем их «ретро», – не могу принять ее в полной мере, потому что такая логика возможна только при условии неизменности внешних условий. А они драматически изменились. Как минимум, социализм, сколь бы мы не критиковали различия теоретических построений и советской практики, сменился на капитализм, причем довольно дикий, глядя на разрыв в доходах, превышающий все мировые варианты. Возврат к старому способу организации любых аспектов жизни не только не вернет ретростабильности, но и отбросит нас в состояние нерешенности тех проблем, которые мы как-то приспособились решать, даже если считать эти способы не лучшими. Страх перед нарастающим потоком нового и грусть по размеренному и относительно стабильному прошлому, даже со всеми его недостатками, являются понятным эмоциональным фоном и психологическим обоснованием таких настроений. Это мой общий подход в целом к теме «ретро», во что я не хочу углубляться.
Меня как учителя беспокоит нарастающая ретрориторика про воспитание и про патриотизм – это более конкретное ретро.
Я боюсь возврата к воспитанию в логике, знакомой по собственному детству. Уж, очень похоже звучат призывы: в очень похожем стиле и в очень похожем исполнении. Потому и слово «страх» в названии. Я не хочу возврата тягомотных воспитательных процедур с промыванием мозгов, когда с нетерпением ждешь окончания процесса. Причем, в то время в таких мероприятиях был полезный смысл – нужно было с детства учиться стилистике подобных мероприятий, чтобы наработать навык их терпеливо пережидать с минимальными эмоциональными издержками. Сейчас таких мероприятий практически нет, чему я несказанно рад. Хотя не все детские мероприятия выглядят увлекательно и зажигательно, но советского занудства я давно не видел. Поэтому осмысленность старых знакомых воспитательных процедур сегодня существенно ниже, чем тогда.
Мой страх усугубляет сохранность традиционного представления о воспитании как процессе внушения ребенку правильных моделей поведения в духе «школа должна воспитывать». Это означает шаблонное мышление, заученные с детства слоганы без понимания сути воспитания и возможностей школы. В советской практике воспитание означало вбивание шаблонов поведения. Это достигалось дрессировкой и многократными однообразными внушением в речевой и художественной форме. Критерием правильного воспитания является правильная реакция воспитуемого (или воспитанного) на типовую ситуацию. Когда демонстрируется неправильная реакция, все активные представители набрасываются на нарушителя с обструкцией. Именно это мы наблюдали в истории с выступлением школьников в Бундестаге: за неправильно построенную речь мальчик, ставший мишенью нападок, даже угрозы начал получать по сети.
Идеологические шаблоны тоже вбивались – детская восприимчивость всегда и всеми использовалась в собственных интересах. Именно поэтому все религии рвутся в школу в надежде расширить свое представительство. Правда, школа – настолько неуклюжий в тонких душевных аспектах инструмент, что эффект может получиться обратный. Советскую идеологию вбивала не только школа – она пронизывала все аспекты жизни. Поэтому упреки в недостаточной воспитанности нового поколения из-за недоработок школы – наивность любителей этой риторики.
К сожалению, не получила распространения более операциональная логика воспитания, что воспитание – личностная деятельность, поведенческая часть образования, если под образованием понимать процесс построения человеком своей картины мира. В этой логике человек сам выбирает для себя модели поведения, наблюдая в жизни разные образцы. В этой логике для воспитания необходимо ставить человека в различные ситуации, предъявлять ему образцы того поведения, которые мы считаем достойными, и создавать условия для заинтересованной рефлексии. Это может происходить только в значимых для этого человека ситуациях. А в качестве достойных подражания образцов он будет выбирать поведение наиболее значимых для себя людей. Тогда понятно, что ядро поведения закладывают в детей, прежде всего, родители – как наиболее значимые люди. Школа может повлиять на поведенческие образцы только в том случае, если ей удастся создать значимые для ученика жизненные ситуации.
Художественные образы оказывают влияние только тогда, когда они эмоционально затрагивают зрителя-слушателя-читателя. В этой логике воспитать может только эмоционально значимое, чаще деятельностное, событие. Создание в школе подобных по эмоциональному накалу событий несопоставимо сложнее, чем традиционные «мероприятия» в советской логике. И отчитаться за «советское мероприятие» проще, чем за цепляющее душу событие. Поэтому я и боюсь разговоров о воспитании, опасаясь ретровоспитания – в давно отработанной, накатанной логике прошлого.
Еще больше я боюсь воспитания патриотизму в советской логике, потому что оно и в мое детство работало сомнительно, а сейчас уже слишком много времени прошло – наиболее знаковые для нас события стали для современных детей эмоционально столь же далеки, как Куликовская битва. Это у меня был дед, который мог мне сопливому что-то рассказать живое про времена последней войны, а рассказы родителей про эвакуацию могли его дополнить менее значимыми, но колоритными красками. На меня неизгладимое впечатление произвела статья об израильских подростках, которые все чаще на священных для евреев мероприятиях, посвященных Холокосту, замечены во «внутренней эмиграции» – отбывают номер. Память о Холокосте евреи считают должным удержать навсегда – не только для памяти о своих предках, но и для всего мира: как факт, должный удержать от повторения. И они, рефлексируя этот невозможный для себя эффект, приходят к выводу, что нужно иначе строить мероприятия: не ребенок виноват, что ему скучно, а организаторы не учли новых реалий. Я боюсь, что с нашей инерцией мышления и бюрократическими привычками до подобных светлых мыслей слишком далеко. И тогда мы скорее потеряем от «патриотических» мероприятий в советском стиле, чем приобретем: навязываемое без эмоционального принятия отторгается сильнее.
Сегодня патриотизм подается как лояльность власти. В наше время хотя бы революционеры подавались пламенными борцами за Родину. А сейчас и они – ошибка истории: всплакнем по изгнанным ими аристократам. Все рассматривается под углом зрения полезности для нас сегодня. Но патриотизм не полезность конкретным согражданам, а стремление сделать для Родины лучше. Оценка «лучше» может быть разная, в зависимости от ценностей оценщика. Но антипод патриота – эгоист, которого волнуют личные задачи, а не общественные. Картинка патриотов с диаметрально противоположными взглядами и даже со взаимной враждебностью у нас практически никогда не проглядывает. Это невозможно, ибо патриот всегда хороший. Если у него есть враг, то он плохой. Оба они патриотами быть не могут. В традиционном воспитании все должно быть просто и понятно. «Хождение по мукам», «Поднятая целина» не современны для патриотизма.
Кроме того, разделяю опасения, что патриотизм сегодня все больше напоминает камлания о прошлом. Сегодня поводов для гордости существенно меньше, чем было раньше. Но дети живут сейчас. Попытки накачать их прошлыми достижениями без привязки к современным событиям чреваты комплексами неполноценности. Более того, стремясь к лояльности, мы можем получить обиженное на нас поколение: «Что же это мы страну-то профукали»? Допускаю, что акцент на ретродостижениях тоже способствует желанию искать решения текущих проблем в прошлом.
Грядет новое время, новый расклад сил, новые ориентиры для соревнования на мировом пространстве. Все большее значение начинают приобретать творческие способности – именно то, чем русская земля славилась. То, что традиционно у нас не получалось – качественное серийное производство, – начинает отходить роботам. Значит, у нас открывается шанс проявить русскую смекалку. Нужно уходить от строевой логики «делай, как все», от «единства», понимаемого как единообразие. В настоящем и в будущем нужно поддерживать творчество, самостоятельность, выбор.
В ретро нужно опираться на ценности – а они у нас богатые. В ретро нужно уметь признавать ошибки, ибо только на ошибках учатся – а их у нас тоже предостаточно. Воспитывать нужно себя – ибо больше никого воспитать нельзя. Нужно искоренять в быту хамство, свинство и максимально упростить борьбу с негативом. Суд и правоохранительная система (в самом широком смысле, включая общественную мораль) должны стать образцом честности и справедливости. Продуктивная деятельность и поддержка обществом здоровых проявлений в ущерб протекционизму, барству и политической конъюктуре – единственно возможный путь воспитания патриотизма.
Если этого не сделать, причитания про школу, воспитание и патриотизм приведут к разгулу ханжества и очковтирательства, засилью бюрократических отчетов про проведенные мероприятия – все это уже было в том же самом ретро. Попытка повторить приведет к фарсу. Потому и боюсь.
Читайте также:
Михаил Кушнир: \”Влияние школы на воспитание – миф с редкими исключениями\” http://ug.ru/article/963
\”Что может воспитать школа?\”
Выбор читателей
Комментарии