На чтение: ≈ 9 мин.«Мы – люди очень старательные. Появляется какая-то инструкция, мы тут же исполняем ее буквально, а то и перевыполняем, привнося нечто весьма экзотическое. В результате получается по принципу «Хотели, как лучше…» – эту способность российских чиновников очень точно подметил заместитель министра образования РФ Леонид ГРЕБНЕВ:
– Когда чиновников из Франции спросили, что изменилось в их жизни после принятия Болонской декларации, они флегматично заметили: «Наш министр эту декларацию не подписывал, потому что мы подчиняемся не Минобразованию, а Минпрому, следовательно, все у нас осталось по-прежнему». Французские чиновники не испытывают при этом никакого волнения. Мы еще в Болонский процесс не вступили, но уже волнуемся ужасно. Например, по поводу сроков высшего образования. Дескать, нам менее трех лет никак не подходит, да и с тремя годами мы тоже не согласны. А мы не можем быть согласны, потому что во всех странах, подписавших декларацию, школьное образование 12-13-летнее, а у нас всего-навсего 11-летка. Значит, по определению меньше, чем четырехлетнее образование, мы давать пока не сможем и не будем.
На мой взгляд, есть три пункта, по которым не наблюдается больших сложностей. Первое – многоуровневость. Сначала мы ввели бакалавриат и магистратуру наряду с пятилеткой. Потом были внесены изменения, и ситуация ухудшилась: у нас последовательно были выстроены ступени бакалавра, специалиста и магистра. Эта, извините, дурь, запутала нам, чиновникам, все мозги. Нормальным был бы такой порядок: человек отучился в базовом формате на бакалавра, потом поступал на работу или доучивался на специалиста или на магистра. Но у нас пока человек может стать бакалавром, потом специалистом, потом магистром в одном, отдельно взятом направлении. Это недостаток закона в редакции 1996 года. Здесь мы можем что-то изменить сами.
Изменения мы можем внести и в следующий пункт: в законе мы назвали докторантуру высшей ступенью образования. Но ведь это вне всего, что было, это научная квалификация – «доктор наук». Последней образовательной ступенью у нас всегда была аспирантура, которая нормально завершается защитой кандидатской диссертации, сопоставимой (с некоторыми допусками) с «доктором философии». Иными словами, докторантуру мы должны прописать в законе по-другому и вывести ее из образовательной цепочки.
Следующий пункт, который не вызывает проблем, – это аттестация качества. В Советском Союзе была нормальная система инспектирования, которая сегодня, к сожалению, работает не в правовом поле. Я считаю, что в законе была сделана еще одна глупость – предусмотрена оторванная от системы управления образованием, абсолютно независимая государственная аттестационная служба. Видимо, в таком виде служба не будет создана и нужны поправки в закон, которые позволят более гибко обеспечивать реальную независимость инспектирования и аттестации по качеству.
Прошлой осенью министр образования подписал методику «дуракоустойчивой» процедуры перевода наших академических часов во вкладышах к дипломам в единицы измерения, которые абсолютно такого же веса, что и европейский кредит. Мы уже знаем, что применение условных зачетных единиц (кредитов) позволяет по-новому строить весь образовательный процесс, делая его более отзывчивым на практические потребности, давая возможности построения модульных учебных планов, их индивидуализации. Мы посчитали так, что один учебный год оценивается в 60 кредитов. Систему кредитов нам надо развивать, думаю, треть наших стандартов в будущем будет строиться уже в этих измерениях содержания образования.
Есть одна назревшая проблема: дело в том, что мы аттестуем вуз по полной программе образования – с первого по последний курс. Если мы говорим об увеличении мобильности, о возможности перехода временно или до завершения образования из одного вуза в другой, то нужно вводить аккредитацию отдельных программ, пока, может быть, по трем направлениям – экономике, политологии, социологии. Это нам должны разрешить законодатели для того, чтобы мы имели право проверять качество образования не только на выходе выпускника из вуза, но и на промежуточных этапах (после 2-3 курсов или по отдельным программам). Именно это поможет нам увеличить вузовскую мобильность в России.
Я знаю, что в Европе есть такое правило: если в вузе около 50% студентов приехали на учебу из-за границы, то ему дают какие-то дополнительные льготы по финансированию. Мобильность стимулируется исходя из того, что есть общеевропейский рынок труда, и к этому рынку нужно студентов готовить еще тогда, когда они учатся. У нас ситуация на рынках труда и традиции в вузах немного другие. При механической мобильности отчасти может быть потеряно очень важное для русского человека понятие «альма-матер». Человек в российском вузе не только обучается, он там социализируется, довоспитывается, проникается духом вуза не только в аудиториях. Многие вузы создают нынче клубы своих выпускников – особую общность, которая играет значительную роль. Теперь представим: человек два года отучился в одном вузе, два года – в другом, еще два – в третьем, получил в конце концов диплом Сорбонны. Можно сказать, что он настоящий выпускник Сорбонны, что она его воспитала? Нет. Это вопрос, который нас тревожит.
Есть и еще один вопрос, связанный с рынком труда, который у нас не так мобилен, как в Европе. Основная масса наших вузов столичные. Система распределения, которую мы пытаемся сегодня реанимировать через целевой прием, у нас не работает. Человек приезжает в Москву учиться, а отучившись, на что угодно могу спорить, обратно в свою Амурскую область не вернется. Ничего хорошего в этом я не вижу. Конечно, Юрий Михайлович Лужков сможет всех принять, трудоустроить, Москва – большой город, тут все пригодятся. Но что будет при этом с Россией, с рынками труда в регионах?
Выход из такой ситуации я вижу в том, чтобы максимально полно давать высшее образование как можно ближе к месту жительства молодого человека, доучивая его так, чтобы он потом мог вернуться домой. Где родился, там и пригодился, а не так: родился в глубинке, выучился в Москве, уехал работать в Европу.
Что касается рынка платных образовательных услуг, то, мне кажется, мы сможем не только найти себя в рамках этого рынка, но даже получить немалую пользу для отечественного образования при сотрудничестве с Европой. Почему бы нам, стране с сильным фундаментальным образованием, не давать эти знания студентам вначале, а потом доучивать их там, где есть хорошее научное и учебное современное оборудование, которого у нас в российских вузах не хватает? Причем так учиться могут и наши студенты, и студенты из стран третьего мира, которые хотят получить хорошее образование, но у которых немного денег.
Выбор читателей
Комментарии