Мессенджер Господа Бога

С Александром Снегиревым вышло странно. Букеровский лауреат, издал с десяток книжек, читает свои тексты со сцены, вниманием публики не обделен – короче, вырвался на орбиту, но… второй космической скорости не набрал. А в литературе так нельзя: связь с некогда опознанным летающим объектом начинает теряться.

В 2019‑м объект вновь появился на радарах, начал набирать скорость, и космос стал ближе. «Другой» Снегирев различим с первых же страниц нового романа.
Различим в том числе и в буквальном смысле. Дело в том, что «Призрачная дорога» написана «по-шкловски»: абзац – строчка, будто и не проза уже, а почти стихи. Но сюжет пальпируется с первых же страниц: действие происходит в подмосковной деревне в 2018‑м, что ли, году, в книге много не просто узнаваемых – свежих деталей вроде лайкания инстаграмных селфи. Но тут же открывается историческая перспектива, потому что дом стоит на дороге, по которой наполеоновская армия отходила от Москвы, и герой даже находит в земле старые монеты, приметы прошлого… В доме у дороги собралась странная компания: главный герой с женой, которую он называет Кисонька, а еще люди, именуемые «богиня», «плотник», «печник». Действие занимает один день, насыщенный самыми разнообразными, вплоть до невообразимых, событиями…
Итак, сюжет складывается, и если один читатель в «шкловских» строчках почувствует поэтическую ритмику, то другой (более, что ли, современный) увидит в этой дробности привычный эсэмэс-стиль, язык мессенджеров. Можно вообразить, что Снегирев просто написал своим читателям несколько тысяч эсэмэсок. Разве не так мы сегодня думаем – фрагментарно, дискретно, теряя мысли на полпути?.. И однако же текст нашей жизни не распадается, длится.
В эсэмэсках ли, в стихах ли, но, по сути, Снегирев сочиняет в чрезвычайно знакомом, даже почтенном, жанре. Его книга о том, как человек пишет роман, а у него, как водится, не выходит. Фокус же в том, что проживание жизни и написание романа совпадают, а герои романа, те самые Кисонька, богиня, плотник, то и дело перестают быть просто персонажами и активно вмешиваются в ход повествования, подсказывают растерянному автору, дерзят, мол, это же их общая история!
Так возникает особая, мерцающая, реальность, в которой не уверены ни мы, ни главный герой. Вот он выпивает с соседом, едет в супермаркет за продуктами, карабкается на крышу осмотреть трубу, в которую попала молния… А вот его охватывает необычайная ревность, он бросается на печника, жестоко убивает его, но тут же спохватывается, произносит над телом: «Встань и иди», и убитый печник оживает.
Кстати, странно придуманных религиозных сцен и мотивов (вроде сюрреалистичного обгрызания чудотворного креста… Ну, прочитаете – поймете) в «Призрачной дороге» немало, но подлинный их смысл откроется в самом конце.
Такая художественная турбулентность была и в самом известном (и самом титулованном) снегиревском романе, но вызывала скорее недоумение. Судя по «Вере» и другим текстам, Снегирев склонен слишком увлекаться герметичными, заведомо вымышленными – «на любителя» – сюжетами. Чтобы слово смогло оживить печника, а читатель поверил в текст, автору нужно было сменить третье лицо на первое. Этот совет ему будто невзначай, в очередной раз разрывая ткань повествования, дает некая уполномоченная по делам несовершеннолетних:
«- Можно я дам вам совет? – неожиданно спросила меня уполномоченная.
– Извольте, – с поклоном ввернул я ей старомодное словечко.
– Пишите, как эта папочка устроена, – она похлопала по собранному на нас компромату.
– В каком смысле? – растерялся я.
– Пишите так, как если бы вы тайно следили за своими персонажами, включая себя самого. Выискивайте самые неудобные, неловкие, болезненные точки и бейте, – она щипнула струну, и гитарка протяжно зазвенела. – Только, чур, никаких исключений, – уполномоченная погрозила мне пальцем. – Подглядывайте за собой через камеру ноутбука, прочитывайте свою интимную переписку, подсматривайте за собой в неловкие моменты. О парадной стороне тоже не стоит забывать, но ответов там не найдешь, все ответы на задворках».
Заметим, что эта самая уполномоченная (она же, видимо, мойра) возникает на страницах романа не случайно. У главного героя и Кисоньки есть давняя семейная проблема – бездетность, они пытаются удочерить некую «сиротку», опекаемую двумя страхолюдными «бабками», ездят в гости, покупают подарки, но история с удочерением не движется с места. Это самые интимные, потайные переживания, которые в сердцах высказываются мужем и женой как бы в обход повествования. Надо ли говорить, что «сиротка» с «бабками» по внезапным законам текста возникнут в один прекрасный момент на пороге дома. И снова последует чехарда реплик, странных сцен, видений…
К финалу повествовательная эксцентрика достигает максимума, и в этот момент все персонажи, кроме главного, исчезают. Герой остается один в пустом доме, но не чувствует себя одиноким:
«Я поднимаюсь по лестнице, захожу в спальню – кровать убрана, ни одной живой души.
Захожу в соседнюю – никого. Постель так аккуратно застелена, что сразу понятно: никого здесь нет и никогда не будет…
В кладовках никого, в чуланах никого, в санузлах никого, в бойлерной никого, на веранде, на кухне, в гостевых и хозяйских помещениях только я и трофеи.
Книги, картины, ткани, мебель, канделябры».
Вот главный эффект снегиревского текста: несмотря на путаницу времен и персонажей, это очень сфокусированный нарратив, мы не выпадаем из этой реальности, примагничены к «здесь и сейчас» и потому согласны с героем: «Прошлого нет, будущего нет, есть только одно неделимое вот это вот все». Точка сборки себя найдена.
Как будто Господь Бог подглядывал все это время в камеру своего небесного смартфона. Писал нам эсэмэски, творил ими мир и увидел в конце концов, что это хорошо.
Так что герой в финале не одинок: Господь, автор-демиург и примагниченный к тексту читатель – они втроем.
В «Призрачной дороге» веры больше, чем в «Вере». Прежде всего веры в Снегирева-прозаика, который трогательно и так своеобычно умеет рассказать про «вот это вот все».

Александр Снегирев. Призрачная дорога. – М. : Эксмо, 2019.