Мечта и память в камне

«Нашего полку прибыло!»: на берегу Каховского моря

Лет десять назад я обзавелся дачей на берегу Каховского моря. «Нашего полку прибыло!» – поздравили меня с приобретением соседи – пожилая семейная пара – и тут же в качестве дара преподнесли коробку с рассадой – десяток кустиков помидоров и сладкого перца. Однако я их разочаровал. От подарка наотрез отказался, предвидел, пожалуй, даже точно знал, что дачное огородное благо не по мне. Через неделю укатил в очередную экспедицию, а когда вернулся, преисполненный впечатлений от одной встречи, стал собирать камни. В самом прямом смысле. Бродил по окрестностям и по берегу моря и набивал рюкзак камнями различных формы, размера и расцветки. Вот об этом и хочу рассказать. Не только о камнях и о том, что я из них сотворил. В основном о встрече в одной горной долине, которая и подвигла меня не только разбрасывать камни, но и собирать их…

Мы проснулись от частых звонких ударов, которые раздавались рядом. Лежали и слушали: дзинь-дзень-дзань. Потом вдруг треск, будто раздирали крепкий материал. Тишина – и снова удары. Выкарабкавшись из палатки, увидели туго натянутое синее небо, древнюю сторожевую башню, крыши селения, шоссейную дорогу и каменные глыбы вдоль нее. Широко расставив ноги, возле крайнего валуна стоял бородатый парень в штормовке. В одной руке он держал зубило, другой бил по нему молотком. Мы так и не поняли в первый момент, заметил он нас или нет, – рассеяно оглянувшись вокруг, бородач зашел с другой стороны глыбы и продолжал работу.

Так произошло знакомство со скульптором Мерабом Пиранишвили. Узнав, кто мы и откуда, а главное – зачем и куда идем, он отложил инструмент и принялся объяснять:

– Дорога на Архот? Близко, но не совсем наши края – это вверху. Говорите, вчера оттуда? Ну, тогда… тогда… Я тут все исходил с ружьем, другого пути не знаю. Хотя, если от Сно, да, это селение – вон мой дом возле башни… отсюда, правда, не видно… Так вот, если от моего дома, от Сно, значит, выйти на Военно-Грузинскую дорогу, а там добраться…

Мысли были о дороге, вопросы вертелись вокруг Архотского перевала, но все больше разжигали любопытство скульптуры – высеченные в камнях лица.

– Александр Казбеги? – мой попутчик, коренной тбилисец, подошел к ближнему валуну. – Важа Пшавела? Это… Это… Кажется, Илья Чавчавадзе?

– Точно, все точно так, – скульптор стоял шагах в пяти, скрестив на груди руки, и улыбался. Чистому утру ли? Работе? Гостям? Улыбка его почти не была заметна – усы и борода скрывали ее.

Как появились здесь эти каменные изваяния? Кто он, Мераб Пиранишвили? Прежде чем отправиться дальше в поисках перехода через хребет, нужно было получить ответы на эти вопросы. Я смутно чувствовал, что они стоят в одном ряду с нашим главным «дорожным» вопросом.

Мы сидели на обочине лицом к дороге, сзади над нами молчали скульптуры поэтов, которые когда-то жили в этих горах. Солнечный луч оплавил верхушку горы. Рядом скользнул другой, третий лег – лучи рассыпались веером по долине. Через несколько минут появилось солнце. Белый конус Казбека стоял над горами. Было слышно, как вдалеке бежала река, спотыкаясь о камни.

– Бронзовый щит с мечом на скале видите? Я делал. Теперь выше смотрите левее башни. Церковь видите? Моя работа. По камешкам восстанавливал – вагон сланца перетаскал…

Позже в Тбилиси, в Академии художеств, стремление найти и утвердить в рисунках и скульптурах начало всех начал заставило взяться за изучение персидского языка, истории передвижения народов по воде и по суше, секретов древних зодчих. Домой, в Сно, приезжал часто, охотно брался за разные дела, которые требовали силы и ловкости. И приходила мысль: здесь, в родных горах, только здесь начало. Да, но как соединить с ним то, что создано в мастерской?

Неподалеку от Казбеги, в селениях Арша и Цно, сохранились языческие скульптуры, изображающие животных – что-то вроде баранов. Им больше тысячи лет. Каменные фигуры стоят у дороги, и все, кто проходит мимо, невольно задерживаются возле них. Мераб не раз приходил к этим древним изваяниям с альбомом. И вот, бродя по окрестностям Сно, он стал ловить себя на том, что в любой мало-мальски ровной полянке он видит прежде всего площадку для своих скульптур.

Река Питаджури, вырвавшись из ущелья, плавно уходила вправо. Между ущельем и дорогой оставалось чуть наклонное поле, свободное от камней. Этот участок скульптор и решил сделать своей мастерской, в которой то, что он создаст, останется на месте до тех пор, пока будут существовать сами горы.

– Сначала я думал, – рассказывал Мераб, – поставлю тут десяток-другой скульптур, выложу бассейн, может, даже в нем рыб каких разведу, посажу вокруг деревья – пусть люди здесь отойдут душой от суетных дел, подумают, что они такое и откуда такие, куда уходят и где пустили новые ростки их корни. Но разве об этом скажешь в десятках скульптур? Тысячи и то мало. Ладно, решил я, пусть половина. Пятьсот. Сколько лет на них уйдет? Не знаю. Вся жизнь, вся – это точно. Кто здесь будет? Трое перед вами. Вон тот валун, я недавно его привез, – Давид Строитель. Дальше… Тут стен и крыши нет, тут под небом в горах всем нашим корням места хватит. Я, кстати, свою дочь Цисией назвал – по-грузински это «небо» означает.

То, что мы услышали от Мераба, сразу в голове не укладывалось. Не живут так люди, не мыслят и не чувствуют. Работа, которая ему предстояла, казалась для одного человека не то что совершенно невозможной, а слишком необычной по замыслу, непривычно всеохватной. Первый валун Мераб привез из Дарьяльского ущелья. Весил он пятнадцать тонн. Одну «лишнюю» тонну скульптур убрал электрозубилом, потом доводил горельеф при помощи простого зубила и молотка.

– Приходится и дальше забираться в поисках подходящего камня, – объяснил Мераб. – Большая удача, если окажется, что глыба по форме уже чуть похожа на моего героя. Ходил я и вверх по долине – дело привычное. В районе Архота обнаружил красный диабаз. Камень что надо, но как его оттуда вывезешь?

– По будущей железной дороге, – чем еще мы могли помочь Мерабу…

– Это когда еще, а потом об этой дороге разное в Грузии говорят. Путь короче – это само собой. Я как-то в большой снег пешком через Крестовый перевал шел – натерпелся всякого. Но путь этот железный напролом через Кавказ, через горы. Какие они есть, мы все знаем, а что такими уже могут никогда не быть, не задумываемся. В Дарьяльском ущелье у дороги я видел плакат: «Нам нужен мир и красивая природа». Мир – тут спору нет, а вот природа… Причем здесь «красивая»? А просто камни, просто вода, деревья, разве они нам не нужны? Нужны, и нужны в первую очередь. Кто мы без них? Это в порядке мечты… Но кто знает, кто знает…

И дальше его монолог. Я постарался воспроизвести его полностью. Возможно, это и не имеет отношения к теме. Но из песни (в нашем случае – горной дорожной) не выкинешь. Мераб Пиранишвили говорил ровно, с легким кавказским придыхом, как будто излагал свои мысли и в то же время прислушивался и приглядывался ко всему, что происходит в долине: «Я за то, чтоб начальники любого строительства здесь, в горах, начинали планерки с природоохранных вопросов. Чистота воды рек, зелень деревьев вокруг дороги более насущны, чем, может, сама дорога. И здесь, в горах, и в Тбилиси мне не раз приходилось беседовать со строителями. Их аргументы: во-первых, благо человека, трудящегося и созидающего, превыше всего, во-вторых, прогресс не остановишь и стоит ли ломать копья из-за того, что человек теснит природу, завоевывая для своих благ, которые стали почему-то синонимами слова «нужда», пространства под солнцем. Если говорить о благах и нуждах человека, то, может быть, это благо и происходит, когда он уверенно шагает по дороге, когда вокруг шумят деревья, поют птицы, текут чистые родники. Железную дорогу, которую собираются проложить через хребет, называют железным чудом Кавказа. А ведь настоящее чудо наших гор совсем другое – железные доспехи ему совсем ни к чему…»

Селение Сно лежит… окажется между двумя большими дорогами. К тому времени скульптуры Мераба заполнят большую часть питаджурской поляны. К ним будут издалека приезжать люди разных возрастов. Будут сворачивать с шоссе и ходить по тропинке между молчаливых камней. Эти тропки свяжут разорванную память, ответвляясь от старых дорог, они будут тянуться к новым. Людям, которые прокладывают их, они очень нужны.

Сидим втроем у дороги, светлая лента которой вьется по долине. Разговариваем. Мы совсем не чувствуем себя гостями. Шли по своим делам, встретили человека, остановились, спросили дорогу – обычное дело в пути. Мимо проносятся машины – спешат повернуть на другую дорогу. Некоторые останавливаются.

– Гамарджоба, Мераб! Как дело движется? На охоту скоро пойдем?

В основном это друзья, знакомые, односельчане.

– Не мешают?

– Мешают, когда задают одинаковые вопросы. А так даже веселее работается. Один старик как-то проходил. «Что делаешь?» – спрашивает. «Скульптуры», – говорю. «Каменные?» – не унимается он. «Каменные», – отвечаю. Старик тогда усмехнулся и говорит: «А живые можешь? Живые лучше». И пошел дальше. Год назад это было. Вот. А сейчас мы с женой ждем второго ребенка…

Не место красит человека, а человек место. По-иному – не место к голове, а голова к месту. Старая, проверенная опытом поколений мудрость. Однако часто она звучит как некая абстрактная истина, менторское поучение, назидание нерадивому чаду. Что же касается конкретных людей, их дел и поступков, то возникают не то что сомнения, а как бы дополнительные вопросы. Чем и как красит человек то или иное место, и что вообще это за место, которое надо украсить. Еду мимо больших и малых поселений и невольно задаю себе вопрос: свой я или чужой в этих мирках за заборами? Не успеваю разглядеть их черты, отметить детали, как дорога снова зовет меня. Я как будто из другой жизни, другого мира. Можно даже переселиться в иной, запредельный мир. Сначала в молитве, а потом где-нибудь в келье или ските. А можно и мечтать и в то же время попробовать придать мечте пусть не совсем внятный и привычный, но вполне зримый, земной, а главное – доступный для мыслей и чувств окружающих образ.
Например, воплотить мечту… в камне. Доступный, надежный и удобный материал. Вспомнились древние надгробные хачкары в Армении, норвежские каменные домики для троллей, «почитаемые» камни (сложенные из вулканических обломков пирамидки и башенки на распутьях и вершинах холмов) в горном Курдистане, священные сейды (каменные туры) Карелии. В памяти и та кавказская встреча. Но были и другие. И до нее, и после. «Истинное назначение вашего путешествия – это не место на карте, а новый взгляд на жизнь», – утверждал культовый американский писатель Генри Миллер. В памяти картинки мест, где побывал, но главным образом те открытия, та мысленная и душевная новизна, которые не только удивили, но и поменяли взгляд на жизнь, когда увидел, чем и как украсили эти места люди. За две тысячи километров от Кавказа, на северо-западе Литвы, расположен поселок Мосидес. Местный врач Вацловас Интас когда-то увлекся собиранием природных камней и старинных каменных изделий – межевых столбов, жерновов, крестов. Помню, мы некоторое время бродили между каменными химерами (они порою действительно такими представлялись), а потом присели на скамью (естественно, каменную), и Вацловас заговорил: «Сначала я создал этот каменный мир, чтоб показать людям, насколько нам должно быть дорого все сотворенное природой. Даже если это простые холодные камни. Земляки оценили это. Назвали даже мою усадьбу музеем камня. А я вдруг понял, что в этом молчаливом каменном мире мне удобно жить, что я всегда стремился именно к такому надежному, скажем так, крае­угольному каменному бытию…»

Вот и я, отринув все дачные огородно-садовые условности, погрузился в это бытие. И стал собирать камни. Сначала просто располагал их в произвольном порядке. Потом выложил бассейн, соорудил печь, укрепил ворота. Дошло дело и до святилища. Особой святости (в традиционно-религиозном смысле) в нем не было. Однако некий символ природного культа присутствовал. Плюс пусть смутная, но одновременно и душевно востребованная связь с языческой культурой предков, поклонявшимся тем же камням. Не обошлось, понятно, и без игры воображения, желания через архитектурный изыск себя утвердить, себя любимого и творчески особенного преподнести окружающим. К валунам присовокупил и коряги, обтесанные и обглоданные волнами. Так вот и обиходил свой дачный мир-мирок, воплотив в камне и дереве свои мечты. О чем? Честно говоря, до сих пор нет внятного ответа. Остались мечты, и осталась дорога. Поэтому и живем дальше. И собираем камни…

Владимир СУПРУНЕНКО, фото автора