На чтение: ≈ 10 мин.Много лет я дружил с талантливым литературным критиком и поэтом Игорем Стефановичем Поступальским. Богато одаренный от природы, с 17 лет он печатался в солидных изданиях. Жил недалеко от Рижского вокзала. Однажды, в конце 60-х, я сидел в его квартирке, заставленной горами книг и журналов. Шла увлекательная беседа. Поступальский рассказывал о своих добрых друзьях – Борисе Пастернаке, Анне Ахматовой, Ольге Берггольц (когда-то была женой Поступальского), Николае Тихонове, Борисе Корнилове, Осипе Мандельштаме, Эдуарде Багрицком, Василии Казине.
На громадном дубовом столе, некогда украшавшим быт Эдуарда Багрицкого, были сдвинуты книги, а на освободившемся пространстве стоял армянский коньяк за 4 руб. 12 коп. и лежала классическая закуска той поры – плавленые сырки «Дружба».Поступальский, вытянув очередную рюмку, вдруг произнес:- Вот, сегодня в своих завалах отыскал!Он снял с полки большого формата в бумажной обложке яичного цвета книгу. Это был поэтический сборник «Ржаное слово». Я разочарованно протянул:- Книжечка известная, тираж экземпляров двести. Вышла в Петрограде в восемнадцатом году. Авторы Василий Каменский, Давид Бурлюк, Николай Асеев, Владимир Маяковский…- А вы откройте 35-ю страницу!- Ба! Да тут рисунок самого Владимира Владимировича – акварельный колос ржи, почти как на обложке! И автор даже подписал его весьма забавно – по старой орфографии – с десятиричным «i». Любопытно!Мы пропустили еще по рюмке, и Поступальский поведал нечто поразительное:- В 1928 году Маяковский выпустил сборник «Но. С. (Новые стихи)». В то время я был самым молодым сотрудником журнала «Печать и революция. Журнал литературы, искусства, критики и библиографии». Мне было двадцать два года. Журнал опекали такие авторитеты, как Луначарский, Покровский, Полонский, Степанов-Скворцов. В первой книге за 1929 год вышел мой отзыв на новинку Маяковского «Но. С». Замечу: поэта критиковали всегда, особенно в конце двадцатых. Я понимал величину таланта Маяковского и усердствовал в объективности. Но не зря народ говорит: «Молодые петушки больно клюются». Такого ядовитого отклика, как мой, еще, кажется, свет не видывал.Поступальский взял толстенный том, в который было вплетено десятка два номеров журнала. Полистал, откашлялся:- Я лишь суть оглашу: «Новые стихи» Маяковского читаешь не без досады. Совершенно ясно, что значительная часть поэтической продукции последних лет чрезвычайно вредит его репутации… Маяковский здесь нередко беспомощен. Положение В.Маяковского, который не хочет или боится посмотреть в глаза истине, иногда и комично. Заблудившись между двух сосен, теперь он почти неспособен во всеуслышание сказать то, что должен без всякого индивидуалистического гонора говорить». И вот заключение: «Маяковский, сбившись с дороги, роковым образом делается скучным. И даже сатира его, лишенная нетрафаретной гиперболы и густой метафоричной окраски, делается бледной!.. Книга большого поэта моментами негармонична и показательна своей вялостью. Неужели в ближайшие годы В.Маяковский снова не станет тем, чем он… должен оставаться всегда?» Каково?- Забористо! И что дальше?- После выхода журнала минуло несколько дней. Я был в редакции, как распахнулась дверь. На пороге вырос двухметровый гигант – Маяковский. Он раздувал ноздри, тяжело дышал:- Кто тут Поступальский?- Ну я! – поднялся из-за стола, понял: первейший поэт Советов хочет порвать меня на куски.Маяковский подошел к моему столу и сквозь зубы выдавил:- Зачем такую ахинею нацарапал? Не понравился «Но. С»? Если сам сочинять не можешь, то всякую мерзость пишешь о других, а? – и поэт поднял свои громадные кулачищи.Все вскипело во мне. Я схватил мраморное пресс-папье, заорал:- Я… ахинею? – кровь стучала в виски. – Сейчас… вам голову размозжу! – и размахнулся орудием убийства. Маяковский вдруг побледнел, отскочил от меня и громадными шагами направился на выход….Время бежало. Пришла весна двадцать девятого года. В «Печати революции» я опубликовал большую статью, имевшую широкий резонанс, «К вопросам о научной поэзии». Полонский жал мне руку: «Сам Сталин одобрил ваш материал!» Я писал: «Тому, кто твердо верит в силу человеческого гения, понятие научной поэзии представляется во всей полноте». И приводил примеры лучших «научных поэтов»: от М.Ломоносова до В.Маяковского. При этом искренне восхищался «научностью стихов замечательного революционного поэта Маяковского», расточал хвалы его высокому поэтическому дару.Вскоре зашел в Дом Олсуфьева на Поварской. Позже он стал Центральным домом литераторов. Здесь собирались литераторы и актеры всех мастей. В вестибюле встретил Маяковского. Тот дружелюбно улыбнулся, заключил меня в свои медвежьи объятия и прогудел:- Спасибо, прочитал свежий номер «Печати…». Вижу, вы честный критик, не то что эти Лелевичи, Авербахи, Ермиловы и прочая шваль, которая меня травит. Айда посидим, поговорим. Я плачу, нынче при деньгах. В «Праге» в бильярд выиграл у Володи Лидина….Мы пили грузинское киндзмараули. Маяковский много курил, с раздражением говорил о лютой ненависти, царящей в литературной среде: «Разве это революционные поэты и прозаики? Это тухлое болото, гнусная мещанская среда, своими ядовитыми испарениями отравляющая все хорошее и здоровое!»Расстались мы вполне по-дружески. Маяковский сказал:- Кстати, завтра я буду у вас в редакции! Вячеслав просил зайти.Вячеслав – это тогдашний главный редактор Полонский, красавец и жуир. Не ведал я, что Полонскому жить остается недолго, того меньше Маяковскому. Да и журнал через год-другой придет в полнейший упадок. Я откликнулся:- Заодно загляните ко мне!- Зайду, если драться не будете! – расхохотался Маяковский и обнял меня.Утром следующего дня я отыскал у себя дома сборник стихов «Ржаное слово». Его обложку рисовал Маяковский: колос какого-то злака. Может, даже ржаного. В редакционном столе среди мусора обнаружил обломок кисточки и засохшую дольку акварели, бросил ее в стакан с водой. В полдень появился Маяковский:- Айда в столовку!- Сначала – доброе дело. Владимир Владимирович, пожалуйста, нарисуйте что-нибудь на обороте титульного листа.- Не пойдет! Обложка едва держится, бумага ломкая. Что же вам изобразить? Я использую заглавный лист моего стихотворения. А вот и краска в стакане! – Маяковский на 35-й странице моментально изобразил колос и расписался. Объяснил: «Я рисовал этот колос в семнадцатом году, еще старая орфография была!»…Я с интересом внимал Поступальскому и с трепетом держал в руках рисунок, созданный великим поэтом. Поступальский махнул рукой:- Забирайте, подарок!Умер Поступальский 7 марта 1990 года. Ему шел 84-й год. Похоронили мы его на Ваганьковском кладбище….В конце декабря 1999 года я зашел в музей В.В.Маяковского на Лубянке. Был вечерний час, но директор, блестящий знаток творчества Маяковского, долгие годы проработавшая в музее, полная женского очарования, – Светлана Ефимовна Стрижнева была в своем кабинете. Я показал ей памятный экземпляр «Ржаного слова». Она внимательно пригляделась к рисунку и уверенно произнесла: «Да, несомненно, автограф и рисунок выполнены Маяковским». И на внутренней стороне передней обложки сделала об этом соответствующую надпись. Там, где Поступальский когда-то хотел видеть рисунок поэта. Вот такая замечательная история!Валентин ЛАВРОВ, писатель
Выбор читателей
Комментарии