На чтение: ≈ 16 мин.Все, что рассказывает Маша Трауб, и поучительно, и необыкновенно увлекательно. Совсем недавно в издательстве «Эксмо» вышел ее сборник «Когда мама – это ты», который сама автор считает «коллекцией маленьких историй о больших чувствах». Как сказано в аннотации, «книга густо заселена персонажами: вот маленькая девочка, которая не понимает разницу между твердым и мягким знаками, вот повариха из пионерлагеря, у которой сердце давно покрылось коростой, вот девочка из номенклатурной семьи, которую родители прислали в лагерь «для социализации», и ее подружка, которую те же родители выбрали на роль приживалки». А еще в этих рассказах много важного о взаимоотношениях детей и педагогов. Мы побеседовали с Машей Трауб о необходимости давать детям выбор их собственного будущего, об идеальных учителях, о чехарде с названиями классов и об умении говорить «нет» в ситуации хамства.
– Маша, в вашей книге много историй о детях. Что объединяет все эти рассказы?
– Дети и объединяют. Разные, невероятные, смешные. Они так быстро растут, что хочется зафиксировать каждое мгновение. Могут меняться времена, обстоятельства, но дети остаются детьми – искренними, неповторимыми.
– Они у вас и искренние, и неповторимые, и вообще разные. Находчивые, веселые, но, кстати, еще и часто невыносимые. Как избавиться от чувства раздражения – перманентного и ситуативного?
– Я никогда не забуду совет, который дал мне один врач. Вы взрослый, а он ребенок. Значит, раздражаться нужно только на себя. Ребенок не имеет того бэкграунда понимания, ощущений, чувств, который есть у взрослого человека. И ваша задача – дать ему этот бэкграунд. Ну а перманентное, как и ситуативное, раздражение прекрасно лечится успокоительными препаратами. Пустырник никто не отменял. Не хватает? Тогда надо отправляться к врачу. И прежде всего взрослому, а не ребенку.
– Певец Валерий Леонтьев как-то сказал в интервью, что, если артиста раздражают зрители, надо уходить со сцены. Много ли общего в профессиях артиста и педагога?
– Мне кажется, нет, абсолютно ничего общего.
– Ничего себе! Но многие же говорят, что полноценный урок – это как представление.
– Все-таки сцена и зритель – это на короткое время. Нужно выложиться на час-два и уйти в свою жизнь. И зрители – незнакомые люди, которых ты больше никогда не увидишь. Учитель же видит учеников каждый день, все знает об их семьях, проблемах. Иногда больше, чем родители. Учитель – это двадцать четыре часа в сутки. Невозможно отключиться и переключиться. Я помню всех учителей, которые вложили в меня не знания, а эмоции, любовь, давали поддержку, опору. Верили в меня, когда больше никто не верил. Моя покойная свекровь была очень известным преподавателем французского языка, и ее выпускники, которым теперь уже за семьдесят, до сих пор встречаются в день ее рождения. Такая традиция. Настоящий учитель не играет спектакль, не дает концерт. Он закладывает в ребенка душу, а это на всю жизнь.
– Не все преподаватели в вашей книге считают, что это «на всю жизнь». Один из них уходит из школы, не выдержав поведения детей, а те в ответ говорят: «С нами талант нужен, а не просто способности». А вы как относитесь к его поступку? Надо было бороться до конца, преодолевать себя? Или правильнее уйти, поняв, что это не его профессия?
– Уже второй молодой преподаватель ушел из этого класса, бросив учеников за месяц до конца года. И оба обвиняли детей в своем уходе. Вот этого я понять не могу. Они открыто говорили, что «дети их довели» или что «полтора часа нужно добираться до школы, а это неудобно». Учителя перешли в другую школу или занялись репетиторством, а дети до сих пор живут с чувством вины: почему их бросили, что такого ужасного они сделали? И это не младшие школьники, а уже подростки, для которых поступок учителя – предательство. Вот здесь я точно на стороне детей. Замена учителя в конце года – это больно, как говорят дети. Приходит другой педагог, и школьники понимают, что они сильно отстали по программе. Не по своей вине, а по вине преподавателя.
– Возникает вопрос, как подросткам после этого верить взрослым, не только учителям.
– Вот именно. А как им объяснять, что дело нужно доводить до конца, что есть обязательства? Я видела одноклассников своей дочери, общалась с ними. Они чудесные, умные, мотивированные. Да, непростые, но очень искренние. Теперь они ждут, что им снова поставят молодого преподавателя, который от них сбежит. Чувства и проблемы педагога для меня в подобной ситуации вообще не имеют значения. Если уж возвращаться к вопросу про артистов, то с преподаванием есть аналогия – если ты не умер, должен выйти на сцену. Других оправданий быть не может. Если не умер – доведи класс, доделай свою работу и не обвиняй детей в своих промахах.
– Вообще вы описываете разных учителей: один покидает школу, а другой весело нарушает с детьми дисциплину… Кому из них сочувствуете?
– Учителя никогда не вызывали у меня сочувствия, лишь безграничное уважение. У меня был недолгий опыт репетиторства. Я занималась русским языком с дочкой подруги. И в моем случае оказалось, что репетитор из меня никакой в смысле натаскивания на школьную программу. Мы с моей подопечной писали перьями и тушью, сочиняли стихи, подбирали рифмы, все время хохотали. Делали домашку на кухне, на полу. Мне всегда хотелось увлечь, рассмешить, показать, что любые правила можно запомнить, если посмотреть на них с другой стороны.
– Получается, в этом смысле вы из нарушителей?
– Совершенно точно. Если для того, чтобы ребенок почувствовал любовь к предмету, нужно нарушить абсолютно все правила, я только за. Кстати, из этого опыта репетиторства получилась детская книга «Русский язык с Машей Трауб». Издательству этот опыт понравился, и мы с моим сыном-физиком написали книгу «Физика с Машей Трауб и Василием Колесниковым». Правда, в этом случае я скорее была ученицей, а Василий – репетитором.
– Каким должен быть идеальный педагог?
– Таким, какой была первая учительница моего сына, а потом дочери. Она все понимала про детей, едва они переступали порог класса. Именно она первой заметила, что у моего сына фотографическая память, и с первого класса считала его гением. А про дочь сразу сказала – отличница. Будет все учить, брать старанием и трудолюбием. Она позволяла сыну отвечать так, как он захочет, хоть из-под парты. И терпеливо ждала, когда дочь разложит на парте все карандаши и ручки по цветам и размерам. Сын до сих пор считается гением, способным или ответить блестяще, или с треском завалить экзамен, потому что ему неинтересно. Он учил стихотворения на перемене, вечно ходил что-то пересдавать.
– А дочь так и остается отличницей?
– Именно так. Оторвать ее от урока невозможно, пока она его не выучит. При этом оба ребенка не прошли собеседование в первый класс, не прошли школьного психолога и оба пошли в школу в шесть лет. Наша первая учительница брала именно таких – нестандартных детей. И ее выпускные классы всегда были лучшими. Гордостью школы. Она помнит абсолютно всех детей по именам. И в свои за семьдесят по-прежнему красавица – на каблуках, подтянутая, с безупречной прической. Не перестаю ею восхищаться и благодарить за то, что разглядела в моих детях главное в их характерах и способностях.
– Как здорово! Но вернемся к книге. Жизнь героев в вашей прозе иногда напоминает если не спектакль, то веселый сумасшедший дом. Похоже ли это на то, как вы живете?
– Каждая семья – маленькая психиатрическая больница, и моя в том числе. Правил нет и не может быть, или для каждой семьи они разные. Для моей – режим дня, для другой – отсутствие всякого режима. В одной семье дети делают домашку до часу ночи, загружены репетиторами. В другой – все пущено на самотек. Я все же придерживаюсь режима – дочь ложится спать в десять вечера даже на каникулах. Потому что в десять я сажусь за работу, у меня есть три часа на то, чтобы поработать над текстом. А для этого я должна знать, что она спокойно спит. Мне кажется, каждый член семьи должен был занят делом. Тем, которое он любит. Мы с мужем – писатели и журналисты. Мой сын – физик, но решил сменить специализацию, поступает в магистратуру. Дочь сейчас учится еще и в художественной школе имени Серова и может рисовать днями, у них пленэры, огромное задание на лето. Мы все заняты, у каждого есть своя личная, профессиональная жизнь. А главное правило – уважать интересы друг друга, поддерживать. Помнить, что мы семья и должны заботиться друг о друге.
– Еще вы пишете об умении говорить «нет» как об одном из ценных свойств. В каких ситуациях это качество может пригодиться педагогам?
– В случае хамства. Если хамят ребенок, родитель. Надо очень жестко сказать «нет». Ученик не имеет права обращаться к учителю без должного уважения. Даже если учитель не так прекрасен, как того хотелось бы. Даже если идет оправданный спор с ним. Родители не имеют права считать учителя обслуживающим персоналом, как часто сейчас встречается. Это тоже хамство. Вежливость и уважение к старшим – один из базовых принципов воспитания, на мой взгляд. Жесткое «нет» – нельзя опаздывать, с неуважением относиться к труду других людей и их времени, обижать младших, не откликаться на просьбы о помощи.
– Кстати, о взаимопомощи. В одной из своих колонок вы пишете: «И я подумала, что в современных школах нужно завести класс «Д», где детей будут учить дружить». Как бы выглядел такой класс?
– Вообще эта чехарда с названиями классов для моего поколения кажется даже не смешной, а абсурдной. Дочка моего знакомого была зачислена в класс «Ж». Родители, а вслед за ними и дети говорили, что попали в «жопу». Сейчас я уже с трудом ориентируюсь в классах дочери, что означает та или иная буква? Раньше были ашки, бэшки, вэшки… И они дружили по классам. Их не перемешивали каждый год, как сейчас. Теперь дети выбирают специализацию после седьмого класса не по интересам, а по принципу «куда идет большинство». Моя дочь хотела учиться в инженерном классе, но ее подруги и друзья записались в ай-ти. И она тоже попросила меня переписать заявление. Она никогда не будет айтишницей, ей это направление не близко, но она хочет сидеть за одной партой с лучшей подружкой и видеть друзей рядом. Дети мудрее взрослых, иной раз они выбирают дружбу, пусть и в ущерб собственным интересам. Детей перемешивают, но они умудряются сохранить отношения вопреки всему. Моя дочь бегает к элкам – в лингвистический класс на переменах. Там учатся две ее подружки.
– Сейчас сложное время. Доносятся новости то об экономическом кризисе, то о выходе из Болонской системы и международной изоляции… Что бы вы пожелали педагогам в этот непростой период?
– Сохранять здравый смысл. Если, например, студент после бакалавриата хочет продолжать образование за границей, не мешать ему, переубеждая. Если не хочет, сделать все, чтобы помочь ему здесь. Для моего сына, который не сейчас, а давно решил продолжать обучение по другой специальности в зарубежном вузе, стало ударом, когда преподаватель отказался дать ему рекомендацию. К счастью, другой согласился. Обучение, исследования, наука – все это вне политики. И уж простите, в XXI веке образование, по крайней мере высшее, не говоря уже о науке, не может иметь национальности, это интернациональное явление.
И тут опять действует рецепт врача: вы взрослый, он ребенок. Пусть небритый, выше вас, взрослый парень или девушка. Так дайте им то будущее, которое они выбрали. Потому что это их будущее. Вспомните себя в том возрасте, разве вы все понимали про жизнь, про то, чем хотите заниматься, где жить и по какой системе учиться? Я помню, как мне было страшно. Меня все считали умной и взрослой, а мне так хотелось поговорить и посоветоваться с кем-то из тех, кто старше и умнее меня. Так почему нужно отказать в этом выборе нашим детям и не поддержать их? Не хотите поддерживать, так хотя бы не мешайте…
Выбор читателей
Комментарии