«Маршальский жезл» Владимира Карпова

Дважды Герой Советского Союза Владимир Карпов – фронтовик, войсковой разведчик, известнейший военный писатель, лауреат Государственной и международных литературных премий, последний первый секретарь Союза писателей СССР. В годы Великой Отечественной войны он участвовал в захвате 79 немецких «языков» – это боевой рекорд советских разведчиков. А его произведения, среди которых знаменитые романы «Вечный бой», «Полководец», «Маршальский жезл», трилогия «Маршал Жуков», держат в напряжении читателя с первой до последней страницы.

– Владимир Васильевич, расскажите о новинках, которыми вы порадуете своих читателей.

– «Маршал Баграмян: «Мы много пережили в тиши после войны». Так называется моя новая книга, презентация которой состоялась не так давно в Центральном доме Российской армии. Баграмян был начальником тыла Советской армии на протяжении 10 лет. В новой книге – рассказ о том, как проходило строительство наших Вооруженных Сил в послевоенный период при непосредственном участии этого видного военачальника.

Я закончил работу над книгой «Гроза на Востоке». 9 мая всеми воспринимается как дата победы в Великой Отечественной войне. Но это неправильно. Эта война закончилась не в Берлине, а на Тихом океане. Ведь там были наши блестящие победы. К сожалению, даже крупнейшие военачальники в своих мемуарах о победе над Японией писали очень скупо. Маршал Василевский, главнокомандующий советскими войсками в той войне, в своей книге «Дело всей жизни» из 602 страниц уделил всего 32 в главе «На Дальнем Востоке». Маршал Мерецков, командующий 1-м Дальневосточным фронтом, в книге воспоминаний «На службе народу» из 462 страниц только на 38 страницах описывает победы своего фронта в боях с японцами. Маршал Малиновский, командовавший Забайкальским фронтом, который наносил главный удар и блестяще провел «молниеносную войну» при разгроме Японии… не написал об этом ни одной страницы воспоминаний. Народный комиссар Военно-морского флота СССР Н. Г. Кузнецов в замечательной книге «Курсом к Победе» 490 страниц посвятил славным боевым делам моряков в годы Великой Отечественной войны и всего 17 страниц – исключительно тяжелым и героическим делам Тихоокеанского флота и Амурской флотилии. Я постарался рассказать о славных делах наших соотечественников на Дальнем Востоке. В книге много цитат из моих находок в архивах, из книг других авторов, имена которых указаны в перечне изученной и использованной литературы. Все собранное объединено моими суждениями, литературными приемами, чтобы было интересно читать.

Главная роль во всех военных операциях того времени принадлежала, конечно, Сталину. В книге «Генералиссимус» я задался целью не делать из Сталина ни ангела, ни палача, а описать его таким, каким он был: великим стратегом, блестящим дипломатом, умелым организатором, психологом и идеологом, то есть человеком, который во всех отношениях был великим государственным деятелем. Да, у него были ошибки, и я о них тоже там написал. Но в целом это была очень крупная личность, значительнее которой в двадцатом веке я никого не вижу из политических деятелей. В эпилоге этой книги я, подводя итог своим исследованиям, в частности, написал так: «Да, культ личности, конечно, был. Но и личность была».

– Владимир Васильевич, давайте мысленно перенесемся в годы, предшествовавшие Великой Отечественной войне. Это было не самое легкое, но знаменательное в истории нашей страны время. Расскажите, пожалуйста, как проходили ваши детство и юность.

– Я родился в Оренбурге 28 июля 1922 года. Я довольно старый человек, и почти вся моя жизнь связана так или иначе с армией. В начале двадцатых годов только что вышел в свет роман Неверова «Ташкент – город хлебный», и в голодный 1927 год мои родители, прочитав, наверное, эту книгу, переехали в Среднюю Азию. Так что мое детство и школьные годы прошли в Ташкенте. Не таким уж он оказался «хлебным», там тогда тоже было очень трудно. Школа, в которую меня определили, находилась рядом с Ташкентским военным училищем, и в нее ходило много детей командиров (офицерами тогда еще не называли). Я дружил с ними, бывал у них в городке. Особенно близко я познакомился с Юрием Петровым, сыном начальника училища, комбрига Ивана Ефимовича Петрова, которому посвящена моя книга «Полководец». Кстати, уже в те годы я начал писать стихи.

– Наверное, подражали известным поэтам?

– Конечно. Это было еще то подражание. Сначала Есенину, потом Маяковскому. Потом один мой родственник, тоже человек пишущий, подсказал мне, что выходит такой журнал – «Литературная учеба», и даже оформил подписку на мое имя. Я начал запоем читать всевозможные рекомендательные и критические статьи, так что скоро этот журнал стал моим самым любимым чтением наряду с Джеком Лондоном и Майном Ридом. В 4-5 классах я твердо решил для себя, что буду поэтом.

– Но потом все-таки решили пойти по военной стезе?

– Я рос здоровым, занимался боксом и даже выиграл какое-то первенство среди новичков. А бывая в училище, наблюдал за курсантами. Молодые, красивые, веселые ребята. Их учили ходить в штыковую, преодолевать полосу препятствий. Конечно, меня тянуло туда. Да и комбриг Петров, когда я встречался с ним, уговаривал меня: «Володя, ты сильный, крепкий парень. Из тебя выйдет отличный командир». Словом, я поступил в это училище в 1939 году. Вот так и началась моя военная жизнь. Между прочим, суровый режим и хорошая физическая нагрузка помогли мне и в боксе: я стал чемпионом Среднеазиатского военного округа, а потом меня включили в сборную Узбекистана. На самом деле азиатов среди боксеров было немного. Большинство составляли русские, украинцы и белорусы. Тогда в ташкентском цирке раз в три года разыгрывалось первенство Средней Азии по боксу среди гражданских клубов. И в 1940 году, перед Новым годом, я завоевал звание чемпиона Средней Азии по боксу в среднем весе.

– Судя по тому, что вы рассказали, можно сделать такой вывод: ваша юность была счастливой и безмятежной. Как же вы попали в лагеря?

– Да, все было как будто хорошо. Я был курсантом, спортивным парнем, писал стихи, которые печатала наша окружная газета. Но поэты ведь любят пооригинальничать. Все у них должно быть не так, как у других. В том числе и мысли. Так вот, мне тогда казалось, что с ростом авторитета Сталина в народе начали забывать Ленина, а у меня было к последнему какое-то особое, теплое отношение, и повсеместные портреты и бюсты Иосифа Виссарионовича меня раздражали. На самоподготовке среди курсантов я не раз говорил: «Ну что же совсем Ленина забыли?» Все Сталин да Сталин, а ведь он во время революции не был вторым человеком после Ленина». Собственно, ничего плохого о Сталине я не говорил. Я только утверждал, что Сталин сделал немало хороших, добрых дел, а загораживать Сталиным Ленина не годится. Но в то время это был криминал, и стукачи среди моих однокашников, конечно, доложили об этом куда следует. В общем, 23 февраля 1941 года, еще до войны, должен был быть наш выпуск. Нам уже шили красивую лейтенантскую форму, и я ее примерял. Тогда, между прочим, выпускникам делали форму по мерке, индивидуально каждому: и брюки, и гимнастерку, и даже шинель. Я уже мечтал, как вот-вот стану этаким красивым лейтенантиком, а меня перед самым выпуском арестовали по очень тяжелой статье: антисоветская агитация, враг народа. Трибунал Среднеазиатского военного округа приговорил меня к исправительным работам в Тавдинлаге. И отправился я на лесоповал в эту самую Тавду, на далекий север, в тайгу, где, как поется в песне, «шпалы кончились, и рельсов нет».

– Не могли бы вы привести какой-нибудь эпизод из вашей военной жизни, произошедший с вами после того, как вы попали в разведку? Помню, читал, как о вас писали во фронтовой газете: «Если лейтенанту Карпову не удавалось взять «языка» сегодня, он повторял поиск завтра, но пленного добывал»…

– Хлебнуть пришлось немало. Только в период с августа по сентябрь 1943 года во время боев в Духовщинском районе Смоленской области более 30 раз с группой разведчиков ходили во вражеский тыл, взяли тогда 35 «языков».

В одну из ночей наша восьмерка разведчиков через нейтральную полосу пробиралась к переднему краю гитлеровцев. Впереди кустарник, который почти сливался с проволочным заграждением. Еще раньше, наблюдая из окопов, решил использовать его для маскировки, чтобы незаметно подползти к проволочному заграждению, а оттуда к вражеским траншеям. Так и получилось.

Спустились вшестером в траншею. Двинулись к огневой точке. Видим: вдоль стенки – телефонный провод. Я достал нож, перерезал его. В этот момент из-за поворота внезапно показались два немецких солдата. Передний о чем-то меня спросил. Скорей всего, принял за своих связистов. У меня над ухом треснула короткая очередь. Передний немец повалился на спину, а второй бросился бежать. Это одного из наших подвели нервы. А ведь надо было брать «языка» живым. Я кинулся за уцелевшим, схватил его за плечи, попытался свалить. Но тот сильным ударом ноги отбросил меня назад, побежал дальше. Я его догнал, прыгнул ему на плечи. Он меня снова сбросил, ударил кулаком в лицо, а потом как заорет. Пришлось его заставить замолчать навсегда.

По стенке траншеи застучали пули. Стреляли из-за поворота рядом, но выстрелы были глухие. Выглянул за поворот траншеи, увидел лесенку и дверь блиндажа. Стало понятно: фашисты стреляют из автоматов через закрытую дверь. Скорей всего, услышали стрельбу, крик и попытались огнем расчистить себе выход. Рядовой Макагонов бросил под дверь гранату. Раздался взрыв. Дверь свалилась. Внутрь блиндажа я метнул «лимонку». После взрыва из проема двери пошел дымок. Нужно лезть в блиндаж и тащить «языка» оттуда. Но вот как это сделать? Только покажись – стоявшие наготове уцелевшие немцы прошьют автоматной очередью.

Действую так. Бросаю в блиндаж еще одну гранату, но чеку не выдернул. Вслед за гранатой бросился внутрь и отскочил от двери в сторону. Я рассчитывал на психологический эффект: если кто-нибудь из гитлеровцев уцелел, он при падении гранаты обязательно ляжет и укроет голову руками. О том, что граната не разорвется, знал только я. Несколько секунд хватило, чтобы проскользнуть в блиндаж незамеченным. Было темно. Прижался к стене, автомат наготове. Слышу чье-то тяжелое дыхание. Сделал первый шаг, сапог ткнулся в лежащего немца. Присел, осторожно ощупал его, но тот не подавал признаков жизни. Я лег и медленно пополз. Блиндаж был небольшой. Нащупал в темноте еще несколько мертвых фашистов. У задней стенки услышал громкое дыхание. Очень осторожно стал пробираться туда. Гитлеровец, видимо, не подозревал, что в блиндаже разведчик. Я же достал карманный фонарь, включил и внезапно направил его в лицо фашиста.

Тот весь дрожал от страха. На нем – ни капли крови. Значит – не ранен. Немец не сопротивлялся. Так мы взяли нужного нам «языка».

– Вы не просто были участником Парада Победы 1945 года, а знаменосцем в колонне разведчиков…

– Вспоминаю о том, что был знаменосцем в такой колонне необыкновенных людей, с гордостью. Со мной в одном строю справа был знаменитый командир партизанской бригады Герой Советского Союза Гришин, слева – Герой Советского Союза лейтенант Ворончук. К слову, на репетиции парада на аэродроме я впервые увидел близко маршала Жукова…

– Как дальше складывалась ваша военная карьера? Как вы стали писателем?

– Потом я закончил две военные академии и до 1954 года работал в Главном разведывательном управлении. Тогда же закончил и заочное отделение Литературного института имени Горького. Это были самые счастливые годы моей жизни. Постепенно я от стихов перешел к прозе, потому что ритм и рифма не давали развернуться моему повествовательному началу. Я учился на семинаре Константина Георгиевича Паустовского, которого и до сих пор считаю одним из лучших наших стилистов. Но я хотел писать, а служба в разведке препятствовала этим планам. Поэтому мне пришлось оставить ГРУ и поступить на строевую службу. Мне довелось руководить тем самым Ташкентским училищем, в котором меня арестовали, быть командиром полка в Оше и Чирчике, служить в Кизыл-Арвате и Марах в Каракумах. Свою карьеру я закончил в Кушке. На материале этой работы я написал несколько книг. Потом осел в Ташкенте, где и начал по-настоящему печататься. Меня заметили и пригласили в столицу. Затем я работал в журналах «Октябрь» и «Новый мир», вел на телевидении передачу «Подвиг». В 1986 году на VIII съезде Союза писателей СССР в Кремле меня избрали первым секретарем этой организации. А через пять лет, когда не стало Советского Союза, не стало и Союза писателей. Все это время я активно писал. Остаюсь неравнодушным к литературному творчеству и сегодня.