На чтение: ≈ 50 мин.К тайнам «Слова» относится и ответ на вопрос: когда? Есть выдающиеся историки, положившие очень много сил, чтобы доказать: поэма была написана отнюдь не по «горячим» следам событий, а много спустя. Так, историк Александр Зимин вообще считал «Слово» подделкой конца XVIII века. (Недавно эту же гипотезу пыталась защитить Фаина Гримберг в книге «Рюриковичи», но, по-моему, неудачно: она сравнивает гипотетического мистификатора с Макферсоном, Чаттертоном, Ганке и Линде – писателями вовсе не гениальными, то есть не считает «Слово» великим произведением, коим оно все-таки является).
Продолжение.Начало в №№ 4-6, 2004 г.
Года-загадки
Также и знаменитый Лев Николаевич Гумилев считал, что «Слово» было написано гораздо позже похода, да и вообще под главными действующими лицами подразумевались совсем другие исторические персонажи времен Александра Невского. Нет спора – именно во времена Александра Невского «Слово» МОГЛО приобрести особый смысл. Если под половцами понимать монголов, то призыв «Слова» к объединению против «поганых» можно было толковать как оппозиционный к политике неравного «союза» с монголами, которую проводил Невский. Да. Но следует ли из этого, что «Слово о полку Игореве» было написано именно во времена монголов? Ни в коей мере…
В поддержку своей точки зрения Лев Николаевич приводил некоторые, как ему казалось, несообразности в тексте «Слова», которые переставали быть таковыми, ежели принять его точку зрения. Но надо отдать справедливость и академику Борису Рыбакову, который выступил тогда со статьей «О преодолении самообмана», где в резкой форме подверг критике основную книгу Гумилева о «Слове» («Поиски вымышленного царства»). Хотелось бы, конечно, чтобы дискуссии в науке были более вежливыми, но факт остается фактом: Рыбаков очень ясно объяснил все, что Гумилеву представлялось несообразностями. Это так, но – строго логически рассуждая – истина так и не была установлена: теория Гумилева была опровергнута, но где гарантия, что однажды не найдется новых аргументов?
В конце семидесятых Гумилев приезжал в Москву и прочитал ряд лекций, и мне даже привелось увидеть мэтра, но… о «Слове» он, увлеченный блистательным потоком новых идей, фактов и теорий, больше не упоминал.
Большинство же исследователей (см., например, статью Антона Горского «Проблема даты создания «Слова о полку Игореве») придерживаются мнения, что оно написано непосредственно после похода. В пользу этого – точность описания канвы событий, многие детали, имена, которые были на устах именно в тот год, особенное, глубоко личное отношение автора к Игорю и к Ярославне, а также к другим героям поэмы.
Для меня сказанное тоже представляется в высшей степени убедительным. Невозможно воссоздать весь спектр описанных в «Слове» событий спустя многие годы (или тем более – века) со дня возникновения легенды об Игоре в устном виде. Невозможно также вспомнить те мелочи, которые безвозвратно ушли во тьму прошедшего. Между тем исследователи находят все больше деталей, касающихся реальных фактов: буквально на днях в «Новой газете» Андрей Чернов опубликовал реконструированное описание сражения Игоря с половцами, объясняющее почти каждую фразу. Автор, отделенный от событий десятилетиями и столетиями не смог бы все так хорошо запомнить!!
Так что скорее всего «фокус» поисков должен лежать где-то в 1185-1189 годах. Рассмотрим по порядку.
1185 год. «За» эту дату – следующие факты. Рязанских Глебовичей автор считает вассалами Всеволода Юрьевича, но они вышли из повиновения летом 1185 года… Постойте-постойте, а когда же Игорь вернулся из плена? Так – тоже летом 1185-го года. Сражение произошло в мае (точнее 12 мая), побег же Игоря датируется началом июня, если следовать хронологической таблице, разработанной Георгием Сумаруковым. Если «Слово» пишется ЛЕТОМ 1185 года, то «состыковка» дат очень рискованна.
А вот еще. Кончак с Гзаком преследуют Игоря. (Дальше привожу в своем переводе):
…Гзак и Кончак едут по следу Игоря.
А соловьи уж веселые песни распевают,
свет-зарю возвещают.
И сказал Гзак Кончаку:
«Коли сокол ко гнезду летит,
расстреляем соколенка калеными стрелами!»
И ответил Кончак:
опутаем соколенка красной девицей!»
И сказал опять Гзак Кончаку:
«Если опутаем красною девицею,
ни нам будет соколенка,
ни нам красной девицы.
Вот тогда-то и начнут нас клевать
птицы-вороны в чистом поле.
В последней фразе – намек на возвращение Владимира с Кончаковной в Киев, что произошло только в 1188 году! Когда же было написано «Слово»? Дмитрий Лихачев называл 1187 год. Почему? Оказывается, есть (или были) основания считать, что Владимир вернулся в 1187 году (согласно Ипатьевской летописи, данные которой в этом пункте расходятся с иными источниками). А с другой стороны, позже «Слово» вряд ли было написано, так как в том же году умирает Ярослав Галицкий, и призывы к нему в «златом слове» Святослава становятся анахронизмом.
Итак: 1187 год? Нет. Николай Бережков («Хронология русского летописания») совершенно точно доказывает, что в Ипатьевской летописи произошло совмещение материала за 1187 и 1188 годы, так что Владимир вернулся на Русь все же в августе-сентябре 1188-го. Единственный аргумент за единственно возможный 1187 год теряет силу. Академикам остается только развести руками.
Что же получается: дату написания «Слова» установить невозможно?!
Остается сделать только один шаг.
Итак. Я утверждаю, что единственной даты написания «Слова» (как, впрочем, и единственного автора, при том, что основным и главным была все-таки Мария Васильковна) – не существует! «Слово» писалось В НЕСКОЛЬКО ЭТАПОВ.
И первым текстом, в дальнейшем превратившимся в великую поэму, было, как я полагаю, послание Игорю, томящемуся в плену у половцев, написанное Марией приблизительно в самом конце мая 1185 года. (И это объясняет все про рязанских Глебовичей). Цель послания – побудить Игоря вернуться, совершить побег из плена. Действительно, в своем письме Мария пишет, что за «обиду», нанесенную Игорю Кончаком, Святослав призывает ВСЕХ князей русских, как Ольговичей, так и Мономашичей, объединиться и совершить поход на Великую Степь. Отказаться теперь Игорю было бы очень странно и даже нелепо. Если все, даже прежние недоброжелатели, собираются ему помогать, как можно уклониться от выступления самому? Как можно «отсиживаться» в плену?
Мария своей цели достигла.
Ниже я привожу своего рода реконструкцию «Послания» Марии. Прошу читателей отнестись к этому как к попытке своего рода художественного исследования, как к такому синтезу искусства и науки, который, не претендуя на научную точность, все же может интуитивно и по-новому осветить проблему. Замечу только по ходу дела, что в реконструкции сна Святослава и его объяснения с боярами я воспользовался выдающимся в своем роде анализом этого текста в книге Бориса Гаспарова «Поэтика «Слова о полку Игореве». Так что это не только нетвердая интуиция…
Мария – Игорь
Прими, о княже, горестную весть.
Уже поникла трава от жалости, уже деревья в печали склонились к земле. И настала година нелегкая, княже, и пустыня накрыла русскую силу. И тогда восстала дева Обида в стане внуков Даж-Бога, и вступила в Троянскую землю. И всплеснула крылами лебедиными на синем море у Дона. Расплескала она благи времена, явила гнев небес и слово богов: «Усобица князьям – на смертную погибель. Ведь нынче говорит брат брату: «То мое, и то – мое же», про малое глаголят: «Се велико», и сами же себе куют крамолу. Поганые ж со всех сторон приходят с победами на горестную Русь».
Далече сокол залетел, на птиц охотясь к морю – глядь: а Игорева храброго полка не воскресить… И завела по ним уж плач свой Укоризна, а Жалость в турьем роге разносит погребальные угли к домам погибших. И завыли тут русски жены: «О-о-о, уж милых нам мужей и мыслью не смыслити, и думою – не сдумати, глазами их не выглядеть, а златом нам и серебром подавно их не вызвенеть».
О, княже, Киев в горести, врагами Чернигов окружен!
Тоска разлилась по родной земле. Печаль рекой течет. Пока князья куют свою крамолу, поганые с победами приходят на землю русскую и дань берут – рабыню от двора. Тут немцы и венецианцы, тут греки и моравы поют Святславу славу, а, тебя, Игорь, клянут: все русское добро, мол, потопил он, все русско злато, мол, просыпал сей князь на дно Каялы половецкой. Да сам не пересел ли Игорь из княжьего седла в седло кочевничье? Два безрассудных Святославича, Игорь и Всеволод, разбередили-де кривду, которую отец их усмирил, великий, грозный Святослав, князь киевский. Грозе подобный, устрашил врагов булатным он своим мечом, на землю наступил на половецку, и потоптал овраги и холмы, болота и ручьи он иссушил, озера, реки тоже замутил,и хана Кобяка из Лукоморья пленил, из половецких полков железных и бессчетных как коршун выхватил его и, словно вихрем пронеся над Русью, во град престольный Киев бросил. И пал Кобяк во граде Киеве, во гриднице у Святослава.
И пересилила хула хвалу…
И почернели стены городские, веселье сникло. Святослав узрел на Киевских горах неясный сон. «Вечер меня, – он рек, – одели покровом черным, на тисовой кровати положили. Черпают синее вино мне, а оно горько как трут. На лоно мне сыпят жемчуг крупный из колчанов, смотрю, а колчаны – без стрел. И ублажают тут меня – но кто же? Толковины, союзники неверные, что первые в сраженье дрогнут, не знаешь, за тебя ль они иль против, такие ж басурманы, как другие. И снится дале мне, что басурманы вдруг превратились в бусых вранов, – и всю-то ночь те вороны кричали. А между тем и кровля без князька во златоверхом моем терему. Но вот уж я не в тереме своем, уж я за городом у Плесеньска на болони. Стоят здесь в дебрях сани похоронны. Кто в них лежит? Не я ли сам? И понесли те сани черны вороны далеко-далеко за сине море…».
Сказали тут бояре: «Князь! Первопричина тоске, что твою душу полонила, известна нам: два сокола слетело со отчего престола злата, чтоб город воевать Тмутаракань. И любо было им шеломом испить воды Донской. А вышло так, что синее вино то им выпить – стало в непосильный труд. И предали нас толковины-торки. И подрубили крылья русским соколам поганы сабли половецки, и соколов самих опутали в железны путы, «дебрь кисани», как половцы рекут, а ты их в сани в дебрях в сне своем преобразил. Не кровля без князька, княженья – без князей остались. Ведь на реке Каяле нежданно тьма закрыла свет, померкли солнца два, погасли багряных два столба, два юных месяца, Олег и Святослав, заволоклися тьмой и закатились за сине море.
Потому-то во сне твоем жемчужны слезы на грудь тебе катились, и варвары в великом буйстве были. И тьма объяла свет. И разбежались по всей русской земле враги, как пардужье гнездо. И победило насилье волю. Див на землю пал, и девы готски поют и время бусово, и месть за Шарукана; на бреге синя моря, златыми русскими браслетами звеня. А как веселья жаждал погибший русский полк!»
И изронил тут Святослав златое слово, с слезами смешанное: «О, сыны мои, Игорь со Всеволодом! Рано дразнить мечами стали вы землю Половецку. Нечестно победили вас враги, нечестно вашу кровь поганые пролили! Храбры сердца ваши, тверды, как будто в пламени жестоком их ковали, в огне сраженья закаляли. Да только разве это моим сединам сребряным хотели вы створить?
И уж не вижу мощной власти мил брата моего я Ярослава с черниговскими былями его, с могучими татранами, с шельбирами, с топчаками, с ревугами, с ольберами, где был ты, Ярослав? куда, брат, схоронился?Не ты ли без щитов, ножами засапожными и криками полки умеешь побеждать, звеня в лишь в прадедов велику славу? Но он сказал: «Мужаться сами будем и будущую славу их похитим, а славу прошлую займем для предков». Он, верно, думал: стар великий князь, что ж, разве лепо слушаться его бессилья?
Но старость, брат, еще се не беда. Не диво, говорю я, старому помолодети. Так сокол, коли в трех мытях бывает, летает высоко, сам птиц всех хищных побивает и не дает малых своих детей в обиду… Беда в другом: князья не помогают! Старейшинство в ничто вы обратили… А тут у Роменя кричат уж люди под саблями врагов, и ранен князь Владимир, и горе и беда, ох, сыну Глебову!
Ты, Всеволод, великий князь! Неужто златой престол отцовский не мыслишь защитить? Примись за дело ты – и раб пойдет по резане, невольницы – и по ногате. Ты Волгу можешь веслами разбрызгать, шеломами ты вычерпаешь Дон. Ведь ты живыми стрелами стрелять умеешь, не стрелами – сынами удалыми Глеба.
А вы, буй Рюрик и Давыд! Не ваши ль войска в своих злаченых шлемах-ладьях по рекам крови плывут? Не ваша ль хоробрая дружина рыкает как туры, во поле раненые саблями калеными? Вступите ж, господа, в златые стремена за честь своего времени, за землю Русскую! За раны Игоря, отважного Святславльча!
Ты, галицкий князь Ярослав! Ты, Осмосмысл! Высоко ты сидишь на златокованном престоле. Угорски горы окружил ты несчетными полками, заступил путь королю. Ты мечешь палицы чрез облака, суд рядишь до Дуная. Дружины грозные твои текут по землям. И не тебе ль врата сам Киев отворял? Не ты ль стрелой сбираешься попасть в султана дальних стран? Стреляй же в Кончака ты лучше, княже, в холопа ты поганого стреляй! За землю Русскую, за Игоря, за Святославльча!
А ты, Роман, и ярый мой Мстислав! Несет вас храбра мысль на подвиги. Когда летите вы на брань за отче дело, вы словно соколы, что на ветрах ширяются, коли на птиц охотятся. Шлемы у вас латинские – завязочки железные. Дрожат от вас хины, Литва, Дремела и Ятвига, и даже половцы повергли копья ниц, главы склоняя под мечи булатны ваши.
Погас для Игоря уж солнца свет, и древо не в свой срок листву сронило, по Роси, по Суле грады уж делит враг. Дон, княже, кличет, Дон зовет: «На битву, Игорь! На победу, княже!» И ольговичи, храбрые князья, готовы биться!
Ингвар и Всеволод и три Мстиславича, не худшего гнезда вы шестикрыльцы. Неужто жребия победы избегая, задумали себе похитить власть? К чему тогда златые вам и шлемы и щиты, и остры копья польские? Загородите стрелами острыми своими ворота Степи! Позвените оружьем за землю Русскую, за раны Игоря, отчаянного Святославича!
Уж не течет Сула серебряной струею ко граду Перьяславлю. Уже Двина течет болотом ко полочанам прежде грозным, под крики торжествующих врагов. Один лишь Изяслав сын Василька, мечами острыми в литовские шеломы, звенел со славой деда соревнуясь. Но сам же пал под красные щиты от вражеска меча, со смертью обвенчавшись. И молвила ему тогда невеста: «А не сам ли, княже, желал ты смертна рва? Смотри, уже дружину мертвую твою, крылами одели птицы, звери лижут кровь… И нет с тобою рядом Брячеслава, и нет другого Всеволода-брата. Один ты изронил свою жемчужну душу из тела храброго чрез злато ожерелье».
Унылый глас поет унылу песнь, веселие поникло, трубы трубят тревогу в городах.
Внимайте, ярославичи, и вы, Всеслава внуки! Пора вам опустить вражды знамена. Пора уже – мечи вложите в ножны, не то – лишитесь дедовой вы славы. Почто приводите вы половцев поганых на землю Русскую? А нынче врозь полощет ветер флаги Давыдовых и Рюрика полков, а на Дунае копия поют.
А у Путивля Ярославны слышен глас. Будто чайка безвестная кричет на заре: «Белой чайкой дунайской полечу, и шелковый рукав-крыло в Каяле омочу. Утру водой живой кровавы раны князю на жарком его теле».
Ярославна в Путивле на стене стоит одинешенька, рано-рано, на заре причитает Ветра-брата призывает: «О Ветрило-Ветер, господин мой, что так сильно дуешь? Зачем мчишь хиновски стрелы на воинов моего лады? Мало ли гор тебе подоблачных, чтоб веять над ними? Мало ль кораблей на море синем, чтоб паруса их надувать? Что ж, Ветр-Ветрило, по степному ковылю рассеял ты мое веселье?»
Ранним утром Ярославна на стене Путивля рыдает-приговаривает: «Брат второй мой, Днепр-Словутич, ты пробил земные кручи, и лелея нес ладьи ты Святослава ко поганой рати Кобяка. Прилелей назад моего ладу, чтобы слез не лить мне по утрам».
Ярославна утром рано во Путивле на стене плачет-припевает: «Ты светлое, ты трисветлое, Отче-Солнышко! Всех ты греешь, всех ты красишь, что ж протянуло ты горячий луч к воинам лады моего? Что ж в безводной им степи луки иссушила жажда, колчаны стянуло туго?»
Восшуми море синее, налетите смерчи злые, унесите это послание в дальни края.
И тут взял Словута-сын свои гусли, призвал товарищей-спутников своих, и пошли они в путь, в Степь половецкую, ко Игорю, ко Святославичу…
Кстати, Словута (имя посланца, конечно, могло быть другим) мог сопровождать православного священника, который – как считает Сумаруков – прибыл к Игорю 26 мая 1185 года с целью, вероятно, обвенчать Владимира с Кончаковной (которую, кстати, окрестили Свободой – в часть побега Игоря, не иначе! И Кончак, которому Игорь, конечно, не доложил причин своего побега, на это смотрел!). Кончак вернулся к себе в ставку 2 июня, следовательно, на подготовку и осуществление побега у Игоря было всего несколько дней.
Три письма
о книге «Аз и Я»
Проблема авторства и даты, хоть и важные вещи, но, согласимся, не самоцель. Рано или поздно, отвлекаясь от удивительных, почти детективных историко-литературоведческих проблем, связанных со «Словом о полку Игореве», нужно перейти к самому смыслу поэмы: в чем суть поэмы и что хотел (или хотела) сказать его автор, а ведь это совсем не так очевидно!
Следовательно, мы должны теперь задуматься о вещах, которые, как это ни странно, за многие века, прошедшие со времени написания, отнюдь не устарели. О проблеме взаимоотношения Руси и Степи, потому что именно эта проблема встает перед нами каждый раз, когда мы по вечерам включаем голубой экран. И, конечно, когда книга затрагивает живой нерв, она становится в особенности открытой для споров и критики.
И поскольку мне хотелось представить не только свою точку зрения, но по возможности, целый спектр мнений, я вспомнил об одной очень интересной переписке конца семидесятых годов…
В старых этих письмах речь идет еще об одной старой книге: Олжас Сулейменов «Аз и Я». Кто помнит то время – вспомнит и ажиотаж вокруг этой книги. Недавно в журнале «Вестник» №23 я наткнулся на статью «Русь и половецкое поле», интервью с Сулейменовым. Значит, тема еще жива.
В конце семидесятых, когда мой друг Виктор Сокирко прочитал «Аз и Я», книгу отовсюду изымали как ересь, но ему как-то удалось ее достать. Сокирко думал (ошибочно), что кампанию против Олжаса Сулейменова возглавляет Дмитрий Сергеевич Лихачев, и написал возмущенное послание. Лихачев ответил…
Впервые мы публикуем здесь эти письма. Я ничего не меняю в них. Оставляю повторения, динноты – ведь прошло уже больше трех деятилетий, они и сами стали историческим документом. И так их и нужно воспринимать.
В.В. Сокирко – Д.С. Лихачеву, 17 августа 1978 года.
Уважаемый Дмитрий Сергеевич!
Друзья подарили мне вашу последнюю книгу «Слово о полку Игореве» и культура его времени» (в основном из-за 20 страниц критики книги Сулейменова «Аз и Я») – и я с благодарностью прочел ее, однако восторженное отношение к Сулейменову ваша критика рассеять не смогла. Ниже я попытаюсь объяснить, «почему» (уяснить это для себя и для друзей). Мне кажется, что дальнейшее вам будет читать неприятно, поэтому не обижусь, если вы бросите это письмо в урну без ответа. Для меня важно только, что вы имели возможность узнать отрицательное мнение одного из рядовых читателей.
Вкратце мое мнение состоит в следующем: вы правы в мелочах, Сулейменов прав в главном; вы правы в своих частных возражениях, но защищаете громадную неправду, умалчивая о главном.
А теперь объяснения.
Украинец по крови, я – русский по языку, воспитанию и культуре, и книгу казахского писателя прочел со стыдом, как заслуженную пощечину своему русскому шовинизму. Воспитанный в ненависти к «поганым половцам и прочим татарам» и, след, в презрительном снисхождении к их потомкам, я вдруг услышал свободный голос потомков этих самых «поганых половцев», голос, убедительно ткнувший меня в мерзкие дела моих предков, того же самого Игоря Святославича, а с другой стороны, показавшего славу своих предков – половцев, а самое главное – вскрывшего наш сегодняшний эгоизм, нестерпимое и ничем не обоснованное высокомерие европейца перед азиатом, разоблачившего ту ложь, вернее, искажение исторической правды, на которой только и зиждется его высокомерие.
С самого начала мне было ясно, что многие, если не все, из текстологических доказательств Сулейменова будут высмеяны и отвергнуты, как дилетантские и ошибочные. При такой богатой истории изучения одного письменного памятника, при такой массе толкований и сомнений иначе и быть не может. Но ваша книга в этом смысле не дала ничего нового, она только подтвердила ожидание отрицательной реакции «официальной науки»…
Даже если все эти аргументы будут отвергнуты (а до этого далеко), то и тогда главная правда, высказанная Сулейменовым, останется непоколебленной. А именно: на протяжении многих веков существования ненависти к половцам и степнякам последняя не могла не влиять на переписчиков и продолжает сегодня влиять на интерпретаторов «Слова о полку Игореве», продолжает искажать правду об «игоревом времени»…
Сам автор, наверное, тоже не был беспристрастным, и, возможно, на нем лежит главная ответственность, но и для Сулейменова, и для читателей (кроме вас и ваших коллег) второстепенным вопросом является, кто несет главную ответственность за искажение исторической правды в современном прочтении «Слова»: сам ли древний автор, или средневековые соавторы-переписчики, или современные преемники-толкователи. Гораздо важнее восстановить саму историческую правду, вскрыть и избавиться от вековых искажений ее. И выполнить эту задачу мог только человек совершенно независимый от таких пристрастий или, даже наоборот, придерживающийся противоположных интересов, т.е. не русский, а потомок их врагов, т.е. половцев. Им-то и стал Сулейменов. В «научный» спор прокуроров как бы вошла наконец адвокатом обвиняемая сторона и сказала свое веское слово…
Взаимоотношения Руси и Поля, людской чести и подлости, политика наведения князьями половцев на свою землю в качестве будущего господина-царя (как страшно повторена эта политика потом Иваном Калитой и как помогла она созданию величайшей и могущественнейшей в мире деспотии), история патриотических поисков внешних врагов ради обоснования и укрепления единства, вернее деспотизма, история забвения уроков прошлого – как все это нужно нам, сегодняшним людям, для собственной жизни и поведения!
Книгу Сулейменова сегодня невозможно достать, за нее платят в десятикратном размере, но достать могут не все (впрочем, влияет и указание властей для магазинов – скупать «Аз и Я» не для продажи, а для уничтожения. Об этом я сам слышал в Алма-Ате от продавщицы в книжном).
Простите, но каким контрастом лежит на столе ваша книга – может, одного из лучших наших «словистов». При таком объеме – и такая узость взгляда, такое равнодушие к животрепещущим проблемам, волнующим всех читателей. Какая пустыня! Над важнейшими вопросами нашей истории при чтении вашей книги можно размышлять только против воли автора. Так, при обсуждении терминов «чести и славы», вернее, осуждении этих «феодальных качеств» в сравнении с благом России я думал о том, сколь далеко завели корни российского рабства еще в те давние, дотатарские времена. И что, прервав княжеские междоусобицы («поиски чести»), Москва прервала и выработку в России чувства личного достоинства и чести и этим обусловила деспотическое развитие. Но ваша книга не стимулирует такие размышления, а забивает их давно известными штампами – о необходимости «единства», о противостоянии «врагам», о вредности браков с половчанками, о гениальности наших предков и недобросовестности всех, кто в этом сомневается, – и морем малоинтересных частностей.
Впрочем, узость содержания и мелкость тем можно извинить, ссылаясь на известную болезнь профессионализма, но глухота к боли нашего половецкого современника непростительна. На всю сулейменовскую боль вы нашли возможным лишь снисходительно проронить насмешливое: «Меня, как русского, очень трогает стремление О.Сулейменова вложить в «Слово о полку Игореве» черты своего, тюркского этноса. Трогают и другие проявления любви О.Сулейменова к «Слову»», хотя знаете о законности этих претензий («А.Н.Робинсон выдвинул… обширно и серьезно аргументированную гипотезу о «Слове» как памятнике культурного пограничья между Русью и Половецкой степью». – Ваши слова!).
Больше всего меня удивляет, почему «Аз и Я» не вызвала отклика в вашей душе, почему вам, русскому, не стало стыдно так же, как мне, как и многим другим русским читателям? А ведь поводов для этого у академической науки не меньше, чем для рядовых читателей…
Сейчас книгу Сулейменова уничтожают, его самого заставили выступить с галилеевским отречением в газете. И в таких условиях вы все же считаете возможным выступить с критикой «поверженного половца», со своих академических высот потретировать его как мелкого дилетанта, хотя для рядовых читателей соотношение выглядит обратным… Бог вам судья.
Наверно, я и вправду глуп, что пишу вам это письмо. Но нет, я – русский по языку и культуре и пишу русскому ученому, твердо веря, что среди ученых найдутся люди, способные понять «половецкую правду», подхватить сулейменовское начало. Обязательно найдутся!
Д.С. Лихачев – В.В. Сокирко, 6 октября 1978 г.
Уважаемый Виктор Владимирович!
Я получил ваше письмо по возвращении в Ленинград только сегодня (6.X.78) и тотчас отвечаю вам.
Вы плохо осведомлены во всем, о чем пишете.
1. Почему Сулейменов потомок половцев? Казахи не потомки половцев, хотя и близки к ним этнически.
2. Когда и в чем проявлялось презрение русских к половцам? От половцев оборонялись, воевали с ними, но ни в одном случае я не встречал в древних памятниках презрения к ним.
3. Какое отношение имеют войны XII в. к современности? Все воевали со всеми!
Русские в прошлом всегда уважали тех, с кем воевали. Самый высокий памятник на поле Бородина – французам. Знаете ли вы это? Памятник шведам – на поле Полтавской битвы. Прекрасное французское кладбище существовало в Севастополе и пр.
4. Следы половецкого эпоса и тюркские элементы в «Слове о полку Игореве» изучали Пархоменко, Приселков, Мелиоранский, Гордлевский, Корш, Кононов. Сейчас – Робинсон и мн др русские ученые. Только они это делали грамотно и со знанием тюркских языков (кроме Робинсона). Тюркских языков Сулейменов не знает. Он человек русской культуры и пишет только по-русски. Но он не знает работ о половцах и о следах пол эпоса.
5. Русские для изучения языков сделали гораздо больше, чем сами тюрки.
6. Шовинизм и презрение к русской науке проявляет именно Сулейменов.
7. Никто (кроме Бородина в опере) не идеализирует Игоря.
8. Стыдно за нападки на русскую науку должно быть именно Сулейменову. Стыдно потому, что он не знает русского востоковедения и его великих традиций, а самоуверенно бранит. Традиции же в русском востоковедении не только научные, но и гуманистические.
9. Вы не знаете, что я всю жизнь в разных формах борюсь с шовинизмом (в том числе русским) за истинный патриотизм.
10. Вы не знаете, что я не занимаю высокое положение, а именно Сулейменов. Он катается по всему миру и сразу после скандала с его легкомысленной книжкой поехал в Париж, о нем сразу же была в «утешение» помещена статья в «Литгазете» с фотографией, а меня не пустили даже на съезд славистов в Югославии в этом году и во множество других мест. Вот мои «академические высоты» и вот «поверженный половец».
Желаю вам быть более осведомленным в тех вопросах, о которых скандачка беретесь судить и рядить.
Д. Лихачев.
Вы написали свое письмо на машинке в неск экз. Очевидно, с гордостью показываете его своим друзьям. Имейте мужество показать им и мой ответ.
В.В. Сокирко – Д.С. Лихачеву, 16 октября 1978 г.
Ваше письмо было для меня неожиданностью и наказанием. Мне стыдно за причиненную вам боль и обиду, но поверьте, я не был злонамерен.
Конечно же, ваше письмо я распечатал в том же количестве экземпляров (и высылаю подтверждение). Однако еще раньше друзья успели меня упрекнуть за письмо к вам, ссылаясь главным образом на обратное соотношение вас и Сулейменова в официальном мире в сравнении со сложившимся у меня представлением. Но я писал лишь как рядовой читатель и судил лишь по вашей и Сулейменова книгам. Для миллионов существуют только эти книги.
Дмитрий Сергеевич! После вашего письма я понял: вы погружены в академическую науку, в мир древних текстов и толкований и не замечаете той массовой культуры, в которой варимся мы, миллионы. Вы не видите ненависти и презрения к иностранцам вообще, к татарам, половцам и прочим азиатам – в особенности, воспитанной школьными учебниками, худлитературой, популярной историей и т.п. Мой современник в подавляющем большинстве знает только о степных хищниках-половцах, о зверях-монголах, вызвавших нашу отсталость от Запада вплоть до последнего времени, о крымских татарах – турецких наймитах и немецких прислужниках и т.п.
…Да, русские уважают тех, с кем воевали. Именно те, кто воевал. Но не те, кто позже писал об этом и обрабатывал народное сознание в «патриотическом духе».
Конечно, это не наука. Но наша наука в этом вопросе или молчит, или подтверждает распространенные шовинистические предрассудки, в то время как ее прямая гуманистическая обязанность – выступать против этих предрассудков. Иначе зачем нужна историческая наука, если она мирится с такой неправдой в народном сознании, как, например, реальный облик князя Игоря Святославича. Вы пишете, что никто не идеализирует этого князя, кроме «Бородина в опере». Какое заблуждение! Его идеализируют миллионы – весь народ: и слушатели оперы, и школьники, изучающие «Слово о полку Игореве», которое в его нынешнем толковании представляет Игоря героем.
Я был рад узнать из вашего письма, что русская наука много сделала для изучения тюркских языков и половецкого эпоса в «Слове». И видимо – для выявления правды в русско-половецких отношениях. Но почему об этом никто не знает? Почему школьные учебники не снабжаются объективными трактовками Игоря? Почему только Сулейменову удалось громко крикнуть об этом?..
Просто вы не видите той неправды об Игоре, в которой мы живем и которая формирует наши души («и на заре нации у нее были злобные враги, справиться с которыми можно только единством и деспотизмом…»), и не желаете ее исправлять. А вот Сулейменов захотел в силу своего степного происхождения (какое имеет значение, прямой он потомок половцев или только побочный? Он чувствует себя преемником их, и это дает ему силу) и сделал это. И я благодарен ему. Несмотря на то, что сегодня от вас и от своих друзей узнал порочащие его обстоятельства. Потому что я благодарен не просто высокопоставленному казаху О.Сулейменову, а автору книги «Аз и Я». Сулейменов не шовинист, он просто националист, поскольку принадлежит к малой и подчиненной нации. Его «дерзкие нападки на русскую науку» есть дерзкая защита от великодержавной интерпретации этой науки (а мы, читатели, только ее и имеем)…
И я хотел бы быть благодарным и вам, Дмитрий Сергеевич, за открытие правды: кем же были наши предки, Игорь Святославич и другие, и что заложили они в основу нашей Родины?.. Потребность в этой правде у всех огромная. Буду рад услышать ваш голос.
И еще: вы упрекаете меня в малой осведомленности – чтобы «судить и рядить». Но сужу я только по малоинформативным книжкам и ваш упрек переадресовываю вам и вашим издателям. Что же касается «судить и рядить» – то не следует ли мне отказаться от размышлений, от откровенного высказывания своего мнения? Не следует ли стать равнодушным и не писать больше глупых писем?
Неужели лучше молчать?
С уважением В. Сокирко.
Святой иль черт?
Ну раз уж зашла речь об идеализации князя Игоря Святославича Новгород-Северского, то вот что мне хотелось бы сказать (к сожалению, одна из спорящих сторон, Дмитрий Сергеевич Лихачев, уже не сможет ни прочесть этого, ни ответить…).
Да, конечно, князь Игорь не святой и к лику святых причтен, как известно, не был. Да, в раздоре с Владимиром Переяславльским он «взял на щит» город Глебов, в чем потом и каялся. Принимал он участие и в других княжеских междоусобицах. Это было нормой тогда, князь должен был защищать свою вотчину, иначе долго не задержишься на престоле. Но в пользу князя Игоря можно привести хотя бы уж то, что не испугался он солнечного затмения, мужественно выступил в поход. А ведь считались Ольговичи внуками солнца (Даж-Бога), и потому затмение означало для них предсказание смерти. Подсчитано, что 17 родственников Игоря погибли в дни рядом с солнечными затмениями!
Легко нам, сидя за письменным столом, утверждать, что-де Игорь творил «мерзкие дела». Но разве это не он сказал в 1180-м, когда назревала очередная междоусобица между все теми же Мономашичами и Ольговичами: «Брате, добра была тишина, лепей было уладиться»?
А не задумывались ли вы, почему автор «Слова» так и не дал описания ГЛАВНОЙ СЦЕНЫ всего повествования – самой битвы Игоря Святославича? Почему-то на это внимания никто не обращает: будто не об Игоревом «полку» речь. О буй-тур-Всеволоде, например, говорится гораздо больше. В летописях есть сведения о роли Игоря в сражении, и здесь видно, насколько мудро и мужественно вел себя наш князь. В решающий момент битвы, когда побежали ковуи (степняки – союзники русских), князь Игорь снял свой золотой шлем, чтобы ВСЕ УЗНАЛИ ЕГО, и бросился вперед в расчете, что бегущие остановятся и повернут его спасать. Ковуи не повернули, а князь Игорь, раненный в руку половецкой стрелой, оказался в плену. И когда половцы хватали Игоря, увидел он, как сражается, окруженный врагами, брат.
Так почему же об этом в поэме одна строчка: «Игорь полки заворочает, жаль бо ему брата Всеволода»? Ответ, вероятно, таков: автор «Слова» всегда вне оценок. Но ведь гениальность художника – отнюдь не гарантия его политической прогрессивности. И к мысли автора «Слова» можно и нужно относиться критически.
И что же мы видим? Кто называет Кончака «холопом поганым»? Разве князь Игорь? Чьи слова «черный ворон, поганый половчанин»? КТО истолковывает поход Игоря как военную авантюру? Автор «Слова». Это он призывает князей ОТОМСТИТЬ за «раны» Игоря всем половцам, в том числе Кончаку, другу и свату Игоря, к тому же христианину (правда, у половцев тогда было арианство). И уж во всяком случае Кончак – никакой не холоп.
Конечно, хорошо, что автор «Слова» призывает русских князей объединиться, помириться и подчиниться авторитету киевского Святослава. Но ведь это – объединение на основе противостояния общему врагу, который, кстати, в то время реальной опасности для русских земель и не представлял, был просто «бумажным змеем».
Автора «Слова» можно понять: ведь, например, если бы Новгород-Северский вместе, скажем, с Черниговом отделился от остальной Руси, создал новый союз с Полем, опустошительная война (между русскими же князьями) была бы неизбежна. Повторились бы времена Олега Гориславича, о которых автор (Мария?) напоминает в «Слове» прямым текстом. Зрела катастрофа, и, конечно, выступить в пользу примирения, в пользу согласия, используя любой подходящий повод (ну например, события, которые можно трактовать как обиду, нанесенную половецким ханом Кончаком русскому князю Игорю), – это всегда важно, нужно и необходимо.
Но князь Игорь, когда вернулся из своего похода, выдвинул, видимо, гораздо более широкую «программу мира»: союз русских князей (Мономашичей и Ольговичей) между собой, а также русских князей и половецких ханов. В отличие от автора «Слова» князь Игорь НЕ БЫЛ ВРАГОМ ПОЛЯ, во всяком случае не всех половцев считал «погаными». И был ГОТОВ КОПЬЕ ПРЕЛОМИТЬ У КРАЯ ПОЛЯ ПОЛОВЕЦКОГО.
Кстати, мы говорим «Слово о полку», но что это такое: «полк» – остается неясным, так как это слово означает и военный полк, и поход, и сражение, и СВАДЕБНЫЙ ПОЕЗД одновременно.
Вот, например, что поется в одной старинной свадебной песне: «Отец родимый! Мать родимая! У нас князь молодой, ясный сокол со всем ПОЛКОМ, со всем поездом…»
А дружины Игоря и других князей двигались напрямую к ставке Кончака, чтобы сыграть свадьбу Владимира – княжича, сына Игоря, и дочки Кончака. Владимир попал в плен с отцом, Кончак выручил его, и свадьба состоялась.
Так что такое, следовательно, «полк»? Андрей Никитин, Николай Переяслов и др. убедительно доказывают – не было никакого грабительского похода в Степь – был свадебный поезд, «напоровшийся» внезапно на враждебные племена половцев, на войска хана Гзака. Вместо свадьбы – плен. Затем – побег…
А что же происходило дальше? В 1187 году, через два года после трагических событий Игорева похода, возможно, вдохновленные «Словом о полку Игореве» русские князья дваж
Д.С. Лихачев – В., 6 октября 1978 г.В. – Д.С. Лихачеву, 16 октября 1978 г.С уважением .
Выбор читателей
Комментарии