Марат ГЕЛЬМАН: Могущество российской культуры будет прирастать провинцией

Марат Гельман больше в Москве не работает. Продал половину своей галереи, вторую половину отписал жене. И… в Пермь! Вслед за ним из Москвы на освоение «целинных и залежных земель» российской культуры устремились продюсер Эдуард Бояков, основавший в Перми экспериментальный театр «Сцена-Молот», артист Евгений Миронов со своим фестивалем «Территория», композитор Владимир Мартынов, авангардные драматурги, художники, музыканты… Эта команда имеет амбициозную цель – превратить Пермь в культурную столицу.

– Что происходит в Перми? Там культурная революция?- В Перми, безусловно, происходят некие изменения. Являются ли они революционными? Мой товарищ Паша Лунгин сказал так: «Ты знаешь, в истории России еще ни разу не было, чтобы культурная жизнь изменялась вне рамок новой и старой столиц – Москвы или Питера». В этом смысле перемены в Перми можно, пожалуй, назвать революционными. Мы пришли к убеждению, что если культурную жизнь не удастся сделать интересной вне этих двух столиц, то мы потеряем страну. Кто-то считает, что мы прожектеры, что это в принципе невозможно.- Что невозможно? Превратить Пермь в культурную столицу?- Да. Есть такое предубеждение. А мы хотим доказать, что это реальная вещь – сделать Пермь одним из центров современной культуры. Сначала такой задачи не было. Полтора года назад, не имея далеко идущих планов, я устроил в Перми выставку «Русское бедное». Выставка стала событием, имела невероятный успех. За два месяца ее посетили 50 тысяч человек. Для города с населением в один миллион это очень много.- И тогда на базе выставки вы решили создать Музей современного искусства?- Эта идея принадлежит не мне. Ее вынашивал Сергей Гордеев, член Совета Федерации от Пермского края. Когда он предложил создать музей, я сказал: «Давай попробуем начать с выставки и посмотрим, что получится». Мы никак не могли найти хорошее место для выставки. После долгих бесплодных поисков остановили свой выбор на Речном вокзале. Отремонтировали его и устроили в нем выставку. Когда она открывалась, тема музея уже достаточно отчетливо звучала. А после того как выставка произвела фурор, привлекла внимание российской и зарубежной прессы, тогдашний губернатор Пермского края Олег Чиркунов сам загорелся идеей открыть здесь Музей современного искусства. К тому времени в краевом правительстве появился новый министр культуры Борис Мильграм – известный режиссер, ученик Анатолия Васильева, один из самых ярких и интересных мастеров театра среднего поколения. И началась цепная реакция. Мои друзья и знакомые из числа художников, музыкантов, артистов в один голос заговорили: «Мы тоже хотим в Пермь».- Да, там, например, я знаю, впервые прошел театральный фестиваль «Территория». Три года подряд, с тех пор как возник, он проходил в Москве. Теперь окончательно в Пермь переехал?- Нет, они хотят разъезжать по разным регионам. Пермский проект оказался для них очень успешным.- А Эдуард Бояков что делает в Перми?- Он провел там фестиваль современной пьесы «Новая драма». Создал театр «Сцена-Молот». Этот театр работает с текстами лучших современных авторов – Владимира Сорокина, Евгения Гришковца, Ивана Вырыпаева, Юрия Клавдиева, Елены Фанайловой, Линор Горалик… Сотрудничает с известными российскими и западными режиссерами. В театре нет постоянной труппы, в спектаклях участвуют актеры пермских театров и разных творческих групп. «Сцена-Молот» – это новый культурный центр, это площадка для множества событий: читок и поэтических вечеров, кинопоказов, дискуссий и тренингов… В театре есть кафе, где можно в уютной обстановке за чашечкой кофе обсудить впечатления после спектакля. В итоге в течение года в Перми сложилась новая культурная ситуация.- Если отрешиться от географии, что такое, по-вашему, культурная столица?- Столица – это место, где происходят культурные события. Столица – это открытая площадка, куда приезжают артисты, художники, музыканты из России и со всего мира. Столица – это место для творческой конкуренции.- Вы считаете, Пермь уже отвечает этим критериям столичности?- В значительной степени – да. В Перми много культурных событий. Мы провели, например, фестиваль «Живая Пермь», когда все клубы, все площадки представили свои проекты и весь город был погружен в атмосферу творчества. В те дни в нем одновременно открылись восемьдесят выставок. Раньше – две выставки в год, а тут за три дня восемьдесят! А еще фестивали. В прошлом году их было десять, в нынешнем будет пятнадцать. У нас есть и специальная программа под названием «Открытый университет». Приезжают писатели, читают лекции. Здесь выступал Сергей Гандлевский, здесь собирал большие залы Владимир Сорокин… Теперь вот начали программу «Резиденция». У нас будут резиденции и для художников, которые смогут открывать в Перми свои мастерские, и для режиссеров, получающих возможность ставить здесь спектакли… Городу нужны культурные институции. Первой такой институцией стал Музей современного искусства. Затем появилась вторая – современный театр. Сейчас с помощью Ольги Свибловой создаем третью – Дом фотографии.- Кому все это надо? В Перми есть публика, способная понять и оценить художественные новации в театре, музыке, живописи?- Публика везде одинаковая – что в столице, что в провинции. Московский обыватель приходит в Третьяковскую галерею, стоит перед «Черным квадратом» Малевича и, ни в чем особо не разбираясь, говорит: «Я тоже так могу». Подразумевается: «Если я тоже так могу, то это не искусство». Вот и в Перми люди пришли на выставку «Русское бедное», где экспонировались работы артистические, изящные, но простые в исполнении. И кто-то наверняка подумал про себя: «Я тоже так могу». Но при этом подразумевалось вот что: «Я тоже художник».- Почему вы решили, что пермский обыватель вкладывает в эту фразу иной смысл, нежели обыватель московский?- Потому что после выставки «Русское бедное» пермяки стали нам присылать какие-то безумные проекты. Этот тип реакции – «я тоже так могу» – на произведение искусства, он вообще характерен для нынешнего времени. Современный художник как бы спустился с пьедестала, стал вровень со зрителем. Во всяком случае, о пермском зрителе можно сказать, что он перестал быть только зрителем, почтительно взирающим на недосягаемые для него образцы художественного творчества. Он тоже ощутил себя творцом. А во всем остальном, думаю, публика везде одинаковая.- Если в Перми происходит культурная революция, то должны быть и контрреволюционеры. Вы ведь кого-то наверняка потеснили, кому-то вольно или невольно сузили пространство.- Да, та модель культуры, которую мы отстаиваем, предполагает жесткую конкуренцию творческих сил. Поэтому появились некие, как вы говорите, контрреволюционеры, которые пытаются противостоять переменам.- Это люди, укорененные в местной культуре, кумиры здешней публики?- Я бы не сказал, что все серьезные, авторитетные мастера искусства заняли против нас оборону. Нет, некоторые из них с радостью восприняли наши начинания. Но есть и другие. Например, руководители творческих союзов. Союз художников в Москве давно уже не играет той роли, какую играл в советские времена. В провинции же отделения Союза художников еще как-то функционируют, распределяют мастерские, кого-то принимают в свои ряды. Это, в общем-то, профсоюз, не имеющий никакого отношения к художественной жизни. И когда мы пришли, эти люди сильно возбудились. Они выступают против нас, не утруждая себя какой-либо аргументацией. Им просто не нравится, что кто-то появился на их поляне. Кроме того, им не нравится современное искусство. Они признают только традиционный театр, традиционную живопись, традиционную музыку, то есть лишь то, чем сами всю жизнь занимались. И есть еще люди, выбравшие себе роль идеологического противника. В сущности, это один человек – писатель Алексей Иванов. Он занимает извечную позицию почвенника: все настоящее, ценное, духовное создается в провинции, а все привозное, столичное, иностранное, не имеющее русских корней, несет гибель нашей национальной культуре. Но что у нас есть оппоненты – это хорошо. Это создает атмосферу дискуссий, живого диалога людей искусства друг с другом и с публикой. Люди стали ходить на выставки. Не важно, хвалят они эти выставки или ругают. Главное – они стали ходить на выставки. Появилась такая привычка. Я вот в Екатеринбурге был, туда Русский музей привез прекрасную выставку Филонова. Я пришел на эту выставку, а там, кроме меня, лишь один посетитель. Если бы такая выставка проходила в Перми, народ бы валом валил, все первые полосы местных газет были бы ей посвящены. А в Екатеринбурге о выставке Филонова никто ни слухом ни духом. Я это к тому, что культурная столица – это не только сумма событий, но еще и отношение к ним, оценка их важности.- Я прочитал в ЖЖ ваш культурный манифест «Россия-2». Там есть любопытные вещи. Ну например: «Символом отсутствия полноценной культурной политики со стороны государства стало упразднение Министерства культуры как самостоятельной институции. Культурный механизм, формировавшийся в России 90-х, сворачивается, так и не достигнув стадии зрелости и не утвердив необходимого для свободного функционирования искусства инструментария. Завоеванное было пространство автономии искусства от государства сужается, культурная политика редуцируется в лучшем случае до псевдолиберализма, а по сути – фаворитизма». С этим можно спорить, можно соглашаться, но что вы предлагаете?- Две принципиальные вещи. Наш проект позволяет нам общаться с пермскими властями, пермским бизнесом не в качестве нищих, убогих, которым нужна благотворительная помощь, а в качестве партнеров. Даже в качестве некоего мотора для края. И второе: мы по-новому определяем приоритеты краевого Министерства культуры. До сих пор считалось, что оно существует для поддержки творческих людей. Мы же полагаем, что его задача – обеспечить всему населению края качественный досуг.- Этот ваш манифест – оппозиция стереотипам, сложившимся в сфере культуры?- Я различаю понятия «оппозиция» и «альтернатива». Идея культурной альтернативы, она вовсе не оппозиционна укоренившейся традиции. Она из этой традиции вырастает. И существует автономно от нее. Она не спорит с культурными стандартами. Она сама по себе. Точно так же я не считаю, что художник должен быть либо с властью, либо в оппозиции к ней. Он самостоятельная величина. Вот мой отец (известный драматург Александр Гельман. – В.В.) в эпоху перестройки пытался быть близким к власти, поддерживал затеянные ею перемены, даже входил в горбачевский ЦК. Потом оказалось, что это были иллюзии. Есть у художника и другой соблазн – быть против власти. Это тоже непродуктивно, а сегодня тем более. Когда большинство населения поддерживает власть, когда оппозиция себя полностью исчерпала и дискредитировала… Есть и третье – уехать за границу или уйти в сторожа. Но это влечет серьезные потери для творческого человека.- Хорошо, ваш вариант?- Вот он: выстраивание альтернативного пространства, которое по отношению к основному ни в какие тона не окрашено – ни в черные, ни в белые. Просто другая система ценностей. Несколько лет назад для остроты дискуссии, в момент патриотической эйфории, я говорил: «Знаете, для меня поменять друга тяжелее, чем поменять гражданство».Эта фраза звучала кощунственно. Но что делать, для меня дружба, любовь, профессия важнее, чем показной патриотизм, вошедший у нас в моду. Помните наставление Пушкина поэту: «Ты – царь: живи один». Нормальному художнику, в какой бы стране он ни жил, не важно, кто в этой стране президент. Ему важно решать свои художественные задачи. Вот, собственно, суть моего манифеста. Со времени выставки «Россия-2» прошло пять лет, но вот таким образом те идеи трансформировались в пермский проект. Только «Русское бедное» – это альтернатива богатому глянцу. Гораздо сложнее сохранить автономию от денег, чем от политики.- На ваш взгляд, у власти есть сейчас культурная политика?- Я считаю, что нет. Мы хотим сформировать ее. На мой взгляд, Министерство культуры должно работать со всеми институциями, независимо от их принадлежности, и иметь свою политику по отношению к ним. Если смотреть на пермский проект как на пилотный, то он, мне кажется, создает предпосылки для новой культурной политики. Я вижу ее в том, чтобы создавать возможности для активной культурной жизни во всех крупных городах России.