Мама, я читаю…

Недавно просматривал фотоальбом – совсем еще молодые родители, совсем еще дети мы с сестрой. Для ностальгии вроде как рано, но я всякий раз со всевозрастающим градусом удовольствия листаю эти желтеющие страницы.

Чаще всего в альбоме встречаются снимки из залитого вечным солнечным светом Ашхабада: вот мы на военном параде, вот выехали на пикник в горы Копетдага, вот друзья семьи – что ни страница, то согревающие душу улыбки. Мне, все еще очарованному миром детства, хочется думать, что все мы тогда были безоговорочно счастливы, и я рад, что неизменно нахожу тому вроде как документальные подтверждения.
Одна из фотографий – я в белой майке за столом кухни делаю уроки. Раскрыта книга, передо мной тетрадь, в руках, как и полагается, ручка. Я оторвался от своего дела и взглянул прямо в объектив – сосредоточенность сменяется приветливой улыбкой. Глянцевый блеск ярко-красных обоев с белыми узорами, кусочек окна – зеленое пятно дерева в дневном свете. Там, в небольшом садике, росла вишня.

Именно здесь, за этим столом, и случилась до банальности простая сцена воспитания, по сути, изменившая мою жизнь. Мама раскатисто кричит, голос ее стремительно разлетается во все стороны, заполняя собой квартиру, многоквартирный четырехэтажный дом, в котором мы проживали, облетает весь город, отражаясь эхом здесь и там. Передо мной раскрыта книга, я заливаюсь слезами.

«Читай! – требует мама. – Вслух, чтобы я слышала!»

Я пытаюсь вглядеться в расплывающиеся страницы, но все вокруг превращается в сплошной серый ком. Всепоглощающая жалость к себе – вроде как несправедливо угнетаемому самыми близкими и любимыми – заполняет меня. Ком в горле, боль в груди.

«Но мне… Не… Неинтересно», – наконец выдавливаю я.

«Откуда ты знаешь, если даже не начал?» – парирует мама и отворачивается к раковине: что-то режет, дым столбится над скворчащей сковородой.

Сейчас, во времена повального увлечения педагогикой Монтессори, многие бы сказали, что это было неправильно, да и сам я, стань свидетелем подобной сцены, бросился бы защищать ребенка, но тогда выбора не оставалось, я попытался успокоиться и, наконец, принялся за чтение.

Ошеломленный, я сделал паузу и, смахнув последние слезы, сказал уже как-то растерянно: «Ну неинтересно же». Мама, к счастью, не услышала, на плите у нее все клокотало, источая ароматы предстоявшего обеда.
Так, с «Детей капитана Гранта» Жюля Верна все когда-то по-настоящему и началось. А продолжилось найденными в обширной домашней библиотеке «20000 лье под водой», «Таинственным островом», книгами Даниэля Дефо, братьев Гримм, Свифта.

Длинный книжный шкаф во всю стену гостиной, всегда служивший в первую очередь предметом мебели, – непременный атрибут всякой приличной советской семьи – отныне приобрел для меня особое, во многом сакральное значение. Всякий раз, когда я снимал с полки очередной томик (часто со склеенными страницами, ни разу не читанный), меня поражало происходившее наяву волшебство – выпадение из собственной жизни и мгновенное проваливание в новый мир бесконечных приключений и новых впечатлений. Герои вырастали передо мной, я слышал их голоса, сопереживая, растворялся в вымышленных сюжетах.

Когда солнечный Ашхабад сменился безразмерной Москвой, в гимназии, в которой я стал учиться, ознакомился с рассказом Короленко «Парадокс». Мое вдохновенное сочинение, написанное по заданию учительницы, и приговор в духе «писал не сам, невозможно, не верю». За руку не пойман, двойку вроде как не поставить, прочерк вместо оценки. Я торжествовал: выходит, настолько невообразимо хорошо по школьным меркам у меня получилось. Тогда же была прочитана выигранная на какой-то локальной олимпиаде вроде как не обязательная «Шутка мецената» Аверченко, показавшаяся мне презабавнейшей книгой.

Когда я пытаюсь увлечь чтением своего племянника, а он начинает сокрушаться о бессмысленности траты времени, я вспоминаю небольшую кухоньку с яркими обоями и запахами, перебивающими один другой.
«Читай!» – кричит мама. Слово это сотрясает все мое существо.

Мама, я читаю. Волшебный огонь, когда-то загоревшийся в моей душе, надеюсь, удастся передать и будущим детям.

Арслан ХАСАВОВ, главный редактор «Учительской газеты»