Мама, возьми меня на выходные! – просят ребята из детского дома. И не получают ответа…

Я проникла в этот мир в полной темноте. Пензенские ночи похожи на южные, наступают рано и внезапно. И приходит махровый мрак, в котором легко заблудиться. Но директор Лопуховского детского дома Нина Сергеевна Асташина свободно ориентировалась на узкой лесной тропе среди высоченных сосен без фонаря. Она уже десять лет живет в “Пензенской Венеции”, на краю земли, окруженной прудами и озерами. Прежде тут была дача обкома партии, а потом ее отдали самым обделенным – дошкольникам, изъятым у нерадивых родителей. Побитыми те детки были, грязными, больными…
– И все-таки не в таком ужасном состоянии, как те, которых к нам доставляют с вокзалов и с поездов в последние пять лет, – говорит мне Нина Сергеевна, когда мы поднимаемся по ступеням на гостеприимное, залитое светом крыльцо.
Всего в штате детского дома – пять медицинских сестер и один врач на семьдесят ребятишек. Нет врача-психотерапевта, хотя он нужен, нет и детского психоневролога. Но зато есть бесконечное терпение педагогов, и есть спонсоры. А Нина Сергеевна еще благодарит: “Слава Богу, мы административно относимся к областному Министерству образования. А уж они нам всем помогают!” Но есть у детского дома и добровольные меценаты: работники треста “Птицепром”, Пензенский хладокомбинат, рыбокомбинат, фонд “Стабильность”, дрожжевой завод. Это все не очень-то и богатые предприятия, не миллионщики, небрежно рассыпающие направо и налево наворованное золотишко. Это – трудовая копейка. Оклады воспитателей детского дома – тоже, в сущности, нищенские. Собственным детям покупают фрукты лишь раз в месяц! Фрукты для них роскошь.
Вот ведут меня на берег озера. А там баня. Добротная, деревянная, пахнущая душистыми травами. В сауне в плавочках два тощеньких мальчонка терпеливо дышат горячим воздухом. В соседнем помещении с другими тремя мальчиками, лет девяти, тренер. Учит нырять в бассейн – закаляет. Где-то тут у них и грязевые ванны и солевые дорожки. И в этом уютном, сладком, расслабляющем жару, разведенном совершенно по-семейному, до меня доходят слова Нины Сергеевны: “Понимаете? Наша задача обеспечить психологический комфорт детям в детском доме и в школе”. Значит, ОНИ достигли. Той цели высокой, о которой газета писала еще в начале перестройки всего российского образования. Комфортные условия обучения не для избранных и богатых – для каждого “захудалого”.
“Специфика нашего маленького коллектива, – рассказывает мне дальше Нина Сергеевна, – принцип природосообразной педагогики”. Это значит только, что каждый ребенок – огромный мир, целая, мало похожая на другие страна; и надо разведать ее природные ресурсы, исследовать человеческие резервы и наметить индивидуальный план развития. Это она так высоко и с такой бережностью о детях, которые приходят к ней с диагнозом “умственное и психическое” отставание. И добивается, что со многих детей этот диагноз снимается. Просто это или тяжело?.. Социальный педагог Светлана Александровна Ведяшева, которая работает в доме десять лет, рассказывает: “Дети действительно очень разные, несмотря на то, что поднялись вроде из одной социальной прослойки. Многие из них стесняются своих родителей. По тюрьмам сидят. А одна девочка то и дело подходит ко мне с широко раскрытыми глазами и, задыхаясь, говорит: “Почему мама меня бросила?! Давайте ей напишем! Не может быть, чтобы она меня БРОСИЛА!”
Да нет, это слово “стесняются”, конечно, неточно. Сиротство, даже если оно временное, потому что тебя “на время” сдали в детский дом, потому что твоим родителям стало нечем тебя кормить, – состояние прежде всего страшное.
А скрывать от них правду ведь невозможно! И не нужно. Ту правду, что родители почти не пишут им из тюрем. Хотя Светлана Александровна сама разыскивает каждого, чтобы привязать их к детям хотя бы тонкой ниточкой алиментов. Хотя сами начальники тюрем пишут ей: “Пожалуйста! Направьте письмо ребенка матери! Она совершенно не желает соблюдать дисциплину!”. И брошенным и изуродованным матерями детям приходится еще и выступать оживителями и наставниками мертвых родительских душ, сваренных в кипятке их нездоровых пристрастий. А эту нравственную силу дети должны сначала получить в детском доме!.. У кого? У них, воспитателей. Но матери отвечают скупо: “Ты помни меня, не забывай!” Отцы не отвечают вовсе.
В доме постоянно идет работа с усыновителями. Усыновляют, как я поняла, каждого четвертого. Адреса этих детей есть и в интернете. Но когда находится усыновитель, выясняется, что даже “помертвевшая” мать не желает отпустить на волю свое чадо, написать от него “отказ”. Потому что у нее еще есть слабая надежда получить досрочное освобождение – пока есть “где-то”, существуют “кем-то” ее дети. Закон на стороне взрослых.
Правда, и тут не причешешь всех “плохих” мам под одну гребенку, и тут свои индивидуальные, противоречивые, вдруг меняющиеся миры. Случалось, просят загулявшую лет на девять мать: “Откажись от ребенка! Нашлись усыновители!”, а она, словно спохватившись, приезжает в детский дом. Откуда-нибудь из Сибири. С богатыми подарками. Со слезами. Уже посвежевшая после тюрьмы и скитаний, принаряженная и по праву собственности забирает ребенка с собой. “И как там детям с ней?” – спрашиваю осторожно Светлану Александровну. “Мы не отпускаем детей от себя полностью. Переписываемся с ними. А как может быть им в новой, незнакомой жизни, с отчимом, которого надо еще изучить? С матерью, которую они не знают порой даже по фотографиям?.. Детям трудно”. Но зато исполняется заветное: они обретают семью. На вопрос анкеты Светланы Александровны самые маленькие обычно отвечают: “Хочу стать феей! Или президентом!”, а подростки: “Хочу вновь очутиться в семье”. И просят ее: “Мама! Возьмешь меня к себе на выходные?”. “Сереженька! Я сейчас без денег! У меня даже супа нет”. – “Ничего, мама! Поедим одного хлеба!”
Так как же можно ставить крест на такой живой и полноценной душе? Сжигать их списки, потому что они битые-перебитые жизнью, прошли привокзальную школу и знают, что такое родительское насилие, голод и наркотики? Не хотят они сдаваться. И только просят у взрослых, в которых верят: “Маму!”
Заходим в одну комнату, где логопед занимается с двумя детишками. Спрашиваю девочку лет одиннадцати: “Кем ты хочешь стать?”, у нее такое красивое, чистенькое лицо с блестящими темными глазками. И девочка ласково, доверчиво тянется головой к пожилой преподавательнице: “Логопедом!” Они готовы брать с нас пример, дорогие взрослые! Подражать нам! Но если наши дети плохие, значит ли это, что они увидели в нас опору и защиту себе? И что вообще они в нас увидели?..
Но я уже начинала разговор о честности! Как ее понимают в этом детском доме? А так. Спонсорство – это, конечно, большое подспорье, но нахлебниками дети и воспитатели быть не хотят. Это принципиально. У них большое приусадебное хозяйство: коровы, свиньи, пчелы, пятьдесят гектаров земли. Если они семья, то должны помнить: в семье могут быть иждивенцами только самые маленькие и самые больные. Да и те трудятся. Например, наводя порядок в своих спальнях. Кроме того, каждый добросовестный труд должен быть отмечен – и вот уже спальня носит имя самого аккуратного и дисциплинированного из них. Каждый ребенок закреплен за взрослым работником. Если ты хочешь в будущем завести свою свиноферму – за свинаркой, если стать медсестрой – за медсестрой. Много дети, конечно, не наработают. Но если ты хотя бы час в день потрудился физически и на совесть, это уже хорошо. Малышам платят валютой – “лопушками”, то есть чеками. Старшим детям – наличными. До ста рублей в месяц.
Труд особенно важен для детей, живущих на всем готовом. Излишний душевный комфорт тоже может оказаться вредным. Ведь тогда воспитаешь в себе эгоистическую привычку прислушиваться лишь к своим ощущениям, желаниям и другой, чужой музыки не услышишь. Поэтому, чтобы эти девочки и мальчики не выросли хладнокровными и своенравно одинокими, обиженными, чтобы они потом не отправили в детский дом – хотя бы “на время” – своих детей, за каждым малышом тут закреплен ребенок постарше. И, знаете, старшие любят отстегивать от себя и покупать на свои наличные малышам колготки, носки, красивые платьица. А опасность вырасти избалованными была у этих ребят. Первое время заработанные деньги они тратили в организованном воспитателями “супермаркете” детского дома исключительно на сладкую воду.
И все же даже семейный человек, и особенно живущий в большой семье, иногда устает от нее. В Лопуховке это тоже предвидели. В одной комнате я увидела заветную шторочку, заглянула за нее: там нечто вроде домика, который в иных американских семьях ставят на деревьях. Подушки, игрушки, и вроде бы больше ничего. Кроме сумеречной, целебной темноты и относительной тишины.
Занимать все уголки их большого дома – тоже принцип. В настоящем, семейном доме ведь обжит каждый угол! Пустые холодные углы в изобилии только в казенных домах. Такие углы, в которых хочется плакать… Кроме того, в нормальной семье всегда есть особенный, “детский” уголок с игрушками и мебелью. А в Лопуховке даже объявили конкурс проектов на оформление пустующих углов в коридорах!.. Тоже по-домашнему и по-хозяйски.
Так неужели тут все дети шелковые? Нет, конечно. Есть и свои лодыри, как и повсюду. Но эти лодыри не считаются неисправимыми. Это тоже по-матерински понятно. Попробуйте именно любящей матери сказать, что ее ребенок уже “отпетый”, она не поверит вам и будет права! Нельзя поддаваться злу! Даже если оно облечено в привычный звук!
Вот оно – объяснение, почему даже “ужасных” детей нельзя лишать нашего доверия и воспитания. По учению православной церкви, особые ангелы-хранители приставляются созданной Богом душе каждому человеку, независимо от его веры и происхождения. При крещении – еще один ангел. Так они и сопровождают нас по жизни. Иначе: нет на свете безблагодатных детей, детей без совести. Душа ребенка всегда по природе своей светла и тянется к свету. Значит, и трудные глаза этих детей тоже отыскивают в мире прежде всего свет.

Ирина РЕПЬЕВА

Пензенская область