– Виктор Васильевич, зачем в Москве еще один педагогический вуз? – Тому несколько причин. В середине 90-х годов в столице было крайне сложно с учительским пополнением. Тогда ежегодно открывалось 4-5 тысяч вакансий. Вначале предложили ректору Московского государственного педагогического университета Виктору Леонидовичу Матросову создать в рамках его вуза городское отделение подготовки учителей для Москвы. Не получилось. Открытый педагогический университет тоже отказался от этой идеи. Тогда Любовь Петровна Кезина внесла в правительство Москвы предложение о создании самостоятельного городского университета. Юрий Михайлович Лужков поддержал эту идею, и 23 февраля 95-го года было принято решение о создании Московского городского педагогического университета.
– Создавать вуз на пустом месте безумно трудно. Материальная база, программа, кадры… Как все решалось?
– Меня больше всего беспокоило именно это обстоятельство – создание с нулевой отметки нового вуза. Вы уже перечислили отрицательные моменты – это и кадры, и лабораторная база, и многое другое. Тем более что это происходило в середине девяностых, когда в образовании сложилась тяжелейшая ситуация. В большинстве регионов учителям даже зарплату не платили, высшие учебные заведения финансировались только по двум статьям – зарплата и стипендии. В этот тяжелейший момент создавать новый вуз, конечно, было очень сложно. Когда меня Любовь Петровна пригласила, я сомневался и долго думал, соглашаться или нет.
– Говорят, что на ее первое приглашение вы не отреагировали, не приехали на беседу. Но она пересилила себя и позвонила вам второй раз. Я знаю, что обычно Любовь Петровна два раза одно предложение никому не делает.
– Да, так оно и было. После ее второго звонка мы встретились, поговорили, и я дал согласие. Действительно, все началось с нуля. Вначале мы получили несколько зданий бывших школ, потом стали развиваться более бурными темпами. Особо ощутимыми стали последние четыре года. Мы получили 50 тысяч квадратных метров новых учебных площадей, построили комплексы корпусов химико-биологического факультета и факультета иностранных языков. Кстати, со следующего года мы начнем готовить, кроме преподавателей английского, немецкого, испанского и итальянского языков, еще и специалистов по японскому, а затем китайскому языкам. Располагаем сейчас достойными площадями, чтобы обеспечить учебный процесс дневного отделения в основном в первую смену. Немногие вузы имеют возможность учить ребят только в одну смену.
– А где кадры брали, переманивали?
– Для меня это была самая большая загадка: кто придет? Но как только мы начали работать, у нас появилась целая плеяда известных профессоров и докторов наук, среди которых Евгения Сергеевна Романова, Александр Григорьевич Мордкович, Ольга Васильевна Афанасьева, Антонина Павловна Окунева, Татьяна Александровна Корешкова, Михаил Львович Левицкий, Светлана Акимовна Козлова, Любовь Петровна Стойлова. Многие люди, которые пришли, уже были руководителями признанных научно-педагогических школ. Меня с 1 марта 1995 года утвердили ректором-организатором, а в сентябре мы уже взяли 1200 студентов на первый курс, тогда же пришли и восемь первых деканов факультетов, которые и по сей день работают.
– Каков средний возраст вашей профессуры?
– Средний возраст докторов наук у нас сейчас 58 лет. Десять лет назад было 54-55 лет. К сожалению, процесс старения идет. Но мы делаем ставку на привлечение молодежи. У нас довольно солидная аспирантура – около 750 аспирантов по 27 специальностям, есть докторантура по 8 специальностям.
– Сейчас очень много говорят о том, что с превращением педагогических университетов в классические педагогическое образование как таковое может погибнуть. А вы не видите такой опасности?
– Вот я при вас открываю материалы Госсовета. Кстати, на ваш взгляд, какие вузы сейчас самые слабые?
– Мне кажется, медицинские и педагогические.
– Здесь также говорится, что в целом высшее образование в стране на нормальном уровне, но самое слабое звено – это педагогические вузы. А почему? Потому что высшее педобразование всегда находилось на задворках, это были самые слабые вузы по кадрам, по материальной базе, по финансированию. Результат естественен. Но нельзя все педагогические вузы чесать под одну гребенку.
– Я знаю, что в этом учебном году Москве на 1 сентября в школы требовалось всего 122 учителя, а десять лет назад, вы мне говорили, не хватало 4,5-5 тысяч.
– Да, за эти годы мы подготовили 10 тысяч учителей.
– Тогда сразу возникает вопрос: а что вы будете делать дальше, если дефицита учительских кадров для города больше не существует?
– Но не забывайте, что есть потребность в кадрах. 70 процентов учителей работают с перегрузкой: иногда до 43 часов вместо 18. Это значит, что они практически не могут работать над собой. Во-вторых, 43 процента педагогов в России и около 20 процентов в Москве – люди пенсионного возраста. Они великолепно работают, у них хороший опыт, но ведь наступит завтра, и кто придет им на смену? Когда мы на коллегии московского Департамента образования обсуждали эту проблему, я внес предложение внедрять практику постепенного вживания молодых специалистов в школу. Я уверен: нельзя людям, которые 30-40 лет проработали в школе, просто взять и сказать: иди на пенсию. Но можно по-умному сделать, скажем, придумать для них должность консультанта, наставника для того, кто только пришел.
– Виктор Васильевич, 70-75 процентов ваших выпускников идут в школу. Почему?
– Во-первых, в Москве сложилась четкая система отбора ребят, склонных к педагогической профессии. Профильные или педагогические классы в 200 с лишним школах – это наша база. Во-вторых, мы в процессе обучения решаем кардинальные задачи профессиональной подготовки. Профессиональная подготовка строится на основе современных технических средств. Математику, физику, химию, биологию у нас не преподают люди с каких-то общеуниверситетских кафедр. Преподаватели психологического факультета преподают все психологические дисциплины на всех факультетах. Если речь идет о коррекционной педагогике, ее преподают специалисты с факультета, который раньше назывался дефектологическим. Историки исторического факультета преподают историю на всех факультетах. Мы студенту дали возможность осваивать свою специальность на основе современных компьютерных технологий. У нас сейчас 40 компьютерных классов, полторы тысячи компьютеров. Мы не случайно создали ресурсный центр, у нас обучаются многие учителя, директора школ.
– Виктор Васильевич, подготовка будущего учителя невозможна без практики в школе. Но ее в учебном плане катастрофически не хватает.
– Да, в большинстве вузов ее и в самом деле мало. Мы не отказались от небольшой педагогической практики на 3-4-м курсах, по 2-3 недели, но ввели стажировку на 5-м курсе. Построили так учебный план, что ребята работают в школе восемь месяцев в роли учителя в первой половине дня, вторая половина дня – для консультаций, теоретических курсов и подготовки к дипломной работе на реальном деле, с которым они столкнулись в учебном заведении. За год они становятся полноправными членами педагогического коллектива. Девяносто процентов выпускников после университета уходят в ту школу, где они проходили педагогическую стажировку. Мы ввели и целевой набор. Сейчас более 50 процентов всех педагогических специальностей комплектуются только за счет ребят-выпускников, направленных к нам руководителями школ, округов, департаментом. Английское и немецкое отделения мы отдали практически полностью под целевиков. Для рекомендованных конкурс ниже, чем общий конкурс, эти ребята подписывают договор о том, что после окончания вуза они будут работать в школе не менее 3 лет. Такой трехсторонний контракт: школа, округ или Департамент образования гарантируют работу, мы гарантируем качество обучения, а выпускник гарантирует не менее 3 лет отдать школе.
– Будучи городским педагогическим университетом, вы не можете не работать с городом, с округами. Вы готовите для них кадры, а как они влияют на жизнь университета?
– Имея огромный интеллектуальный потенциал – около 200 докторов наук – профессоров, около пятисот кандидатов наук – доцентов, грешно было бы не использовать его. Поэтому с самого начала мы заключили договора и в рамках этих договоров работаем с 230 базовыми школами. Во-вторых, мы имеем договора с каждым учебным округом о научно-методическом сотрудничестве. И конечно, у нас постоянно обновляется учредительный договор с Департаментом образования. Кроме того, что мы поставляем кадры, мы, естественно, участвуем во всей жизни образовательной системы Москвы. Я назову лишь основное. Начиная со второй, все программы «Столичное образование» разрабатывались при активном участии университета. Кроме того, в университете действует уникальный (ни в одном педвузе не найдете) НИИ столичного образования. Это сто с лишним научных сотрудников, 20 лабораторий по новым технологиям обучения в той или иной предметной области: скажем, новые методы изучения иностранных языков, математики, информатики. К тому же мы постоянно проводим международные, региональные, вузовские научно-методические конференции, где основные участники – московские учителя. Ряд деканов факультетов – члены коллегий учебных округов, а я член коллегии Департамента образования, это позволяет нам в контакте решать любые проблемы. Ни одна акция, которая проводится в Москве в сфере образования, не обходится без нас.
– Вы очень хорошо рассказали о педагогической науке, но, если вы хотите стать классическим университетом, наверное, должна развиваться не только педагогическая наука…
– У нас есть выставка научных трудов за 10 лет. Это фундаментальные труды в области математики, философии, психологии, географии, биологии, химии. У нас есть один специалист – крупнейший орнитолог в России, его знают в мире, он выпустил уникальные монографии. Ряд трудов наших ученых запросили библиотека Конгресса Соединенных Штатов и Национальная Британская библиотека. Это очень серьезная оценка. А еще есть критерий цитируемости научных трудов в зарубежных и российских научных журналах. Он достаточно высок. Так что мы можем претендовать на то, чтобы стать классическим университетом. Но Любовь Петровна Кезина пока против, она боится, что мы потеряем педагогическую направленность университета. Рисковать в ближайшее время, я думаю, никто не будет.
– Давайте отвлечемся от вашего университета. Есть несколько проблем, которые волнуют все педагогическое сообщество. На ваш взгляд, может ли классический университет сегодня по-настоящему зарабатывать на своих научных исследованиях? И должен ли он зарабатывать?
– Классический университет в современных условиях фактически не может зарабатывать на науке. За редким исключением. Посмотрите, в каком состоянии находятся академические институты. Главный научный сотрудник получает 3,5-5 тысяч рублей, оборудование не покупалось в течение 15-20 лет, лабораторная база вузов если не умерла, то просто зачахла. Семнадцать вузов, которые получили гранты в рамках национального проекта, мне кажется, основную часть денег потратят именно на оборудование, а не на зарплату, не на новое строительство. Но отвечаю совершенно определенно: на данный момент оснований для того, чтобы считать науку в вузах зарабатывающей, нет.
– Вы упомянули 17 вузов, которые получили президентские гранты на инновационную деятельность. А не показалось ли странным, что среди этих вузов нет ни одного педагогического?
– Не только показалось, меня очень удивило, когда только было объявлено об этой акции. Я читаю интервью одного из замов министра, который сказал, что в гуманитарных науках и педагогической науке инноваций вообще-то нет, поэтому к участию в конкурсе мы их не допустим. После того, как в одном из интервью я об этом сказал, на семинарах мы выступили, Андрей Александрович Фурсенко поправил своего коллегу, сообщив, что в принципе педагогические вузы в конкурсе могут участвовать.
– Мы все обсуждали национальные проекты. Механизм запущен, хорошо или плохо, но проект в образовании работает. Власть заявила, что он будет продолжаться и в следующем году. В какую сторону, на ваш взгляд, нужно расширять национальный проект?
– Я работаю в составе совета правительства Москвы по национальному проекту «Образование». Фонд поддержки российского учительства и секция совета ректоров московских городских вузов участвовали в экспертизе 183 школ, мы выбирали 118, будем также участвовать и в экспертизе учительских проектов. Главный недостаток – это огромная масса бумаг. Конечно, грантов мало. Но, с другой стороны, с чего-то надо было начинать. Что касается будущего, то, на мой взгляд, надо самые мощные гранты давать тем организациям, службам и отдельным лицам, которые занимаются беспризорными детьми, детьми-инвалидами, сиротами, униженными в самом прямом и переносном смысле слова.
– У вас много желающих учиться из стран СНГ?
– Более 50 человек, а заявок много. Чтобы расширить подготовку учителей для стран СНГ, нам необходимо лишь одно – общежитие. Сейчас департамент решает этот вопрос, нам выделяют площади. Если к сентябрю общежитие будет готово, мы примем много студентов из Молдовы, Приднестровья, Украины, Грузии, Азербайджана, Армении.
– Виктор Васильевич, помните ли вы своих учителей?
– Конечно. Нина Ивановна Кувшинова, учительница начальных классов. Когда я пришел в первый класс, мне было восемь лет, мне однажды так скучно стало, что я на переменке сбежал, ушел домой. Вечером к нам пришла учительница. А мама, которая была неграмотной, использовала мощный педагогический прием. Она сказала учительнице: «Знаешь, Витька не дозрел, если ему не хочется в школу, не надо его мучить, пойдет на следующий год». И я пошел в школу в 9 лет, к той же Нине Ивановне. Первые годы у меня были средние показатели, а начиная с 5-го класса я отлично учился, школу закончил с одной четверкой и поступил в Саратовский университет, без блата, сам.
– И последний вопрос: образованием своих детей вы довольны?
– Детей у меня немного – одна дочь. В принципе доволен. Я агитировал ее пойти в мой университет, я был в то время ректором, когда она закончила 11 классов. Но она тянула резину, закончила с отличием школу, причем с английским уклоном, и не пошла. Она всегда говорила – не хочу в твоем университете учиться, будут говорить, что я учусь там благодаря тебе. Подала в медицинский, закончила ординатуру, потом защитила диссертацию, работала долгое время у Нестерова в глазной клинике, делала операции. Потом годы безденежья, зарплату не платили. Она как научный работник ничего не получала, ушла в швейцарскую медицинскую фирму, у нее два языка, французский и английский, работала там. А сейчас – в американской страховой компании, главный менеджер. А внучка моя долго думала, куда поступать. В конце концов подала заявление в наш университет и уже сдает вторую сессию на факультете английской филологии.
Комментарии