На чтение: ≈ 15 мин.Прозаик Максим Гуреев написал биографию писателя Андрея Георгиевича Битова в серии «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия». Ровно год шла работа над написанием книги, и еще полгода ушло на подбор фотографий и редактирование. В свое время Максим Александрович учился на филологическом факультете Московского государственного университета, но литературоведом себя не считает, хотя написал несколько выдающихся книг о писателях и поэтах Булате Окуджаве, Дмитрии Пригове, Сергее Довлатове, Иосифе Бродском. Мы поговорили с Максимом Гуреевым о жизненном пути и творчестве Андрея Битова, а также о литературном феномене других героев его книг.
– Максим Александрович, здравствуйте! Андрей Битов – автор загадочного романа «Пушкинский дом». Многие несколько раз приступали к чтению этого непростого текста, но так и не осилили его. Уместно ли причисление этой книги во многих открытых источниках к русской постмодернистской литературе: «Школа для дураков» Саши Соколова, «Это я – Эдичка» Эдуарда Лимонова, «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева? О чем она и в чем ее феномен?
– Всякий писатель пишет книгу о себе. Эта книга об Андрее Битове. Если говорить о жанре, то сам Андрей Георгиевич затруднялся его определить. Он давал разные наименования «Пушкинскому дому»: роман-музей, роман-дом, роман-мираж, роман-фантазия и многое другое. Я довольно дерзко определил эту книгу как роман-диссертация, то есть псевдороман и даже пародия на русский роман. Размышляя о семье Андрея Георгиевича, я могу сказать, что она была в своем роде кафкианским Замком для него, из которого у Битова и получился Дом с большой буквы. В этом Доме была мечта, чтобы Андрюша стал ученым. Как известно, и сам Битов в детстве хотел стать академиком. Он происходил из академической петербургской семьи, именно петербургской, а не ленинградской. Битов не стал ученым-филологом, формат «Пушкинского дома» – это в своем роде оммаж детским воспоминаниям.
«Пушкинский дом» не является традиционным классическим русским романом. Мало кто дочитал эту книгу до конца. Я тоже не осилил его, когда он вышел впервые. Главный герой Одоевцев – это Битов, а саму книгу можно назвать попыткой глубоко зачерпнуть самого себя. Чтение этого романа – очень тяжелый процесс. В Редакции Елены Шубиной недавно переиздали «Пушкинский дом», но я не знаю, кто его будет сейчас покупать и читать. Это «несуществующий роман», в чем Битов как-то признался сам.
– Получается, как такового романа в этой книге нет?
– Да, отсутствует сквозная линия, связанная с главным героем, нет линий сопутствующих персонажей, все перепутано и обрывочно, эпизоды приходят и уходят, немотивированно возникая. «Пушкинский дом» не стоит сравнивать с нашей известной постмодернистской литературой. Это даже не остров, а отдельный материк, где живет один Битов и не всех туда пускает. Моя книга как раз и является рассказом об этом материке, острове. Битов, кстати, считал себя островитянином, жил на Аптекарском острове, посещал и любил Соловецкий остров. Продолжая тему постмодернизма, я вспомнил, как Владимир Сорокин вместе с Андреем Битовым в конце 80-х сидели на одном из мероприятий и рассуждали о том, кто из них больший постмодернист, но о каком-то именно битовском постмодернизме в моей книге речи не идет.
– На кого из персонажей русской литературы больше всего похож главный герой «Пушкинского дома» Лева Одоевцев?
– С одной стороны, он не похож ни на кого, но с другой – похож абсолютно на всех. Он больше похож не на литературного героя, а на человека русской литературы, на писателя. В нем что-то есть от Андрея Платонова, от Пушкина. Здесь даже можно вспомнить текст Битова «Фотография Пушкина» о попытке сфотографировать поэта. Мне Лева Одоевцев напоминает русских литераторов, в том числе петербургского безумного гения Достоевского.
– Недавно вышла книга Олега Лекманова, Марии Котовой и Леонида Видгофа «В лабиринтах романа-загадки: комментарий к памфлетному роману Валентина Катаева «Алмазный мой венец». Нуждается ли «Пушкинский дом» в современном развернутом комментарии?
– «Пушкинский дом» нуждается в пространном комментарии. Более того, в 1999 году в Издательстве Ивана Лимбаха вышел «Пушкинский дом» с серьезным научным комментарием, который был продолжением битовского текста. Комментарий нужен, но у кого хватит настроя, энергии и внутреннего ритма, чтобы читать комментарии и разбираться в ссылках?
– Есть хороший двухтомник Андрея Битова, изданный в Екатеринбурге в издательстве «У-Фактория» в 2004 году. Планируется ли сейчас крупное собрание сочинений Битова?
– О системной академической работе в этом направлении я ничего не слышал. Есть «Пушкинский дом» в Редакции Елены Шубиной и новый сборник повестей. Наши современные издательства интересуются трендами продаж. В этом контексте их, скорее всего, не заинтересует издание собрания сочинений Андрея Битова, которое вряд ли будет продано. Не исключаю, что какие-то энтузиасты рискнут осуществить такой проект, но не вижу таких перспектив у наших основных игроков книгоиздания.
– В фильме Сергея Соловьева «Чужая Белая и Рябой» Андрей Битов играет роль композитора Петра Петровича Старцева. Помогает ли эта роль понять тексты Битова и как она раскрывает его личность?
– Андрей Битов имел особую страсть к кинематографу – движущейся живой картинке. Моя книга оформлена в виде воображаемого фильма. Андрей Георгиевич рассказывал мне, что у него был замысел снять фильм. Битов очень кинематографичен, я его много снимал в своих документальных фильмах. Интересно, что он знал об этой своей особенности. Ему было важно, как он выглядит и что говорит в кадре. В картине Сергея Соловьева он воплощает образ печального русского интеллектуала, интеллигента, который с трудом пробирается сквозь дремучую совковую жизнь. Мама Битова Ольга Алексеевна Кедрова, которая присутствовала на премьере этого фильма в Доме кино, была восхищена работой Битова, потому что именно таким представляла его себе всю жизнь: измученным, утомленным жизнью, обстоятельствами, женщинами, пьющими друзьями. Но нужно сказать, что в Битове были и другие черты. В фильме «В четверг и больше никогда», снятом по сценарию Битова «Заповедник», Олег Даль играет мерзавца, разрушающего идиллию жизни и любовь. Это тоже Битов. Его мама после просмотра фильма была очень рассержена на режиссера картины Анатолия Васильевича Эфроса, сказав, что Андрюша совсем не такой, но этот сценарий написал же Битов. Написал его о себе, а значит, он знал что-то важное про себя.
– Есть ли место творчеству Андрея Битова в школьной программе?
– «Пушкинский дом» и «Улетающий Монахов» школьникам, скорее всего, не подойдут, но его ранние рассказы – очень точные, яркие и емкие тексты, которые вполне доступны школьникам. Рассказы о первых влюбленностях и страданиях, о любимом городе и друзьях юности могут быть использованы педагогами. Это прекрасный русский язык, который не помешает молодому читателю.
– Как выглядели последние годы Андрея Битова в смысле появления новых литературных трудов и оценки общественно-политической ситуации в России?
– Последним крупным текстом Битова стал «Преподаватель симметрии», опубликованный в начале 2000-х. В последние годы он переформатировал и переосмысливал собственные тексты, издавал сборники. О его политической позиции говорили много, но в жизни Битова было немало привходящих факторов, а он, как всякий живой человек, мог под их давлением принимать странные и непопулярные решения. В 1970-е годы его упрекали в том, что он одновременно дружил с Аксеновым и Рубцовым, писателями-деревенщиками и авторами журнала «Метрополь». По мнению многих, это были непримиримые лагеря, которые сейчас стали еще более непримиримыми. На это Битов отвечал, что ему всегда претила партийность, но были интересны человек и то, что этот человек пишет. Тексты для Битова всегда были важнее человека, их написавшего. Он всегда был очень парадоксальным, глубоким и многомерным художником. Мы ничего не знаем про Битова, и нельзя пытаться пристроить его к какому-то определенному лагерю.
– У вас есть замечательная книга о Сергее Довлатове «Остановка на местности». Какой его текст вы считаете самым недооцененным?
– Не могу сказать, что у него есть тексты, которые по-настоящему оценены. Мне кажется, что «Зона» немного не о том, о чем принято говорить. Все говорят о шаламовской линии, которую якобы продолжил Довлатов, но в «Зоне» есть второй слой, касающийся его внутренних переживаний, внутреннего одиночества и пустоты. Эта пустота от него так и не ушла. Она была в ленинградской коммуналке, продолжилась и в коммуналке американской. Из одной коммуналки он переехал в другую. Из одной зоны перебрался в другую. «Зона», как ни странно, очень близка текстам Платонова. Это заметно не по стилю и языку, но по состоянию, настроению и осмыслению собственного одиночества.
– Как вы оцениваете экранизации произведений Довлатова?
– Фильм Алексея Германа-младшего «Довлатов» я видел, и мне он кажется очень неплохим. Думаю, что авторы картины «попали» в Довлатова.
– Вы написали книгу о поэзии Дмитрия Александровича Пригова «Пространство для эха». Его творчество часто считают пародией на поэзию. Верно ли такое определение и насколько его стихи сейчас актуальны?
– Дмитрий Александрович велик и прекрасен. Он не считал себя ни поэтом, ни художником, ни скульптором. Он себя называл «работник культуры». Пригова не хватает современной русской поэзии. Чрезмерная серьезность всегда претила русской литературе и русскому человеку. Сейчас в русской поэзии все немыслимо серьезны. На мой взгляд, это выглядит комично. Шутливое и витиеватое словоплетение Дмитрия Александровича Пригова не претендовало на серьезность, но оказывало на читателя сильнейшее и глубочайшее воздействие. Пригова нужно обязательно переиздавать и читать в школе. Дети будут в восторге!
– Ваш документальный фильм «А пейзаж безупречен…» посвящен писателю Саше Соколову. Подскажите ключ к чтению и пониманию его знаменитой «Школы для дураков».
– В русской литературе не так много авторов, которые создали бы свои стиль, язык, темп и атмосферу. Сашу Соколова надо просто читать. Он сам говорил, что его тексты – это скорее звучание, а также поиск комбинаций слов, интонаций, начинающих существовать на бумаге, складываясь в сюжет и персонажей. В этом смысле он похож на Даниила Хармса, который придумывал ритм, а из этого ритма начинали высыпаться слова и складываться в тексты. У Саши Соколова слова не высыпаются, но вытекают. Нужно почувствовать это и зазвучать вместе с ним.
Выбор читателей
Комментарии