На чтение: ≈ 16 мин.«Страдание есть, и никому не удается миновать его в своей жизни, какой бы благополучной и безмятежной она ни казалась. Герой этой повести – безвинно страдающее существо». На обложке книги трогательная девочка с огромным бантом. Смотрит внимательно, будто спрашивает: «За что?»
Книгу Марианны Веховой «Бумажные маки» я прочла залпом. Невозможно было оторваться и перевести дыхание. А что же дальше будет с героиней?
Ее появление на свет могло бы стать самым радостным событием в судьбе двух людей, любящих друг друга до беспамятства. Если бы мужу не пришлось скрывать от жены, собирающейся в роддом, бумагу из НКВД о высылке из Москвы в Сибирь. Основанием применения репрессии, значилось в ней, «является осуждение вашей матери Евгении Кузьминичны по статье 58 УК к пяти годам лишения свободы за подозрение в шпионской деятельности». На дворе стоял 1937 год.
Так новорожденная малышка (ее назвали красивым именем Марианна) вместе с отцом и матерью оказалась в городке Тара Омской области. А вскоре оттуда в далекое Заполярье к ссыльной Евгении Гербст пришла страшная телеграмма о гибели единственной дочери. «Если бы твой папа не догадался написать «Тамара завещала тебе свою дочь», я бы не осталась жить. Зачем?» – позже скажет повзрослевшей Марианне бабушка Женя.
Не только бабушку спасла маленькая Марианна. Отец не расставался с нею ни на минуту. Отказывался от помощи сердобольных женщин. Стирая пеленки в холодной реке, клал малышку рядом в какую-нибудь ямку, защищенную от ветра.
А потом была дорога в Москву, когда на каждую кормящую мать несчастный мужчина смотрел как на друга.
«Сколько молочных братьев у меня, от Омска до Москвы, каких они разных национальностей, вер, – восклицает в конце книги автор повести о детстве. – И я не могу предпочесть одну национальность другой. У всех матерей молоко – как живая вода в сказке: питает жизнь».
Марианне суждено было испытать сиротскую долю в самые тяжелые времена – годы войны. Отец ушел на фронт, а четырехлетняя девочка оказалась в эвакуации за Уралом в глухой деревушке под Алапаевском у какой-то доброй старушки. Здесь девчушку и пригвоздила надолго к постели страшная болезнь – туберкулез позвоночника. Боль, изнурительная, постоянная, терзала малышку. Кто мог облегчить боль? Самое яркое воспоминание тех лет – военный, который вдруг почему-то оказался в избе. Случайно проходил мимо, услышал крики, видимо, подумал, что истязают ребенка, и зашел. Взял девочку на руки, а та, кажется, просила отыскать на войне отца, чтобы он поскорее приехал. Тот военный оставил в доме свой паек – масло, сахар, тушенку. Хозяйка потом не раз вспоминала: «Это тебе, девонька, Бог ангела послал. Бог сирот не оставляет».
Говорят, страдание очищает? Но тогда ответьте ребенку-несмышленышу: «За что?» Малышка, живущая в чужих людях, терпела и издевательства, и побои. Всякое было. Мир населен разными людьми.
Потом уже, когда Марианну разыскали сестры отца и определили в больницу, девочка долго отвыкала от привычки быстро втягивать голову в плечи и поднимать руки, чтобы смягчить удар. А сердобольные нянечки просто хотели приласкать.
Наступили долгие месяцы, годы неподвижного лежания в гипсовом лотке. Рядом такие же товарищи по несчастью. Взрослых несчастье сближает. А детей? «Сообщество детей не обходится без лидера, – пишет в книге Марианна Вехова. – У нас властвовала хитрая, ходячая Тайка. Она не терпела ничьих дружб, натравливала девочек друг на дружку, разжигала ссоры. Еще пять лет после выписки из больницы я вспоминала Тайку с ужасом».
Спасали Марианну книги. Соседка дала посмотреть картинки в новеньком букваре. И девочка вдруг стала читать слова. Вспомнилось, как когда-то отец складывал ей из картонных букв: «папа, няня»… Теперь в изоляторе, где часто оказывалась за непослушание Марианна, у нее появилось занятие – чтение. Почему в изоляторе? Болезнь делала свое. Нет, в физическом смысле дело шло на поправку, а вот в духовном?
У американского психолога Джона Паулла есть книга «Почему я боюсь любить?» В ней исследуются состояния долго болеющих людей. В какой-то момент у них проявляется протест: «Я не хочу такой участи!» И тогда возникает агрессивная ненависть к здоровым, благополучным. Объясняет ли это поведение девочки, которая вдруг в тихий час начинала громко петь или кричать. А уговоры нянечки, наоборот, подливали масла в огонь. Может, это был реванш за годы одиночества и боли? Или испытание терпения: а что вы со мною сделаете?
Сейчас, спустя много лет, Марианна Вехова может, наверное, дать другой ответ.
Разыскать автора книги «Бумажные маки» не составило труда. В издательстве охотно дали телефон.
– Можно без отчества, – голос в трубке был удивительно нежен и юн. А его обладательнице… Да что это я подсчитываю года? При встрече все увижу.
…На пороге большой и удивительно уютной квартиры (именно такую я бы «вымечтала», если позволили денежные средства) меня встретила моложавая, обаятельная, милая женщина. Услышав мое изумленное «Ох!» перед картиной, брызжущей весельем, оптимизмом, Марианна провела меня по всей огромной квартире. Если встать в центр жилища, у круглого стола, то можно увидеть и кабинет со старинными часами (как же здесь хорошо думается-работается), и кухню – мечту хозяйки (все под рукой), и зимний сад (удачное решение: балкон, соединенный с комнатой).
Мы расположились на кухне. Все-таки есть в жизни справедливость, вертелось у меня в голове. Страдания девчушки переплавились, и из них родилась иная жизнь. Я уже знала, что у Марианны есть муж, дочь, двое внуков. Думаю, вся жизнь в детстве вспоминается как кошмар, который хочется забыть.
– Нет, нельзя ни от чего отрекаться, – тихо произносит моя собеседница. – Ни от чего… Вот вы засомневались: «Очищает ли страдание?» Я видела и по себе знаю – подавляет, искажает, уродует. Может быть, очищает сопротивление этим искажениям? Может быть, возвышает победа над своей слабостью? Тогда мне нельзя отсекать себя теперешнюю от прошлой, зачеркивать мои победы и отворачиваться от поражений. Может быть, я из породы тех людей, которые могут накапливать опыт и вырабатывать свою систему ценностей только через страдания и лишения. Ни одного кирпича нельзя вынуть из здания судьбы. Здание рухнет…
Моя собеседница задумалась. Молчала и я. Потом вся обратилась в слух. Боялась пропустить хоть одно слово.
Бабушке Жене было запрещено возвращаться в Москву. В школу Марианна пошла на Севере, в Коми, в одном из поселков для ссыльных.
– Учеба мне давалась, легко, а вот поведение, увы, – смеется моя собеседница. – В девятом даже была тройка по поведению за драку с Эдуардом Росселем. Да, тем самым, ныне губернатором, у него мама-то ссыльная. Потом он в Свердловский университет поступил…
Марианна тоже поступила в университет – Московский. Вернулись наконец в столицу. Вместе с бабушкой радовались – жизнь налаживается. Потом была работа в издательстве «Малыш», редактировала Вехова чужие тексты, пока не услышала однажды от маститого автора, что «человек, так тонко чувствующий слово, не может не писать». Выпустила несколько детских книжек, закончила курсы сценаристов, хотела попробовать себя в кино. Первый сценарий назывался «Червяк». Что-то похожее на Кафку. Мужчина, обидевший женщину, от ее презрительного «червяк» ушел под землю.
– Но все у меня заканчивается хорошо, – улыбается Марианна. – Женщина простила, и червяк снова стал человеком. Почему такой сюжет? Не везло мне в любви… Выросши в мечтах об отце, я всех мужчин считала благородными и совершенными. Как Андрей Болконский, Пьер Безухов… И что они могут быть низкими в поступках, трусливыми, мне в голову не приходило.
– В 33 года я вновь оказалась в костно-туберкулезном санатории, – рассказывает Марианна. – Привела меня туда травма ноги, а коль у меня был в детстве печальный диагноз, то направили сюда. Какое это грустное зрелище – женщины с горбами, на костылях. Через стеклянную дверь – мужское отделение. И для мужчин были предназначены замысловатые прически-башни на головах моих сопалатниц, и яркий макияж, и украшения. Любви-то всем хочется… Но как тяжело было слышать грубые реплики сильного пола… Ну да ладно о грустном. Там ведь я познакомилась с Анечкой. Удивительная женщина. На костылях с детства, а младшую сестру не сдала в детдом, когда не стало родителей. Вырастила. Да еще полстраны объездила. Путешествовала по монастырям, святым местам.
Теперь Марианна знает, для чего она оказалась в возрасте 33 лет в больнице. Будто кто-то невидимый сказал: «Ну куда ты все мчишься? Посмотри вокруг, одумайся, как дальше-то жить? Туда ли ты идешь?» И по совету Анечки Марианна решила принять крещение.
А потом была встреча, перевернувшая жизнь.
– Недавно крестилась? – спросил ее священник Александр Мень. – А исповедь за всю жизнь была?
«Поставил меня в своем маленьком кабинете перед иконами, – вспоминает Марианна. – Я заунывным голосом начала рассказывать. Услышала: «Нет, так не годится. Давайте просто беседовать, я буду слушать и тоже рассказывать о себе. Это заменит нам долгое знакомство».
На знакомство ушло два года. И за это время, удивляется теперь Марианна, дошла я в рассказе до 20 лет.
– Ведь он был всего на три года старше меня, – рассказывает Вехова, – красивый молодой человек, а я воспринимала его как отца, мудрого, всезнающего, всепонимающего. Он первый сказал, что мне надо издать книгу о детстве. Так и сказал, «это уникальный опыт и в то же время типичный для нашей эпохи». И с Мишей, моим мужем, отец Александр меня сосватал. Миша на девять лет меня моложе. От него тогда жена ушла с трехлетним ребенком, и он очень маялся. Отец Мень переживал, талантливый, редкий специалист, а может спиться, погибнуть…
– И вы, не зная человека, решились выйти замуж?
– А как иначе? Я поняла, что опыт священника Александра Меня несоизмерим с моим, слушалась его во всем. Как врача. Он дает мне читать книгу, я читаю. Советует – принимаю.
По совету Александра Меня Марианна Вехова стала работать с детьми в воскресной школе.
За десять лет немало детей прошло через воскресную школу. Появился театр, для которого Марианна писала пьесы (пригодились курсы сценаристов). В театре зажатые, пугливые дети играли роли героев, царей, а шустрые и нахальные перевоплощались в слуг. Душе обязательно надо пережить чужой опыт и чужое горе, побывать в другом обличии, чтобы стать сострадающей, понимающей. А родители с нетерпением ждали занятий в «Маминой школе», когда все усаживались в круг и каждый рассказывал о своей проблеме и готов был выслушать совет.
Раздражение – самый плохой помощник в воспитании. А оно возникает от невежества, незнания собственных детей.
– Неужели вы никогда на собственную дочь не обижались, не кричали? – усомнилась я. – С чужими детьми сдержаться проще, а вот со своими…
– Никогда, – услышала я в ответ. – Конечно, бывало и такое, что я обижалась на Тамару. Но я ей говорила, я не могу с тобою общаться сейчас, у меня обида кипит. Она походит, забудет и снова ко мне. А я ей – подожди, обида ведь, как ожог, когда руку обожжешь – болит долго, вот и мне сейчас больно. И дочь задумывается. И на Мишину дочь я никогда не повышала голос. Она у нас постоянно бывала…
В книге Марианны Веховой есть один потрясающий эпизод. Про бумажные маки, которые дети, прикованные к постели, делали в больнице. (В гипсе в общей сложности Марианна Вехова провела пять лет).
Маки дети делали к Дню Победы. На праздник в больницу пришел настоящий военный.
«Вот какие маки! Красные, большие в поле расцвели!» – при этих словах все девочки, лежащие в кроватях, подняли вверх цветы и дружно скандировали: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» А командир с букетом маков вдруг опустил лицо в цветы.
Девочки потом единодушно осудили военного.
– А мой папа никогда не плачет! – говорили они друг другу.
…Маки были совсем как настоящие. Но их никогда не грело солнце, в них не забирались пчелы, на них не падала роса.
А вот слезы были настоящие…
Выбор читателей
Комментарии