Махно, Номах или хамон? Кровавое фэнтези к столетию революции

Самые активные книгочеи уже знакомятся с творениями претендентов на основные литературные премии страны. Вот и наш журналист прочел повесть «Номах. Искры большого пожара» Игоря Малышева, вошедшую в списки сразу двух премий – шорт-лист «Большой книги» и лонг-лист «Русского Букера» 2017 года.

Что это или кто – Номах? Это анаграмма фамилии Махно, взятая из поэмы Сергея Есенина «Страна негодяев». В одном из интервью Малышев признался: придуманное имя реального человека дает ему как автору «определенную степень свободы». Как же ею воспользовался писатель?Главная проблема новой повести о Несторе Махно, вышедшей в журнале «Новый мир», – не спорная достоверность книги. В конце концов, историческая повесть – это всегда в большей или меньшей степени «вариация на тему». Проблема в стиле книги, написанной зрелым человеком, казалось бы, опытным писателем (правда, Малышев специализировался до сего времени на детской литературе). Словно читаешь талантливого и увлекающегося подростка, на голову которому не так давно свалились страшные факты истории своей страны. И этого подростка захлестывает ощущение (еще не осознание) всеохватности революции, восторга и страха перед нею. Он уже столько о Гражданской войне книг прочитал, столько фильмов посмотрел, он столько знает, и ему, конечно, не терпится поделиться всем этим!.. Оцените: «Там, на куче угля, перемазанная черным Вика стреляла с двух револьверов по бегущим к ней по крышам белякам». Чем не строчка из сценария «Неуловимых мстителей»?!Малышев пытается эксплуатировать размашисто-«былинный» стиль повествования, подражая советским произведениям о войне – какой бы то ни было – для детей. Но ему тяжело оставаться в рамках одного стиля и не сбиваться на современную речь. То «был Номах бос…», то «машина для убийств», то «месяц над полем взошел», то «оптимальный вариант» – стиль меняется без всяких объяснений, без смены контекста. Порой ему не удается выдержать стиль даже в рамках одного предложения: «Истлевает и падает упряжь коней, и они идут, больше не направляемые людьми, словно осознав цель похода и приняв ее, как свою».Повествование носит невнятный характер не из-за выбранной формы – роман составлен из множества небольших историй, связанных между собой отдельными персонажами разной степени важности. Просто Игорь Малышев, заигравшийся с кровавой палитрой, не ставит себе задачей художественно живописать причины и характер братоубийственной войны. Он эксплуатирует идею классовой ненависти – причем, что интересно, не только «низов» к «верхам», но и наоборот – кажется, лишь затем, чтобы дать кроваво-чернильному потоку жестокости затопить страницы повествования.Малышев описывает вещи, которые не могут не вызвать у читателя сильных эмоций. Мальчик, на глазах которого толпа белых насиловала его мать; анархисты, закапывающие живьем в землю красных прод­отрядовцев; садист-белогвардеец, выжигающий пленному глаз линзой в попытке найти «бездну русской души», описанную Достоевским и Бердяевым… Проблема в том, что такие эпизоды могут вызвать эмоциональный отклик лишь в контексте «нормальности» остального происходящего. «Номах» же почти полностью состоит из подобных эпизодов. Как в дурном сне, с различными вариациями повторяются описания зверств белых, красных, зеленых…Есенин в романе, кстати, тоже фигурирует. Конечно, под вымышленным именем. Правда, в его случае Малышев не мудрствуя лукаво убрал из его фамилии первую букву. Получился Сергей Александрович Сенин – поэт, столичная штучка, любимец женщин, распутник и пьяница, тяжело переживающий события, разворотившие нутро России… Он – автор поэмы «Страна негодяев», в котором действует бандит по фамилии… Махно. Какая ирония, какой постмодернизм! Красным, понятно, такой интерес к врагу не по душе, и вот поэта уже вызывают на допрос. Малышеву так нравится играть привитыми масскультом ассоциациями с Гражданской войной, что его чекист на допросе разговаривает с Сениным как кинозлодей: «А ведь это подвалы ЧК. Здесь хамить оперуполномоченному, что смертный приговор себе подписать».Чекист, как и остальные персонажи романа, – непереваренные типажи из произведений, которые покажутся читателям хотя бы смутно знакомыми. Так, Сенину говорят в штабе Номаха в ответ на заявление о том, что он «первый поэт России»: «Вот-вот. Еще и первый. Но я не знаю вас. Блока знаю, Северянина, Бальмонта. Сенина не знаю». Это же отсылка к культовому фильму «Чапаев»! То ли это плагиат в расчете на неискушенность молодых, то ли цитата для ностальгирующего старшего поколения.Но дальше автор и вовсе дает волю фантазии. Видимо, желая спасти Есенина от трагического конца хотя бы в своей книжке, Малышев отправляет Сенина «до Ростова, от которого было рукой подать до Украины…» – на встречу с его кумиром Номахом.В итоге мы получаем то, что в интернет-среде называется фанфиком (от fun fiction – «фанатская проза»). Персонажи романа лишены какого бы то ни было психологизма, характеры не проходят никакого развития, историчность повествования задвинута на второй план. Если в столетнюю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции вам захочется почитать что-то о тех событиях – читайте современников того времени: Шолохова с его «Донскими рассказами», Бабеля с «Конармией»… Однако чтение этих книг требует от читателя какого-никакого знания исторического контекста, иначе события, описанные в прозе двух великих свидетелей и участников военных событий, будут казаться плодом фантазии сценариста триллера. Только там все настоящее, здесь – придуманное и стилизованное. По сути, «Номах. Искры большого пожара» Игоря Малышева – современное кровавое фэнтези, рассчитанное на молодое поколение с сериальным мышлением. Герои там говорят эффектными штампами, как в кино, вроде: «Россия просто так не отпускает… Как морфий. Или как лихорадка». Что ж, кому-то это может понравиться…