Люди и баллы

1998 год. «Правда не всегда нужна, тем более горькая правда». «Я не хочу, чтобы мне всегда, как сказал Бубнов, валили всю правду, как она есть. Правда не всегда нужна, тем более горькая. Ведь реальность иногда настолько страшна, то нужно бежать и выживать как угодно». «Я думаю, что идеи Луки как никогда нужны при нынешнем состоянии нашего общества».

О том, что позиция Горького неоднозначна, написали 17% в 1997 году и 30% в 1998 году. Но тех, кто сам так относится к правде и лжи, было 36% в 1997 году и 40% в 1998 году.

Я тогда не мог не думать о том, почему многие ученики выступили как противники правды. На мой взгляд, понятие правды, как они ее поняли, – это прежде всего неприятие безнадежности, бескрылости. За словом «ложь», как мне казалось, у них свет, тоска по идеалу. Это жажда положительного, позитивного, жизнеутверждающего.

Вернемся еще раз к сочинениям. «Правда должна быть рядом с надеждой на лучшее. Нужна правда, которая не задавила бы человеческие достоинства. Главное – не терять надежду и добиться лучшего, каким бы оно ни было». «В жизни всегда найдется что-нибудь плохое. Но вот попытаться отыскать в ней хорошее обязательно нужно».

При всем моем реалистическом, а в девяностые годы и скептическом мироощущении я хорошо понимал эти устремления. Мне оказались очень близки слова И.Роднянской, которые я прочел в 4‑м номере «Нового мира» за 1997 год: «Ужасы и горечи жизни были всегда. Но не всегда их встречали настолько разоруженными. Уместно будет диагностировать не рост Зла, а дефицит мужества, питаемого знанием Добра». Рост зла в те годы отрицать все же не стоит.

Сам я принадлежу к миллионам тех советских людей, которые постоянно ощущали дефицит правды в жизни и в искусстве и потому так набросились на вернувшиеся из небытия книги о нашей жизни, эту правду несущие. Но как учитель я уже тогда понимал, а сегодня тем более, что поколения моих тогдашних и современных учеников испытывают прежде всего дефицит положительных эмоций, твердых опор, нравственных устоев.

И вот почему в прочитанных сочинениях меня так огорчило отношение к правде, которая не нужна, если «она не нравится человеку», если она «делает ему больно». Не могло не тревожить появившееся в ряде сочинений реалистичное отношение к понятиям правды и лжи, между которыми нет никаких разграничительных линий. Судите сами. «А зачем делать человеку больно, если этого можно избежать?» «Так же, как Горький, я считаю, что если правда навредит человеку, то она абсолютно не нужна, нужно говорить человеку только то, что ему не навредит, не разочарует его. Зачем делать кому-то больно, если можно обойти эту боль?» «Думаю, сколько людей, столько истин. У каждого человека истина своя». «Все должны решать сами за себя: что правда, а что ложь». «У каждого человека своя правда. Правда одних может быть ложью для других. Ведь отчего гражданская война? Правда идет на правду, вера на веру. И все они по-своему правы».

Только сейчас перечитал ту страницу в изданной «Просвещением» в 1974 году двухсоттысячным тиражом моей книге «Уроки литературы сегодня», которая предшествует моему рассказу о том, как мы предложили ученикам вместо канонической формулы рассказы актеров о том, как они понимали Луку. Всего-навсего 47 лет назад.

«Уроки литературы должны быть проникнуты духом истинной критичности. (Увы, мы иной раз путаем критичность с критиканством. – Л.А.)

Подходить к самым разнообразным вопросам самостоятельно – в этом суть истинного знания и то условие, при котором знания превращаются в убеждения. Умение отстаивать свои убеждения – вот показатель достаточной твердости убеждений. Уроки литературы предоставляют для этого большие возможности. Борясь с любыми проявлениями бездумной зубрежки, доказывая выдвинутые положения и требуя аргументации от учеников (я тогда и подумать не мог, что сборники аргументов станут ходким товаром в книжных магазинах. – Л.А.), учеников, заставляя все время сравнивать, сопоставлять, мы воспитываем научный, а значит, критический склад мышления».

О четырех «к» я тогда тоже ничего не знал. Они появятся куда позже.

Когда тираж книги, все 200000 экземпляров, уже был отпечатан, директор издательства получил донос: книгу выпускать в свет нельзя – в ней даже не упомянута партийность литературы. Книгу отправили на экспертизу в ЦК КПСС. Пришел ответ: «На титульном листе книги написано: «Из опыта работы». Поэтому мы не можем требовать от автора, чтобы он рассказал о том, чего он сам на своих уроках не делал». Выходит, не все тогда было застойно.

Вот почему я так настороженно отношусь ко всякого рода сценариям уроков, будь то типографские, будь то электронные. Сценарий заранее точно расписывает все, что должно быть на уроке литературы, – то, что говорят наши ученики о том, «как слово наше отзовется». И когда я иду на урок, я очень часто и не знаю, что услышу от самих моих учеников.

Давным-давно я прочел в ученическом сочинении, что «если бы Гоголь знал, как будут изучать в школе «Мертвые души», то он сжег бы и первый том».

Но вот в те же самые девяностые у меня не было уроков в восьмом классе, и я попросил московских учителей провести сочинение на тему «Павел Иванович Чичиков. Взгляд из девяностых». Через два года этот опыт я повторил. И увидел, как стрелка компаса переместилась от ненависти к пониманию и даже зависти.

Роман Достоевского «Преступление и наказание» вошел в школьную программу в 1968 году. После того как впервые в советской школе прошли уроки по нему, мы в ряде школ провели городские сочинения. Среди предложенных тем была тема «Что толкнуло Раскольникова на преступление?».

Вот типичные ответы. «Раскольникова можно оправдать. Эта идея возникла в результате тяжелого положения, в котором он находился». «Судьба Раскольникова и Мармеладовых оправдывает убийство». «Я оправдываю Раскольникова: всей своей деятельностью он стремится сделать добро». «Он бросает свой личный вызов капиталистическому миру, приняв окончательное решение убить старуху». «Я не считаю его истинным, настоящим убийцей. Ведь он убил старуху не ради личной выгоды, а ради счастья других. Это я и ценю в нем». «Проливая человеческую кровь, Раскольников хочет осуществить свои истинно гуманные цели».

Из плана в девять пунктов только три пункта:

Нищенское существование Раскольникова, формирование его мировоззрения.

Гуманистические цели преступления.

Роман Достоевского – протест против социального зла, унижения.

Я ознакомил с этими сочинениями Юрия Федоровича Карякина, который закончил инсценировку романа для театра на Таганке. Он отксерил некоторые сочинения. В день спектакля в фойе стояли школьные парты, а на них лежали эти сочинения. Раздвигался занавес, и на белом полотне – эпиграф к спектаклю: «Хорошо, что убил. Жаль, что попался» (Из школьного сочинения)».

Все чаще и чаще знакомимся мы с переосмыслениями, модернизациями, а главное – личным восприятием, казалось бы, знакомого и бесспорного. Вот недавно вышли воспоминания Ирины Антоновой, легендарного директора Государственного музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина. «Не боюсь признаться, что никогда мне не нравилась пушкинская Татьяна. Я понимала, что это честная, искренняя барышня, благородная натура, но мне казалось, что если она любила Онегина, то должна была остаться с ним. У меня было несколько экстремистское отношение к ее последнему поступку, к этой встрече, к ее проповеди, к ее отказу. Я считала, что она просто струсила. Тогда, по молодости, я еще не понимала, что для нее невозможно нарушить клятву верности, данную нелюбимому мужу».

А сам я получил большое, аж на восьми компьютерных страницах, страстное письмо от учительницы литературы. Приведу лишь заключительную часть его.

«Теперь только от Татьяны зависит, как дальше пойдет ее жизнь. Если Татьяна и дальше будет упрямо видеть только хорошее в своем прошлом и плохое в своем настоящем – то никогда ей не вырваться из нытья и тоски, и в итоге это плохо кончится. И Пушкин, как мне кажется, верит в свою героиню: в ее ум, силу характера, женственность, женскую моральную стойкость, честность, здравый смысл и понимание своего предназначения. Верит в ее счастье, нелегко добытое, но такое заслуженное.

И вот что: посмотрите, Пушкин оставляет своего героя, а не своих героев «в минуту злую для него». Злую для него, но не для них – то есть не для Татьяны и Онегина, а только для Онегина. Именно ему предстоит начать свою жизнь практически с полного морального нуля. Татьяне – княгине – ничего с нуля начинать не надо – у нее уже заложена и выстрадана возможность будущего счастья. И теперь главное для нее – не растерять эту возможность, не разменять ее исключительно на беспросветную жалость к себе.

И никому нет дела до того, что имеющееся толкование романа – это деструктивное воспитание детей и что таким образом в головы подрастающего поколения вбивается и неумение быть (то есть чувствовать себя счастливым), и нежелание работать над своим счастьем. В общем, воспитываются будущие несчастные люди.

Ведь никому из министров, методистов, учителей и иже с ними в голову не приходит мысль, что мы портим судьбы людей! И они выйдут в жизнь, не умея достойно встречать и переживать жизненные сложности, не умея делать и встречать свое счастье.

Перед каждым из них встанет вопрос любовных партнерских отношений и создания семьи, но они будут не научены строить!
Никому из них еще со школьной скамьи не объяснили, что лучше и надежнее при сложившихся отношениях не страдать бесконечно по поводу того, что не получилось, постараться не замучить себя тоскливыми и пустопорожними «а счастье было так возможно, так близко», а лучше засучить рукава и делать любовь – со своим мужем и своей женой!

Прекратите же, господа, мучить своих учеников нытьем и пугать их несостоявшимися «любовями», не романтизируйте глупости! Не делайте детей несчастными в будущем! Дети не виноваты! У них своя жизнь еще впереди! Им предстоит строить!»

Но ведь и исследователи романа тоже не стоят на месте. Вот только что вышел «Новый комментарий к «Евгению Онегину» Владимира Козаровецкого. Автор доказывает, что Татьяне, когда она познакомилась с Онегиным, было 13 лет. Тираж этой книги – 500 экземпляров. Вот почему я должен сделать выписку из нее.

«Татьяна спрашивает няню про любовь. И няня отвечает на этот вопрос: «И полно, Таня! В эти лета мы не слыхали про любовь». То есть в эти лета, в возрасте Тани, няня и не слыхала про любовь. А поскольку няню выдали замуж в 13 лет, то этим возрастом и ограничено время, когда няня еще не могла слышать про любовь, и, стало быть, Тане в момент разговора было тринадцать лет. Что ж. В этом возрасте и впрямь можно было «не слыхать про любовь». Но в семнадцать!

«Не слыхать про любовь» в 17 лет невозможно и в монастыре! Более того, Пушкин в романе еще несколько раз акцентирует внимание читателя на возрасте Татьяны – сначала в VIII строфе 4‑й главы:

Кому не скучно лицемерить,
Различно повторять одно,
Стараться важно в том уверить,
В чем все уверены давно,
Все те же слышать возраженья,
Которых не было и нет
У девочки в тринадцать лет!

Затем в XX строфе 8‑й главы, где дважды подтверждает, что речь идет о девочке.

Ужель та самая Татьяна…
Та девочка!.. иль это сон?..
Та девочка, которой он
Пренебрегал в смиренной доле…

И, наконец, это дважды подтверждает и сама Татьяна, сначала в XLIII строфе той же 8‑й главы:
Не правда ль? Вам была не новость
Смиренной девочки любовь?

И в XLY строфе:
К моим младенческим мечтам
Тогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение к летам…»

А из другого современного исследования я узнал, что стоит за словами Татьяны: «Онегин, я тогда моложе, // Я лучше, кажется, была…» Ну моложе – понятно. Но почему лучше? Оказывается, потому что тогда, по крайней мере, не спала с нелюбимым мужем.

На эту тему следует прочесть, что говорил о Татьяне Достоевский в своей знаменитой пушкинской речи.

Эротико-сексуальный уклон в трактовке Татьяны исследован в большой книге (аж более тысячи страниц) «Русская литература и психоанализ», переведенной с английского языка. Ее автор Дениэл Ранкур-Лаферьер. В книге есть статья «Пушкинская непохищенная невеста: психоаналитическое исследование Татьяниного сна».

«Татьяна желает Онегина больше, чем боится его, иначе она не делала бы шагов навстречу ему…

Она написала ему знаменитое письмо, объясняясь в любви, и вскоре была отвергнута во время встречи в саду. Обстоятельства этой встречи очень важны для истолкования сновидений девушки. Заслышав приближение возлюбленного, она пытается скрыться, мчится сломя голову в сад, не смея оглянуться, наконец падает на скамью. Сравните это с той частью сновидения, где она без оглядки бежит от медведя и валится в снег… Медведь протягивает Татьяне лапу так же, как Онегин подает ей руку в саду…

В своем письме девушка сомневается, ангел Онегин или демон:

Кто ты: мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель…

В самом сне Онегин – «тот, кто мил и страшен ей». Амбивалентность Татьяны по отношению к Онегину понятна. Если она бежит от его образа и в саду, и во сне, мы не должны заключать, что она его не любит. Напротив, ее застенчивость и колебания между влечением и страхом только усиливают наше впечатление, как он важен для нее. Она делает то, что и должна делать молодая влюбленная девственница».

К Татьяне Лариной автор этой книги обращается и в главе «Мазохизм в русской литературе». Я же очень крат­ко расскажу о ней, потому что мне важно показать, что сегодня преподавание литературы происходит в совершенно другом контексте, мы уходим от той методики, которая часто полностью умещалась в утвержденном учебнике литературы. И не потому ли часть учителей все-таки принимают ЕГЭ по литературе, что в этом экзамене нет ни соблазнов и искушений, ни рифов и мелей? Но за эту безопасность заплачено высокой ценой – отказом от напряжения ищущей мысли, часто упрощенничеством и примитивизмом.

«Татьяна Ларина смиряется с тем, что ее отвергли, и переносит все страдания. По словам Василия Розанова, Татьяна «страстотерпица»…

Как видно из ее письма к Евгению, она вручает молодому человеку власть над своей судьбой. Вот отрывок из письма Татьяны Лариной, дающий представление о том, насколько девушка беззаветна:

Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердце я!
То в вышнем суждено совете…
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан Богом,
До гроба ты хранитель мой.

Сочувствующий Татьяне повествователь говорит, что судьба его героини – в руках «модного тирана»… Ее душа преисполнена «печали жадной», болит, отвергнутая Онегиным».