Люди и баллы

Продолжение. Начало в №36-37

Сейчас только пунктиром. «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве… <…> Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей… <…> …никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. <…> Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина… Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. <…> Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало».

«Откуда пришла моровая язва, по сути своей конец всей человеческой жизни? В чем причина? Где источник?» Молчание класса. И потом сначала отдельные, неуверенные реплики: «В Раскольникове». «Да это же теория Раскольникова». «Там, в этом сне, все Раскольниковы…» «Там каждому дано право решать, кому жить, а кому умирать…»

Совершенно верно. Вот, по мнению Достоевского, к чему приведут человечество идеи, гибельность которых прозорливо увидел Порфирий Петрович: «Еще хорошо, что вы старушонку только убили. А выдумай вы другую теорию, так, пожалуй, еще и в сто миллионов раз безобразнее дело бы сделали!» Никогда не забуду, как однажды в этот самый момент одна ученица воскликнула: «Как?! Из-за одной поганой старушки конец света?!» Да, в романе именно про это и сказано. Лишь начни.

Только не говорите мне, что роман «Преступление и наказание» нужно убрать из школы: он труден, сложен, непонятен.

Лет тридцать, заканчивая уроки по русской классике, я предлагаю домашнее сочинение на тему «Что меня волнует в русской классической литературе и что оставляет равнодушным».

Последние пятнадцать лет ведет Достоевский. В 1997 году в трех классах чаще всего упоминали Достоевского. 12 – против, 22 человека – за. В 1988 году Достоевский ведет со счетом 19:14. И вновь он чаще всех упомянут. В 2000 году о романе «Преступление и наказание» написали сочинения 57 человек (это были три класса). За роман – 48, против – 9.

И я не могу не согласиться с опубликованной в «Московском комсомольце» от 22 января 2020 года статьей режиссера Марка Розовского «Испытание Достоевским: наш мир кишит Раскольниковыми и Свидригайловыми».

Вместе с тем я хорошо вижу определенные смещения в восприятии романа Достоевского в последние десятилетия. Вот выписки из сочинений 2006 и 2008 годов.

«Я была поражена «Преступлением и наказанием» Ф.М.Достоевского. Меня так увлек роман, что, читая его, я ощущала на себе напряжение обстановки. Мне было так душно и тесно в моей комнате, как Раскольникову в его… На меня еще ни одна книга не произвела такого сильного впечатления, как «Преступление и наказание». Я как будто была героиней этого романа, как будто сама переживала то, что пережил Раскольников. Мне хотелось посоветовать ему что-нибудь, помочь. Мне казалось, что именно я могла бы остановить Раскольникова, объяснить ему, что он не «тварь дрожащая», что он в то же время отрежет себя от всего мира».

«Читая сцену убийства старухи-процентщицы и ее сестры, я постоянно оглядывалась на дверь, невольно опасаясь, что в какой-то момент кто-то может войти и обнаружить меня и Раскольникова на месте преступления. Еще когда у него засел этот чудовищный замысел, я всеми фибрами души хотела отговорить его, всячески удержать… Видя, как он делает шаг навстречу краху, я чувствовала, как все во мне рвалось наружу, рвалось крикнуть ему вслед: «Родион! Стой! Одумайся! Что ты творишь?!»

«Читая «Преступление и наказание», я невольно поразился Достоевскому, которому удалось фактически показать реалии современной жизни. Эта книга помогла мне взглянуть на окружающий мир несколько иначе, оказалось, что я, по сути, счастливый человек. В то же время это произведение окончательно подтвердило всю жестокость мира, трудности жизни… Я не могу сказать, что до этого я ничего не понимал, не видел страданий и мучений. Однако я благодарен Достоевскому за роман «Преступление и наказание».

«Прочитав «Преступление и наказание», я понял, что люди действительно делятся на две категории: на тех, кто на пути к своей цели может наступать на горло другому человеку, и тех, кто не может это сделать, причем первые добиваются больших успехов в жизни».

«Произведения Достоевского современны и звучат как нельзя более актуально в наше время. Разве сейчас не каждый мнит себя право имеющим? Разве не наступит тот апокалипсис, описанный в последних снах Раскольникова? Разве люди знают, что считать злом, что добром, кого обвинить, кого оправдать? Я считаю, что мы вправе считать этот роман отражением собственной жизни».

«Наше поколение стало своеобразным поколением для испытания идеей: «Играй и выигрывай», «Для достижения цели все средства хороши», «Все на продажу», «Наглость не порок» и т. д. А мысли великих русских поэтов – «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы», «Иди к униженным, иди к обиженным» – будто даже и не в моде».

«Но, к сожалению, я думаю, что теория Раскольникова жива и в наши дни. Она давно из теории превратилась в практику. Она дала свои плачевные, устрашающие результаты, с которыми теперь борется современный мир. Этим результатом, по-моему, является терроризм. Ведь это, то, что пытается разрешить себе Раскольников, – кровь по совести, одна смерть и сто жизней взамен – сейчас террор».

«Роман Достоевского не только о безграничном страдании и боли, но и обо всем многообразии человеческой души, о ее способности среди грязи оставаться высокой (вспомним Соню Мармеладову)».

«Его сестра Дуня хотела выйти замуж не по любви, а для того чтобы устроить как-нибудь жизнь брату. В этом есть великий трагизм. Но это самопожертвование ради родного человека восхищает».

«У меня словно глаза открылись на многие вещи, я по-другому стал себя вести».

«Ведь это возможность погрузиться во внутренний мир другого человека и посмотреть на мир с его позиции».

Кладу этот букетик полевых школьных цветов к подножию памятника Достоевскому по случаю его двухсотлетия в этом году.

Но для того чтобы уроки литературы стали действительно уроками литературы, нужно преодолеть то стремление к наукообразности преподавания литературы, с которым борется наша педагогическая мысль куда больше ста лет. Вот и в 1915 году в статье «О принципах изучения литературы в средней школе» против «погони за научностью», против того, что «средняя школа стала перенимать и, конечно, по-своему искажать то, что, в школе высшей», выступил Борис Эйхенбаум: «Я полагаю, что средняя школа должна ставить себе свои собственные задачи, и процесс самостоятельного усвоения должен считаться главной основой определенной системы. Вот почему такое положение «словесности», при котором изучение ее строится на упущенной передаче научных точек зрения, кажется мне неправильным, ненормальным».

Эйхенбаум писал о работе с учениками на уроках словесности, что «надо все время возвращаться к тексту, к подлиннику, к Слову поэта».

Читая эту статью, поражаешься ее современности и злободневности: «…незачем тратить время на подлинные тексты – гораздо проще выучить все это по учебнику». Разве это не про нас, нынешних, хотя мы используем сегодня и самые новые технологии?

«В деле преподавания литературы средняя школа должна научиться усвоению художественных образов. Именно этим процессом усвоения школа должна воспитывать дух». Дух, правда, мы нередко обмениваем на баллы, которые приносят ощутимые, но часто незаработанные дивиденды.

Так подошли мы ко второй фундаментальной основе урока литературы.

Итак, что значит изучать литературу как литературу? Поэзия, по словам Пушкина, – «союз волшебных звуков, чувств и дум». Не услышаны эти звуки, не откликнулась душа, не пробудились мысли – так и вообще не о чем говорить.

А вот что написал Лев Николаевич Толстой о том, что деятельность искусства основана на «способности людей заражаться чувствами других людей», выделяя шрифтом самое для него главное: «Искусство есть деятельность человеческая, состоящая в том, что один человек сознательно известными внешними знаками передает другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их».

Трудность уроков литературы в том, что эти уроки двуязычны. Поэт и прозаик говорят на одном языке – языке художественных образов, а учитель и его ученики, а также школьный учебник литературы – на другом языке, языке понятий и рассуждений. Беда школьной литературы в том, что ее сплошь и рядом сводят к системе логически организованного знания. Этот перевод с одного языка на другой неизбежен при изучении литературы. Но он крайне труден и для учителя, и – особенно – для ученика.

«На днях смотрел «Дядю Ваню», смотрел и – плакал, как баба, хотя человек далеко не нервный, пришел домой оглушенный, измятый вашей пьесой, написал вам длинное письмо – и порвал его. Не скажешь хорошо и ясно того, что вызывает эта пьеса в душе…» Это писал Максим Горький Чехову. Горький!

В одной из последних своих книг Станислав Рассадин приводит цитату из работы классика английской литературной науки Альфреда Эдварда Хаусмана, который как-то сказал, чем подлинная поэзия отличается от подделки: «От нее по спине начинают бегать мурашки». (Обратите внимание на эти слова.) И именно этот критерий предлагает сам Рассадин: «Мурашки при всей их ненаучности».

Ну а что делать в школе? Я занимался подобной проблемой все годы своей работы как учителя. И особенно те десять лет, когда работал в институте усовершенствования учителей. Ежегодно мы проводили два городских сочинения. Когда я пришел в 1963 году в институт, уже готовились к проведению во всех 30 районах в выделенных школах в 9, 10‑х и 11‑х классах сочинения по литературе. Я предложил во всех школах добавить еще одну тему: «Какое произведение современной советской или зарубежной литературы мне больше всего понравилось и почему».

В феврале 1964 года мне принесли 1139 сочинений, которые я и проверял. Я написал развернутую справку об итогах этой проверки, а второй экземпляр ее отдал в журнал «Литература в школе», где и была напечатана моя статья «Современная литература глазами старшеклассников». Я не знал, что эта статья была переведена на английский язык и напечатана в нашем журнале «Советский Союз», который издавался в Америке в обмен на их журнал «Америка», рассчитанный на советского читателя.

Через шесть лет я получил из США большую книгу о том, что сегодня читают дети в разных странах мира. Автор каждой из статей представлял свою страну. Советский Союз был представлен моей статьей. Вместе с книгой пришел конверт с каталожными карточками Библиотеки Конгресса на эту книгу.

Я получил после этого сочинения главный урок как учитель и методист: во всем, даже в проверке знаний, идти нужно не от знаний, не от выученного и приготовленного, а от живого, непосредственного восприятия прочитанного самими нашими школьниками. Сочинение, в котором не слышен голос его автора, – не сочинение. В лучшем случае это добросовестное изложение. Потом я прочту в одном из сочинений слова своей ученицы: «Я вам пишу не как ученица, а как человек».

Сегодня мало кто из учителей читает книги, созданные нашей методикой в советское время. Между тем были тогда и выдающиеся работы.

50 лет назад Зинаида Яковлевна Рез, блестящий учитель и прекрасный методист, прислала мне автореферат своей докторской диссертации об изучении лирики в школе. В принципе, написанное ею полностью относится к изучению в школе литературы вообще: «Самое трудное и самое важное – постепенно сформировать способность к сопереживанию, сотворчеству, эстетическому наслаждению».

Лев Айзерман

Продолжение следует