Люди и баллы

Продолжение. Начало в №36

Бессонной ночью умирающий Илья Ильич («Смерть Ивана Ильича» Льва Толстого) перебирает в памяти лучшие минуты своей жизни. И все они, кроме первых воспоминаний детства, превращаются сейчас «во что-то ничтожное и гадкое». И нет ответа на мучительные вопросы: «Так что ж это? Зачем? Не может быть. Не может быть, чтоб так бессмысленна, гадка была жизнь? А если точно она так гадка и бессмысленна была, так зачем же умирать, и умирать страдая?»

Не спит по ночам и Лида, девушка двадцати лет, единственная дочь владельца фабрики (Чехов, «Случай из практики»). И доктор Королев говорит ей: «…это, конечно, лучше, чем если бы вы были довольные, крепко спали и думали, что все обстоит благополучно. У вас почтенная бессонница; как бы ни было, она хороший признак».

Александр Блок:

Я помню длительные муки:
Ночь догорала за окном;
Ее заломленные руки
Чуть брезжили в луче дневном.

Вся жизнь, ненужно изжитая,
Пытала, унижала, жгла…

И у Ахматовой:

А я всю ночь веду переговоры
С неукротимой совестью своей.

И Есенин в «Черном человеке» («Черный человек // Спать не дает мне всю ночь») боится признаться себе и не может не сказать, что черный человек – это его двойник.

И, конечно, Понтий Пилат с его снами и страшными пробуждениями в романе Булгакова «Мастер и Маргарита».

«И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ. < … >

Но помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?

– Да, да, – стонал и всхлипывал во сне Пилат.

Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, все взвесив, согласен и погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!»

Но «он открыл глаза, и первое, что вспомнил, это что казнь была».

И так около двух тысяч лет каждый раз в ночь полнолуния.

Я знаю только два произведения, в которых совесть говорит во сне. Это стихотворение Иннокентия Анненского «Старые эстонки (Из стихов кошмарной совести)». Стихотворение есть в Интернете. Чтобы понять его, нужно знать реалии. В одном комментарии я прочел, что сыновья этих эстонок были расстреляны в 1905 году в Ревеле (Таллине) на демонстрации. В другом комментарии – о том, что они были расстреляны по приговору военного суда Ревеля за то, что разгромили и сожгли имения вокруг Ревеля.

Во всех примерах, о которых я говорил, – переживание совести. Герой Анненского свою вину отрицает: «Сыновей ваших… я ж не казнил их… я, напротив, я очень жалел их…».

Затрясли головами эстонки,
«Ты жалел их… На что ж твоя жалость,
Если пальцы руки твоей тонки,
И ни разу она не сжималась?
Спите крепко, палач с палачихой!
Улыбайтесь другу другу любовней!
Ты ж, о нежный, ты кроткий, ты тихий,
В целом мире тебя нет виновней!

Вот и в «Преступлении и наказании» совесть Раскольникова пытает его во сне. Но почему именно во сне? Я приведу выписки из ответов тех, кто вступил на верный путь, и тех, кто прошел по этому пути.

В нескольких ответах было сказано очень важное: «Именно во сне открывается его сердце и душа освобождается от оков». «Это подсознание, человеческая природа протестуют против убийства». Все верно. Но почему именно во сне? «Во сне нет места разуму. Сном нельзя управлять. Именно во сне говорит его сердце, а не разум». «Во сне ра­зум не глушит чувство вины, а в жизни разум активный». «Во сне говорит голос сердца, забив голос разума». «Во сне разум отключается, а торжествует голос совести». «Вместе с Раскольниковым засыпает его рационализм». «Совесть приходит к нему во время сна, когда он ни о чем не думает, а поэтому без помех терзает душу Раскольникова.

В жизни он может найти себе оправдание, но во сне он не думает, там нет места рассудку». «Когда Раскольников бодрствует, то в нем говорит человек арифметики и холодных расчетов… но когда он засыпает, то в нем пробуждается другой человек, человек совести, который говорит ему, что не надо совершать преступление».

Слово «арифметика» взято из романа. «Нет, я не вытерплю, не вытерплю! Пусть, пусть даже нет никаких сомнений во всех этих расчетах, будь это все, что решено в этот месяц, ясно как день, справедливо как арифметика». Анализируя написанное, я спрашиваю, почему тут стоит слово «арифметика». Это понимают. Арифметика – это расчет ума, выкладки продуманной теории. Здесь очень точен и глагол «пробуждается». Человек совести живет в Раскольникове, и это показано во многих сценах романа.

«Только в этом сне открывается истина. Разум спит, и только в этот момент с Раскольниковым, заблудившимся и запутавшимся, говорит Бог». Это очень хорошо сказано.

«Сон о лошади воскрешает детскую веру, и безбожник обращается к Господу» (К.Мочульский). «Вспомни, милый, – пишет ему мать, – как еще в детстве своем, при жизни твоего отца, ты лепетал молитвы свои у меня на коленях и как мы все тогда были счастливы!»

И вот сейчас трижды «Господи!» и один раз «Боже!».

Те, чьи работы я только что процитировал, очень хорошо поняли самое главное. О сне Достоевский сказал как-то: «Сон… не рассудок, а желание, не голова, а сердце». И Лев Толстой писал, что «наяву можно себя обманывать, но сновидение дает верную оценку той степени, которой ты достиг». Не говорю уже о Фрейде. (На карантине я прочел огромную (960 страниц большого формата) биографию Фрейда, которую написал Питер Гай.)

Да, во сне Раскольникова молчат его теория, его аргументы, его доказательства. Все спит. А наяву? Наяву вот что происходит. Дуня говорит брату о его преступлении.

«Преступление? Какое преступление? – вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, – то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление?

– …Но ведь ты кровь пролил! – в отчаянии вскричала Дуня.

– Которую все проливают, – подхватил он чуть ли не в исступлении, – которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют потом благодетелем человечества».

У меня сохранились цифры за пять лет, сколько учеников ответили на второй, очень трудный вопрос на «отлично»: 28%, 57%, 37%, 39%, 33%. На мой взгляд, это хорошо. Ведь не заранее подготовленное, не выученное, не натасканное, как теперь говорят.

Зачем я такие вопросы задаю, зная, что не все на них ответят? Еще раз напомню: за такие трудные вопросы я не ставлю ни двоек, ни троек. Это всего лишь диагноз, компьютерная томография. Когда на уроке на вопросы отвечаю я сам, то это воспринимается как должное. Но когда класс слышит, как эти задачи решают их одноклассники, это производит сильное впечатление.

К тому же не всегда отличная и хорошая или не очень хорошая успеваемость коррелирует с выполнением таких заданий. Порой те, у кого в журнале тройки, пишут блистательно. Наверное, полнота и избыточность знания не всегда благо. Литература, вообще искусство, требует детской непосредственности, а может быть, и наивности.

Теперь задание на дом.

Раскольников видит свой сон не ночью. «Он пошел домой, но дойдя до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги, вошел в кусты, пал на траву и в ту же минуту заснул…» Домой он возвратился через Сенную площадь, хотя ему выгоднее всего было идти домой прямым путем. На Сенной площади случайно он слышит разговор Лизаветы Ивановны, сестры старухи-процентщицы, из которого узнает, что завтра «старуха ровно в семь часов вечера останется дома одна».

В тот же день Раскольников вспоминает разговор студента с офицером в трактире, куда он зашел. Вот над чем подумайте: почему именно в тот же день Раскольников вспоминает то, что было «месяца полтора назад», почему этот разговор так потряс Раскольникова. И еще: и на страницах, где описан сон Раскольникова, и на тех, где эпизод в трактире, звучит одно и то же слово – арифметика. У этих двух арифметик одинаковый смысл или разный?

С этим заданием справились хорошо все. Ведь Раскольников слышит те же мысли, которые тогда же зародились «в собственной голове его», «такие же точно мысли». Но почему в тот же день, когда он пережил свой страшный сон, он вспомнил этот разговор в трактире? «Как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? <…> Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки?»

Воспоминание о разговоре в трактире освобождает Раскольникова от потрясения сна. Там были оковы арифметики, от которых Раскольников освобождался. «Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!» И в тот же день арифметика возвращается как оправдание, как спасительное наваждение, как спасение и надежда.

Разумихин очень кратко и точно определил суть теории Раскольникова: «Ведь это разрешение крови по совести». Раскольников двуприроден. Воспоминания о том разговоре возвращают право преступить, потому что вернулось разрешение совести.

И два очень трудных вопроса. Вопросы на чтение романа. Раскольников собирался убить Алену Ивановну, но убил и Лизавету. Не спрашиваю почему. Это понятно. Но зачем Достоевский подвел Лизавету под топор Раскольникова? Тем более что в черновике романа написано, что она была беременная? В одном классе никто не смог ответить на этот вопрос. Во втором то же самое.

Через два года в одном из классов на вопрос не ответил никто. В другом: «Он думал, что после одного преступления пойдут тысячи добрых дел. И вот вся эта арифметика рушится: за преступлением идут не добрые дела, а еще одно преступление». Ставлю в журнал две пятерки.

Вы можете сказать, что веду своих учеников по трудному пути. Но нет. Самое трудное для них порой часами, неделями, месяцами, годами жевать жвачку, не требующую напряжения даже одной извилины. И нет ничего интереснее, как дороги поиска, размышления, анализа, исследования, сопоставления разных путей, решений, ответов. А все это неизбежно связано с ошибками. Помните, у Пушкина: «и опыт, сын ошибок трудных»?

Но вернемся к ответу. Я продолжаю. За Аленой Ивановной – Лизавета. И стучатся в дверь. Раскольников «стоял, сжимая топор». Взломали бы – сами понимаете, что было бы. И потом жертва Миколки, который решил взять на себя грех и пострадать. И сумасшествие и смерть матери. Я назвал это цепной реакцией крови по совести. Сама формулировка меня смущала. Но потом в кн     иге Бориса Тихомирова, в его комментарии к роману Достоевского, я нашел именно эти слова.

Но у нас есть и еще один вопрос. Цепная реакция в атомной бомбе приводит к убийственному, всеразрушающему взрыву, уничтожению всего и вся. А к чему, по мысли Достоевского, приведет цепная реакция, которая началась с Раскольникова? Подумайте дома.

Это поняли все. Об этом в конце романа Достоевский рассказывает, показывая нам сны, которые снятся на каторге Раскольникову. Я читаю полностью весь текст, в котором описано содержание снов, преследующих Раскольникова на каторге.

Лев Айзерман

Продолжение следует