Люди и баллы

«В мае 1942 года один, без обязательного для въезда в Москву пропуска, я под присмотром проводника отправился домой. В город меня пропустили без проволочек, я пошел в милицию, мне выдали иждивенческую карточку на 450 граммов хлеба. Маме я сказал, что учиться не буду (она мне предлагала дома пройти программу пятого класса вместе с ней). А поступил учеником электромонтера на завод «Мосметровес», который был рядом с нашим домом. Я получил карточку второй категории на хлеб, 650 граммов.

Продолжение. Начало в №36, 37, 39, 40-52 за 2021 год

С первого сентября я пошел в школу, в пятый класс. В середине года нас разделили на класс девочек и класс мальчиков. А с нового учебного года перевели уже в мужскую школу №265. Она располагалась в здании дореволюционной гимназии. Классы просторнее, потолки выше, а главное – на каждом этаже огромные залы для прогулок во время перемен. Это была прекрасная школа с очень хорошими учителями.

В 7‑м классе я по четыре часа с утра работал в школьной столярной мастерской, за что получал рабочую карточку. А потом учился в школе во вторую смену. Но так как в следующем году нас перевели учиться в первую смену, то мастерская для меня окончилась. Но три года летом я работал помощником вожатого в пионерлагерях. Денег не платили, но кормили, и можно было лето проводить за городом. Одну смену работал в грибном лагере. Мы должны были собирать четыре килограмма грибов каждый день. За это нам давали продукты, а карточки оставались дома. В этой деревне я увидел – и это запомнилось навсегда – русскую деревню без мужчин, не считая подростков и старых дедов.

А в Москве вместе с моим закадычным другом мы ходили на разные литературные вечера. Помню выступление Ильи Эренбурга в Колонном зале Дома союзов, Константина Симонова в Московском университете. Особо – День печати 5 мая 1944 года. Я оказался одним из первых, кто занял очередь в книжный киоск на Пушкинской площади, одним из тех, кому досталось только что изданное «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Узнав мои имя и фамилию, Толстой написал: «Льву Айзерман». На секунду перо его замерло, потом дрогнуло, и он дописал «у». Когда кто-то из учителей спросил меня, склоняется ли моя фамилия, я небрежно ответил: «Алексей Толстой склонял».

Уже не только в новом веке, но и другом тысячелетии я готовил своих учеников к домашнему сочинению на тему «Реликвия». Я принес полный портфель своих реликвий. Всё они видели в первый раз в жизни.

Вот с гербовой печатью документ: «По указу его величества государя императора Александра Александровича, самодержца всероссийского и прочая и прочая». Это разрешение моему дедушке на какое-то время покинуть черту оседлости (естественно, без этих самых слов). Никакой фотографии. Но приметы: лета, рост, волосы, брови, глаза, нос, рот, подбородок. Особые приметы.
Вот карточки. Я их сохранил после отмены карточек.

Вот мой расчетный листок для зарплаты на заводе на 26 рублей 40 копеек. Это первые мои заработанные деньги. Но главное было не в них, а в рабочей карточке.

Вот мой рукописный балльник, куда нам ставили четвертные и годовые отметки. Убил своих учеников годовой тройкой по русскому языку за 6‑й класс. Поразили моих учеников и почетные грамоты за 3-4‑й классы с портретами Ленина и Сталина и моей фамилией.

9 мая 1945 года я провел на Красной площади. Переполненной, ликующей. Поздно вечером мы слушали обращение Сталина. Потом будут иронизировать над строкой Маяковского «Я счастлив, что я этой силы частица». Это все, дескать, совковое, принижающее неповторимость отдельной личности, которая «каплей льется с массами». Но я знаю, что это такое – ощутить себя частью великой общности. И с особой силой пережил это 9 мая 1945 года.

А Сталина я увижу на Мавзолее уже в студенческие годы на демонстрации. Однажды я об этом рассказал в классе. Вскочила девушка: «Лев Соломонович, вы нас простите, но сколько же вам лет, если вы видели живого Сталина?!»

Но вернемся в школу. Последний раз мы собирались в 2005 году, через 57 лет после окончания школы. Всегда вспоминали своих учителей. Сейчас расскажу только об одном.

Легендой школы был учитель химии и завуч школы Николай Георгиевич Соловьев. В прошлом актер, он решил, что лучше быть хорошим учителем, чем средним артистом. И пошел на химфак. В его кабинете висели два портрета: Менделеев и Станиславский.
Уроки он вел вдохновенно, артистически. Мы с моим одноклассником, с которым пять лет провели за одной партой, как-то вспоминали блистательный этюд, когда Николай Георгиевич разыграл нам тему «Валентность».

Почти на каждом уроке, отвернувшись друг от друга, мы писали рассчитанные по секундам (первый вопрос – 5 секунд, второй – 7) небольшие контрольные работы. Раз в четверть по три-четыре человека приходили в школу в 7 часов утра, чтобы сдать зачет по пройденным темам. Учились мы по вузовскому учебнику.

Но когда умер Москвин, Николай Георгиевич изменил своим правилам. Он долго рассказывал нам о великом артисте, а в конце урока предложил всем желающим пойти проститься с Москвиным. Остался в памяти костюм царя Федора рядом с гробом – костюм с того спектакля, самого первого. Такой я увижу на спектакле в память того первого спектакля, на который меня пригласила моя ученица Марина Брусникина. Ведь я 16 лет проработал в единственной в нашей стране школе, в которой были театральные классы. Естественно, я вел литературу и в обычных классах. А с первого же года работы в этой школе повел четвертый класс, который и довел до десятого.

Благодаря Николаю Георгиевичу мы раз в году видели в нашей школе артистов Художественного театра. На эти встречи мы приглашали женскую школу, с которой дружили. Сейчас эта школа под окнами дома, в котором я живу. Помню Тарасову, Кторова, Яншина. В те годы, когда в первую очередь думалось о хлебе насущном, мы всем своим существом постигали, что не хлебом единым жив человек.

Именно Николай Георгиевич вдохновил нас на выпуск стенных газет. Был год, когда выходили три газеты. Десятиклассники выпускали «Бегемота». Восьмиклассники – «Носорога». Наш девятый класс – «Зеркало».

Ближе к экзаменам, весной 1947 года, почил «Бегемот» – десятиклассникам было не до газеты. Тогда и вышел специальный номер «Зеркала». Лист обрамляла траурная рамка, посередине был изображен утопающий в цветах гроб с телом Бегемота. В левом верхнем углу – сообщение о преждевременной кончине на боевом посту нашего верного друга и соратника, славного сына нашей школы товарища Бегемота. Воспоминания об усопшем. Слова о том, как нескончаемым потоком идут мимо гроба представители животного мира всех континентов. Приспущены траурные флаги. Скорбные речи над открытой могилой. Память о Бегемоте навсегда останется в наших сердцах. Троекратный рев слонов. Имя Бегемота присваивается ветеринарной академии, там устанавливаются три персональных бегемотных стипендии.

Никто не думал, что наша издательская деятельность грозила закончиться весьма печально, даже трагически – по тем временам этот выпуск тянул на десять лет. Газета висела уже три дня, а повесили мы ее на лестничной клетке, так, чтобы все видели и читали. Кто-то из пришедших в школу увидел ее и был возмущен гнусным пасквилем на похороны Михаила Ивановича Калинина. Не знаю, как развивались события. Но нас не сдали, не тронули. А сам химик и завуч одновременно никогда к этой истории не возвращался. Это был мужественный поступок единственного кормильца тяжелобольной жены. Учителя школы были для нас примером ответственного и добросовестного отношения к своей работе и люди высокой культуры.

Как-то мы с другом, уже будучи десятиклассниками, тогда выпускниками школы, возвращались из театра поздно вечером. В Большом Комсомольском переулке нас окликнул таксист и попросил помочь его пассажиру, поднять его в квартиру. Пока мы, задыхаясь, тащили на пятый этаж (лифта в доме не было) парализованного мужчину, он рассказал нам, что он Александр Донде, работает на радио, что он чтец, но каждый раз мучается, добираясь до машины и обратно. Назавтра мы собрали ребят (напомню, что мы учились в мужской школе) из двух выпускных классов. Составили график дежурств – кто и когда едет на радио, кто помогает инвалиду дома. Организовали платный концерт художественного чтения у нас в школе, куда пригласили соседнюю женскую. Собрали много денег. Как часто это бывает, ближе к экзаменам энтузиазм стал ослабевать. А после выпускного вечера история эта прекратилась.

В 1948 году я окончил школу с золотой медалью и подал документы на философский факультет Московского университета. К тому времени я уже прочел одну толстую книгу по философии – Ц.Степанян, «Развитие В.И.Лениным и И.В.Сталиным учения К.Маркса и Ф.Энгельса о коммунизме». Медаль освобождала меня от экзаменов, но нужно было пройти собеседование.

На собеседовании меня спросили, сколько основных мыслей в таком-то выступлении товарища Сталина. Я назвал три. Комиссия развела руками: на философский факультет Московского университета – и не знать, что в этом выступлении шесть основных мыслей! Я не знал куда более важное – то, что наступало очередное время очередных перемен. Их знаковыми вехами стали партийное постановление о литературе, кино и театре, разгром генетики, борьба с космополитизмом, ленинградское дело, дело врачей. Все это в годы моей юности.

Отлучение от университета я пережил тяжело и болезненно. На другой день подал документы в педагогический институт и тут же уехал в пионерлагерь, где работал в прошлом году. Но потом всю жизнь буду благодарить судьбу за то, что меня не пригласили в университет.

Что касается времени перемен, то, как сказал поэт, «Времена не выбирают, // В них живут и умирают».

А теперь у меня вопрос к вам, уважаемые мои читатели. Итоговое сочинение не является экзаменом по литературе, за него ставят или зачет, или незачет. Что бы вы дали за мое итоговое сочинение? Спасибо тем, кто поставил зачет. Но мне его поставить нельзя – по нормам оценки требуется привлечение только литературного материала (художественного, мемуарного, публицистики, научно-художественной литературы).

Вот и в этом году ФИПИ публикует список произведений, на которых можно будет раскрыть сочинения по направлению «Время перемен». Вот этот перечень:

А.С.Грибоедов, «Горе от ума»;
А.С.Пушкин, «Капитанская дочка»;
А.С.Пушкин, «Медный всадник»;
И.С.Тургенев, «Отцы и дети»;
Л.Н.Толстой, «После бала»;
Л.Н.Толстой, «Война и мир»;
М.А.Булгаков, «Собачье сердце»;
М.А.Шолохов, «Судьба человека».

Да, все верно. Все о переменах. Но когда ты пишешь сегодня о Великой Отечественной войне, обращение к книгам, фильмам, мемуарам естественно. Когда-то я провел сочинение на тему «Как война прошла через нашу семью». У меня училась внучка Григория Чухрая, и я ознакомил его с этими сочинениями. Он был потрясен. Но предложить писать о времени перемен по тому, что было двести, полтораста, восемьдесят лет назад, – по-моему, это ненормально. Да еще в этом году!

Но формула «время перемен» – это обозначение направления. Конкретные темы по этому направлению, как и по другим, будут объявлены на самом экзамене. Но ФИПИ называет 71 тему, чтобы сориентировать в том, какого типа темы ждут на экзаменах. Все приводить не буду.

К чему могут привести научные открытия, лишенные гуманизма?

Сложно ли жить в эпоху перемен?

Почему многие люди боятся перемен?

Всегда ли желание перемен ведет к лучшему?

Какой путь развития человечества эффективен: эволюционный или революционный?

Нужны ли в современном мире вечные заповеди?

Почему человек деградирует?

Стоит ли менять себя ради любви?

Как меняется человек, когда он влюблен?

Когда заканчивается детство?

Большинство этих тем толкает на путь разглагольствования. Ошиблись? Не подумали? Нет, нет. Вспоминаю, как на южном курорте сам видел: дорожка поднимается вверх, туда, где известная шашлычная. А у начала пути большой стенд: Ленин, улыбаясь, подняв руку, говорит: «Правильной дорогой идете, товарищи!»

Давайте пройдемся по всем нашим экзаменам.

ЕГЭ по русскому языку. Сочинительная часть.

«Выразите свое отношение к позиции автора по проблеме исходного текста (согласие или несогласие) и обоснуйте его».
Ну, во-первых, бросается в глаза, что в последние два года собственное мнение подешевело в три раза: давали за него три балла, теперь только один балл. Раньше нужно было привести два аргумента – или один из литературы, а другой из жизни, или два из литературы, тем более что сборников аргументов из литературы было много, а из жизни ни одного. Теперь остались лишь два примера – иллюстрации из прочитанного текста, важные для понимания текста. И стоит это задание три балла.

Тут у меня два вопроса. Допустим, что я не согласен с автором. Мне нужно обосновать свое несогласие. Но как можно выразить свое несогласие с авторскими аргументами? И что вообще это значит – обосновать?

Итак: согласен или не согласен? Всего два варианта ответа. Но вот я читаю материалы, выступления, обсуждения на политические, экономические, социальные, культурные, медицинские, образовательные, спортивные темы. И всюду многочисленность аргументов, различие и богатство полутонов, противоречий. И это нормально. А мы хотим, чтобы весь класс, вся школа, весь регион, да что регион – вся страна знала только два решения: согласен или не согласен. Да и нет. За и против. И третьего не дано. Прокрустово ложе на два места. Сам я, предлагая своим ученикам сочинения, в которых нужно самим подумать, часто получаю три, четыре, пять, а порой и шесть решений. Вот вы, к примеру, согласны с Анной Карениной? Или нет?

Но даже эта постановка вопроса, с согласен или не согласен, по сути видимость свободы, декорация разномыслия. С первого же года существования ЕГЭ ФИПИ выпускает методическое письмо о том, как проверять сочинительную часть. Вот отрывок из этого письма (все шрифтовые выделения сделаны мною): «Смысл аргументации ученика будет заключаться в том, чтобы в очередной раз показать актуальность, важность, жизненную нравственную состоятельность, незыблемость доказываемой этической аксиомы. (А разве аксиомы доказывают? – Л.А.) В таком случае аргументация чаще выступает не как логическое обоснование (чего тут обосновывать, когда все это незыблемая аксиома?! – Л.А.), а как определенным образом сформированное личное отношение к выдвинутому утверждению». Но вот в чем беда. Это самое личное отношение ведь бывает разным, многообразным. Так что и тут нужно быть осторожным.

И выходит, что на самом деле никакого вопроса, по сути, и нет. И нужно поднять (простите, опустить) сочинение, то есть то, что создается, открывается, исследуется, до уровня непререкаемой и для всего мира одинаковой таблицы умножения. И вот учителя, методисты, репетиторы, родители, не говоря уже о самих учениках, уверовали: только да.

Продолжение следует