Люди и баллы

Продолжение. Начало в №36, 37, 39, 40-46

Я приношу на урок анализа сочинений поэму и читаю страницы из главы «Переправа», написанной в начале 1942 года.

Было так: из тьмы глубокой,
Огненный взметнув клинок,
Луч прожектора протоку
Пересек наискосок.

 И столбом поставил воду
Вдруг снаряд. Понтоны – в ряд.
Густо было там народу –
Наших стриженых ребят…

 И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди теплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно…

Корить за неправду Твардовского нет основания. Да, многое будет сказано потом. Сказано теми, кто шел по пути, проложенному Твардовским. Напоминаю, что перед уроком, посвященным повести Кондратьева «Сашка», я читал ученикам стихотворение Твардовского «Я убит подо Ржевом». Приходится мне говорить о том, чего они не знают. Перед войной тема предстоящей войны звучала бравурно: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведет», «Полетит самолет, застрочит пулемет, и помчатся могучие танки», «Могучая, кипучая, никем не победимая». В общем, на вражеской территории и малой кровью. Оказалось не так… Но это не сразу всеми было осмыслено и усвоено.

В первые дни войны была создана песня «Священная война». Текст В.Лебедева-Кумача, музыка Г.Александрова. Тогда же песня была исполнена на Белорусском вокзале. И все. Больше ее не исполняли. Может быть, из-за первых строк: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…». Только после того как немцы уже приблизились к Москве, песня прозвучала по радио, и до конца войны с нее в шесть часов утра начинало радио свою работу.

А в победном 1945 году М.Исаков­ский написал пронзительное стихотворение «Враги сожгли родную хату…». Его прочел Твардовский и сказал, что нужно сделать песню. Музыку написал Матвей Блантер. Песню исполнили один раз, и ее запретили потом где бы то ни было исполнять: пессимизм все это, и после победы все это уже никому не нужно… Только через 15 лет Марк Бернес в 1960 году на своем концерте ее самовольно спел. Зал встал. Песня вернулась в жизнь.

Я знаю, как трудно шли к читателю военные повести Василя Быкова, «Сашка» Александра Кондратьева, знаю, что Константин Симонов так и не увидел при жизни свою книгу о первых ста днях войны. Знаю, как нелегок был путь к зрителю «Баллады о солдате» Григория Чухрая, и о том, что снятый в 1971 году фильм Алексея Германа «Проверка на дорогах» только в 1985 году вышел на экраны – тема военнопленных была начисто закрыта для кино.

«Василий Теркин», «Я убит подо Ржевом», «Я знаю, никакой моей вины…» Твардовского утверждали право и обязанность говорить о войне как об огромной трагедии.

А всего иного пуще
Не прожить наверняка –
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька.

В 2014 году я готовил к итоговому сочинению два класса, в которых как учитель я сам не преподавал. Еще в августе было объявлено, что одним из направлений в этом сочинении будет война. Но никто не подумал о том, что сочинение назначено на начало декабря, а на истории и литературе Великая Отечественная война – тема второго полугодия.

Я поставил три условия: занятия добровольные, бесплатные, и сам я ничего не буду говорить о том, как и что в сочинениях на эту тему нужно писать. Только одно: напитать учеников живыми впечатлениями. Два фильма, три повести, стихи Твардовского и Симонова. Я начал с фильма Андрея Тарковского «Иваново детство» и картины Григория Чухрая «Баллада о солдате». Никто из двух классов эти фильмы не видел и даже ничего о них не слышал…

Пойдем дальше. Четыре человека написали о том, чего Твардовский как поэт и гражданин не сказал. «Ощущение своей вины, скорее даже не своей, а тех, кто мог бы что-то сделать. Тем более он, писатель, мог бы вразумить». «Все могло бы быть иначе. А жертв могло бы быть меньше, и события могли развиваться по-другому. Твардовский чувствует свою вину и как писателя. Может быть, он чувствует, что с его молчаливого согласия и молчаливого согласия таких же людей, как он, мы не были готовы к войне. И наши жертвы могли быть намного меньше».

Сам я так стихотворение не воспринимал. Но через несколько дней после того, как прочитал эти сочинения, разбирая газетные вырезки, обнаружил у себя написанные Твардовским через три года после стихотворения строки, до этого не опубликованные:

И, может быть, с того платили
В войне мы платою такой,
Что утаили
Эти были
Про черный день перед войной.

И здесь мы подошли к самой уязвимой части написанного одиннадцатиклассниками.

«Мне сложно понять, что переживает автор, потому что я, к счастью, не воевал». «Мне тяжело понять эти чувства, так как я, к счастью, не воевал». «Мне тяжело понять это чувство, так как я, слава богу, не пережил ничего подобного». Эти ученики, а возможно, и многие другие, восприняли стихотворение Твардовского только как стихотворение о войне.

Лишь 7 человек, а это лишь 9%, увидели, что стихотворение не только о войне. «Л.Н.Толстой мучился оттого, что он богат, живет в роскоши, а большинство людей голодает. Твардовский считает себя виноватым перед собой, перед своей совестью». «В сущности это стихотворение о том же, о чем «Обелиск» Василя Быкова, «Судьба человека» Михаила Шолохова, «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова и многие другие литературные произведения». «То покаянное ощущение своей вины, которое свойственно всем совестливым людям.

Поэт чувствует горечь от потери друзей, просто знакомых и тысяч незнакомых. Поэт как бы вобрал в себя всеобщую боль». «Так, как рассуждает Твардовский, рассуждают смелые люди, для которых нет страха перед осознанием своих поступков». «Я разделяю точку зрения Твардовского, но школьник и поэт – это разные вещи». И, как бы отвечая на эту строку, одиннадцатиклассница из этого же класса пишет: «Автор уже никогда не сможет избавиться от чувства вины, как и любой другой нормальный человек». «Это на самом деле великое качество людей – чувствовать боль другого».

Но наши размышления будут продолжены. Или в тот же день, когда я провожу анализ сочинения, или на следующем уроке я провожу вот какую работу.

А.Кондратович после смерти Твардовского обнаружил вот что: Твардовский уже отправлял в печать свое стихотворение. Но были там и другие строки:

Речь не о том, но все же, все же,
все же. Что же все же?
Не знаю. Только знаю, в дни войны
На жизнь и смерть у всех права равны.

 В последнюю минуту поэт вычеркнул две строки.

И вот в 2005 и в 2007 годах уже после анализа написанных сочинений я предлагаю сравнить два варианта одного и того же стихотворения. При этом какой из них первоначальный, а какой окончательный, я не сказал. Так что в ответах одиннадцатиклас­сников как первый вариант обозначен тот, о котором они писали, а как второй – тот, три строчки из которого мы только что записали. «В чем различие между этими вариантами? Какой из них, на ваш взгляд, более художественно убедителен? Какой, попросту говоря, лучше, какой из них ближе вам самим? В вашем распоряжении 20 минут».

В 2005 году 53,5% писавших, а в 2007 году 68% одиннадцатиклас­сников написали о том, что в другом варианте «автор пытается снять с себя вину». «Он как бы отказывается от своей вины и оправдывает себя». «Здесь есть оправдание, что на смерть у всех права равны». «Автор не знает, что такое «все же», он только знает, что не виноват. Все равны, я не виноват». «Мол, война, что поделаешь, кому как повезет». «Над совестью берет верх разум».

В 2005 году 32%, а в 2007 году 26% написали и о том, почему один из вариантов заканчивается многоточием, а другой – точкой. «Многоточие говорит более выразительно, чем точка». «Поэт недоговаривает до конца, ему больно, и он понимает, что бы он ни думал, что бы ни говорил, но все равно какая-то капля вины лежит на нем. Это оставляет шрам на душе». «Многоточие в конце стихотворения указывает на какую-то недосказанность, на то, что подобные мысли и чувства терзают автора и, видимо, не покинут никогда. Стихотворение обрывается на полуфразе.

Кажется, вот-вот – и после этого горького «все же, все же, все же…» мы сможем до конца понять все то, что чувствует и переживает он, все его стихотворение. Но монолог обрывается. Я думаю, это происходит потому, что невозможно словами и фразами выразить те чувства (боль, вину и другое), которые живут в душе поэта. Мне кажется, что у него перехватывает дыхание».

Но есть и другой ответ на этот вопрос. В 2005 году все, кто именно так трактовал стихотворение, писали и о том, что при таком окончании есть место и для читателя, каждый может подумать, что же для него «все же». «Эта недосказанность заставляет читателей задуматься над тревогами и переживаниями автора, примерить на себя, открыть тайный, скрытый смысл». «Здесь чувствуется какая-то незавершенность, преднамеренная недосказанность.

Читатель после прочтения стихотворения остается наедине со своими мыслями и получает возможность самостоятельно помыслить о том, что хотел сказать автор». «Стихотворение выглядит незаконченно, автор как бы что-то недоговаривает, не разобрался сам с собой. Это придает ему жизнь, краску, заставляет читателя задуматься, погрузиться. Думаю, что самый правильный конец стихотворения – это «все же, все же, все же…», так как нельзя описать словами, что это именно, это необходимо почувствовать сердцем и душой». «Это стихотворение предоставляет каждому читателю как-то по-своему домыслить стихотворение». «…оставляет нам почву для размышлений». «Многоточие оставляет за человеком право выбора, право на собственные мысли».

Теперь о своем, личном отношении к этим вариантам.

В 2005 году 82% писавших предпочли то стихотворение, о котором они писали сочинение. «Вариант более эмоциональный и волнующий, другой более спокойный и здравомыслящий». «Более живое и более человеческое».

Вместе с тем 18%, то есть почти каждый пятый, предпочитают другой вариант. «Все закончено, все понятно». «Более убедительный, стихотворение кажется более законченным: в конце точка, а другой вариант не закончен. Здесь же автор задает вопрос и тут же на него отвечает».

Приведу одну работу полностью.

«Автор чувствует вину, что он вернулся, а кто-то не вернется уже никогда. Во втором случае автор уже уверен в том, что он не виноват, что кто-то не вернулся. Он твердо говорит: «Только знаю, в дни войны на жизнь и смерть у всех права равны». То есть он знает, что в дни войны каждый мог умереть и каждый мог выжить. Его вины нет. Он это чувствует. Мне ближе второй вариант».

В 2007 году 25,5% выбрали то, что они называли вторым вариантом. «В первом варианте нет той законченности, которая есть во втором». «Во втором варианте как бы находится смысл и продолжение стихотворения. «Мне близок второй вариант. Мы знаем, что хочет сказать нам поэт. В первом он заставляет нас задуматься над его смыслом». «Мне нравится второй вариант стихотворения.

Я думаю, что люди не должны мучиться за других и испытывать чувство вины за то, что кто-то не вернулся с войны». (Этот юноша собирается стать юристом.) «На мой взгляд, второе стихотворение более художественно убедительно. Человеку сложно изменить что-то. Не стоит переживать из-за смерти людей, как бы жалко ни было». (Эта девушка поступала в медицинский.)

Лев Айзерман

Продолжение следует