Люди и баллы

Часть первая. Четыре фундаментальные основы урока литературы

Почему из всех предметов школьного курса преподавание литературы – самый трудный предмет? В том, что это именно так, я убедился и как учитель, и как методист, посетивший около тысячи уроков русского языка и литературы. Тому, на мой взгляд, четыре причины.

Первая. Вот на уроке истории учитель знакомит учеников с первоисточниками – документами, письмами, воспоминаниями – и просит ответить на те или иные вопросы. Но это он делает не на всех своих уроках. Это лишь один из элементов его уроков. Поэтому, пропустив по болезни урок, ученик может восполнить пропущенное по учебнику.

Совершенно другое на уроках литературы. Это единственный в школе предмет, на уроках которого происходит изучение по первоисточникам. На уроках литературы школьники размышляют над страницами «Горя от ума», «Мертвых душ», «Отцов и детей», «Преступления и наказания». А если эти книги не прочитаны, то ни о каком изучении литературы не может быть и речи. Все это осложняет преподавание литературы и вместе с тем открывает те возможности, которых нет на уроках по всем остальным предметам. Уроки литературы и школьный учебник по литературе идут разными путями.

«Другие по живому следу пройдут твой путь за пядью пядь…» (Борис Пастернак) – вот маршрут урока литературы в школе. А в учебнике иной путь – от образа к образу, от идеи к идее. Учебник излагает результат анализа произведения, уроки в школе – путь, процесс познания. И поэтому урок учит не только постижению вот именно этого произведения, но и тому, как вообще нужно читать художественное произведение. Он воспитывает, формирует читателя.

В 1962 году в журнале «Вопросы литературы» была напечатана блистательная статья В.Асмуса «Чтение как труд и творчество» (она есть в Интернете). Для Асмуса чтение – это «творческий труд». «Содержание художественного произведения не переходит – как вода, переливающаяся из одного кувшина в другой, – из произведения в голову читателя. Оно воспринимается, воссоздается самим читателем – по ориентирам, данным в самом произведении, но с конечным результатом, определенным умственной, душевной, духовной интеллектуальностью читателя».

Вот почему «хороший учитель родного языка и литературы – не только тот, кто проверяет, прочитаны ли указанные в программе произведения и способны ли ученики грамотно формулировать идеи этих произведений в тезисах. Развивая эту способность, он одновременно показывает, как надо читать, понимать, осмысливать стихотворение, рассказ, повесть, поэму в качестве фактов искусства». Добавлю: сейчас часто говорят о горестных проблемах с функциональным чтением у выпускников нашей школы. Но это во многом происходит и потому, что сообщение знаний на уроках литературы преобладает над самим процессом постижения прочитанного.

Но если чтение – акт творчества, то в основу преподавания литературы должно быть положено не сообщение отдельных сведений и информации, не переливание из кувшина учительских знаний и изложенного в учебнике, а творческое начало – сам процесс постижения прочитанного.

Естественно, я не могу говорить сейчас о самом главном – обучены ли нынешние учителя всему этому еще в школе. Учили ли их вот именно так преподавать в институте? Ведь с 2009 года на филологические факультеты принимают по ЕГЭ по литературе. С тех пор прошло уже тринадцать поступлений в институт и восемь выпусков. И если все осталось на уровне ЕГЭ по литературе, то говорить вообще не о чем.

Этот экзамен не диагностирует начитанность даже в том, что входит в школьную программу, он не показывает умения анализировать и истолковывать художественный текст, предлагает сочинения, которые возвращают нас ко всему худшему, что было в прежней нашей школе. Но об этом мы еще поговорим подробнее. Есть такая байка. С какого возраста нужно воспитывать ребенка? Со дня рождения его бабушки. В данном случае о бабушке не говорим, но о школе, в которой учился сегодняшний учитель, и о вузе, который ковал педагогические кадры, нельзя не сказать.

Хотя в этой школе, и в этом вчерашнем вузе, и в самой методике преподавания литературы было немало подлинного и современного для дня сегодняшнего. Но кто сегодня читал книги наших лучших учителей и методистов тех прошлых лет?

Сам я уже в первой своей книге «Уроки, литература, жизнь», вышедшей в 1965 году, то есть пятьдесят лет назад, предложил изменить господствовавшую тогда модель урока литературы. А канон был таков: сначала проверка домашнего задания, то есть повторение того, что было на уроке; затем объяснение нового материала и задание на дом.

Во второй свой учительский год я пошел с мальчиками в лыжный поход в Бородино. Все время менял того, кто шел первым, ведь он шел по целине. Первый становился последним, и теперь уже шел по лыжне. Вот и в домашних заданиях, как правило, я отправлял весь класс «на целину» – давал какие-то эпизоды, сцены, вопросы для самостоятельного постижения. Мне близка гениальная формула Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется».

Но учитель не может работать, если он не знает, как слово писателя отзывается в его учениках, и именно в зависимости от этого знания он ведет свои уроки. И уроки начинались с обсуждения сделанного дома, с сопоставления разных подходов, решений, и, опираясь на все сделанное, мы уже шли дальше.

Таким образом, проверка домашнего задания и постижение нового материала стали единым, нерасчленимым процессом постижения художественного произведения. Естественно, я не ставил ни двоек, ни троек тем ученикам, у кого выполнение этого задания свидетельствовало о непонимании прочитанного. Ведь это был не опрос, не контроль, не проверка знаний.

Самая большая беда преподавания литературы в школе состоит в том, что наши ученики часто, как говорила М.А.Рыбникова, не по-литературному знают литературу. И тогда роман, повесть, рассказ, поэма, стихотворение, драма существуют сами по себе. Многие наши ученики не умеют вычитывать мысль писателя из самого художественного текста, не умеют воспринимать текст как текст художественный. Слишком часто то, что ученик выучил, ничего не стоит. Стоит лишь то, чему он научился.

Я порой рассказываю своим ученикам про случай, который произошел со мной, когда я лежал в больнице в послеоперационной палате (отделений реанимации тогда еще не было). Чтобы избежать отека легких, я надувал, спускал и опять надувал детский мяч. Пришел взрослый сын моего соседа, увидел эту картину и сказал: «Ну что вы мучаетесь? Давайте я вам его надую!»

Ныне не так уж редко репетиторы или даже учителя вот так готовят к экзамену. Появился даже такой глагол – «натаскивать».

Что же касается так называемого закрепления, по традиции оно сводится к повторению того, что уже было сказано на уроке. Вместо этого предлагаю сделанное на этом же уроке, но взятое в неожиданно новом контексте, рассмотренное под другим углом зрения. Было время, когда шаг вправо, шаг влево считался побегом. Сейчас же мы хорошо понимаем, что шаг вправо, шаг влево – необходимое условие для продвижения вперед.

После урока, на котором мы говорили о сне Раскольникова, прошу всех письменно ответить на два вопроса. Время для работы – один урок.

В кинофильме Льва Кулиджанова «Преступление и наказание» нет сна о лошади. Понятно почему: а как его снять, тем более что нужно сделать несколько дублей? В фильме другой сон, с которого картина и начинается. К сожалению, тогда я еще не мог начало фильма показать в классе. Так что рассказываю о нем.

Раскольников убегает от преследующих его полицейских. Он изнеможен. Он в ужасе. Вот сейчас они его поймают. Но в тот момент, когда их руки протягиваются к нему, просыпается.

«Различаются ли сны романа и фильма? Влияет ли эта замена на раскрытие образа Раскольникова?»

Бывало, что два-три человека писали, что принципиальной разницы между этими снами нет. Но это одна из тех полезных ошибок, которые работают на понимание. Главное – чтобы ученики не боялись ошибиться, потому что страх парализует мысль. Но на этот вопрос чаще всего все отвечают правильно:

«Бежит, спасая себя, а не другого»;

«Бежит, спасая себя. Совершенно другое – спасать страдающего»;

«Животный страх, боится быть пойманным. Этот страх сродни чувству, когда он стоял у дверей старухи-процентщицы, а с другой стороны ломились люди»;

«Только страх перед наказанием, желание избежать возмездия»;

«Сон романа заставляет Раскольникова в ужасе подумать: «Да неужели ж… я… возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду скользить в липкой, теплой крови». Именно такой сон заставляет его обратиться к Господу, молить о прозрении, обещать отречься от замысла. А во сне кинофильма боится не совершения преступления, а наказания за него»;

«Во сне маленький Родион, плачущий над замученной толпой лошадью, говорит взрослому Родиону: «Не убий!» Смысл сна кинофильма: «Не попадись!».

Юрий Федорович Карякин, работая над инсценировкой «Преступления и наказания» для Театра на Таганке и одновременно над своей книгой о романе Достоевского, сам вел уроки по этому роману в школе. Обращаюсь на уроке к книге Карякина «Самообман Раскольникова».

«Однажды на уроке я задал письменную «задачку»: «В чем смысл сна Раскольникова?» Собрав сочинения и еще не посмотрев их, я рассказал ребятам об ответе, что дал нам Достоевский в черновиках к роману: «Али есть такой закон природы, которого мы не знаем и который кричит в нас. Сон». Я поразился выражению лица одного ученика: счастливое и вместе с тем испуганное. Разгадку я нашел дома. Именно он, не зная ранее о существовании черновиков, оказался автором самого короткого ответа, лишь в одну строчку: «Этот сон – крик человеческой души против убийства». Да, это мука совести, это надрывный крик совести».

У нас в сочинительной части экзамена по русскому языку и в сочинительной части экзамена по литературе, подсчитав количество слов, ставят нули, если ученик не выполнил необходимую минимальную норму. Бывают ответы всего лишь в несколько строк, за которые сам я ставлю десять баллов, то есть две пятерки. А на экзамене нередко именно за ответы яркие, глубокие, но не совпадающие с «информацией о тексте», которая лежит перед проверяющим, снижают оценки.

Гораздо труднее второе задание. Только тем, кто справился с ним, я ставлю в журнал пятерки.

Одна из сквозных тем русской литературы – тема мучительной бессонницы, когда спать не дает растревоженная совесть.

Вот «Воспоминание» Пушкина – стихотворение о человеке, к которому приходит «сон – дневных трудов отрада»:

В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья…
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу, и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью, –
Но строк печальных не смываю.

Об этом и «Рыцарь на час» Некрасова:

Но, к несчастью, не всякому спится…
Вспоминается пройденный путь,
Совесть песню свою запевает.

И Тютчев в стихотворении «Бессонница» поставил их рядом – бессонницу и совесть.

Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!

Лев Айзерман