На чтение: ≈ 15 мин.Судьба автора-исполнителя Любови Захарченко напоминает судьбу главной героини фильма “Москва слезам не верит”. Хотя, приехав в Москву, она уже многое имела за плечами. Юридический факультет университета в Ростове-на-Дону и работу в прокуратуре. Гран-при на первом Всесоюзном фестивале КСП в 1986 году. Булат Окуджава назвал ее открытием этого фестиваля. Ее песня “Черная смородина, где сажали красную” звучала тогда повсюду. Но счастье ей виделось по-иному: поэзия и дети. И она построила свою жизнь так, как хотела, назло ударам судьбы и депрессиям. С полным правом она может повторить крылатую фразу из уже упомянутого фильма: в сорок лет жизнь только начинается. Когда, не суетясь, идешь к своей цели.
Люба Захарченко – философ по жизни. Свою нынешнюю популярность она не переоценивает (чему не мешало бы поучиться попсовым “звездочкам”-однодневкам): “Твое мнение интересно, если ты уже стал явлением культуры. Я пока еще “вещь промежуточная”. Так что у нее еще все впереди. Но уже сейчас у нее есть преданные поклонники по всей стране. Потому что Люба Захарченко не только умный и глубокий поэт, но и искренний, щедрый человек, умеющий дружить.
– Люба, вы, может быть, единственная из авторов-исполнителей выступающая бесплатно для учителей.
– Весь этот год каждый вторник на Малой сцене театра “Содружество актеров на Таганке” шли мои моноспектакли. И треть зала мы отдавали учителям. Мы их вызванивали по школам. Мой муж Сережа, бывший режиссер Театра авторской песни, уйдя в бизнес, занялся меценатством: платил авторам-исполнителям, чтобы они выступали в школах. Он говорил бардам: “Растет ваша публика. От того, как вы отнесетесь к ней сегодня, зависит ваше будущее”.
На учителей, врачей и юристов падают основные тяготы переустройства общества. На них давление увеличивается, их бьют со всех сторон. Они становятся более уязвимыми и менее защищенными. А ведь эти три категории – те, кто объединяет этот мир.
– К своему главному делу – поэзии – вы шли долгим путем.
– Уже в детстве меня тянуло в разные стороны. Я хотела быть следователем, защищать справедливость. Мечтала о профессии археолога, ездила в археологические экспедиции. Хотела быть артисткой, играла в народном театре. Я перепробовала кучу профессий, чтобы в одной из них остаться, потому что искренне хотела победить свой тихий “диагноз”. Ведь мама считала, что стихи – это сумасшествие. Она в 17 лет водила меня к психоневрологу, потому что девочка – о ужас! – пишет стихи. Ну что это за профессия – поэт?
– Тем не менее вы стали профессиональным поэтом. Как это произошло?
– Году в 88-м мы познакомились с Олегом Митяевым. Участвовали в телепередаче “На двоих”, в концертах, которые очень смешно назывались: “Молодые звезды Москвы”. А что я, что он – какие мы москвичи? И Олег был тогда очень уставшим от бесконечных гастролей. Я посмотрела на него и подумала, что не потяну такой жизни, не потяну профессионализации. У меня тогда еще были большие виды на свою судьбу. Я хотела семью, детей. Я не знала, чем буду заниматься. А ведь это очень взрослый поступок – заниматься одним делом. Я к этому тогда была не готова. И когда я представила себе, что проживу жизнь в аэропортах, залах ожидания, поездах, за кулисами и на сцене без всякой гарантии на победу (спортсменов тысячи, а олимпийский чемпион – один), мне стало страшно. По-моему, Ремизов написал в своих мемуарах: “Будь прокляты те годы, которые я провел за письменным столом, ибо я не жил”. Я теперь ученикам на творческих мастерских ее цитирую. Это очень страшно: заниматься не своим делом.
– Часто, особенно в наше нестабильное время, родители все решают за детей, чуть ли не с детского сада определяя их судьбу.
– Мне одна девочка сказала несколько лет назад: “Оказывается, взрослая жизнь тоскливая и невыносимая”. Родители дали ей четкий расклад будущего: выйти замуж по расчету, получить престижную, хотя и нелюбимую профессию… Счастье – оно же индивидуально. А мы все с линейкой к нему примеряемся. Ощущение счастья для каждого человека свое, а как его узнать? Как мама с папой сказали, или как друзья во дворе, или как в книжках написано? Надо дать возможность человеку самому выбирать свой путь.
– Вы выбрали путь мамы троих детей.
– У меня была детская сумасшедшая мечта: иметь троих детей. Я сидела дома запертая, поскольку часто болела и в садики уже не брали, смотрела в окошко и думала, что у меня будет трое детей и им не будет скучно. Кому-кому, а мне теперь очень не скучно! Раньше я себе говорила: я еще не состоялась как личность, какие дети? У меня недостаточно большая квартира, не хватает денег – как мы все, наверное, говорим. Когда мы встретились с Сережей, эти вопросы отпали сами собой. Все переносится легче, может быть, потому, что я в Бога стала верить. В 88-м году у меня сначала умер папа, а через полгода родилась Олечка. Но я так и не поняла, откуда она пришла и куда он ушел. Был жуткий страх смерти, и я хотела поверить, но мне не удалось. Все пришло само собой. А потом я для себя решила: это стыдно – все время пенять на государство. Войны, нашествия, репрессии, все эти митинги, референдумы – сколько Россия пережила! И всегда рождались дети. И вдруг сейчас нам стало неожиданно не на что их растить! Но это же просто стыдно! Так всю жизнь можно и просидеть с мыслью: а вдруг завтра что-нибудь случится – и лишить себя любви. Полжизни я, как девочка, ждала, что кто-то подарит счастье, обоснует его целесообразность и укрепит меня аргументами, почему я на него имею право. Если в этой жизни не рисковать и не брать самому то, что ты хочешь, никто для тебя это не сделает.
– Но это очень смело: добиваться сразу всего. Ваш случай – исключительный.
– Никакой не исключительный. Я из-за своего упрямства не верю, когда говорят, что чего-то сделать нельзя. Как это так нельзя, если очень хочется? Мне всегда говорили: ну не может так быть, чтобы и любовь, и творчество, и дети. Я написала: “Чтобы мальчика и девочку родить, надо, в принципе, кого-то полюбить. Чтобы, в принципе, кого-то полюбить, нужно мальчика и девочку родить”. Как я заказала себе по жизни, так и случилось. И именно тогда, когда я построила жизнь так, как я хотела, все силы, которые уходили на торможение нереализованных мечтаний, ушли в поэзию и на сцену. Мы очень много сил тратим на торможение своих нереализованных устремлений. А ведь это мучительнейшее состояние. В одной из моих программ звучит мысль о том, что счастье где-то за углом. Добежишь до угла, а счастья там опять нет. Оно всегда где-то за углом.
– Шесть лет назад ваша жизнь резко изменилась. Почему?
– В 96-м я встретила Сережу, и жизнь началась сначала. Менять жизнь – это нечеловеческий стресс. Причем одинаково отнимают энергию как отрицательные, так и положительные эмоции. По одному американскому тесту мы с Сережей за эти годы зашкалили пределы допустимого: смена места жительства, работы, семейного положения, рождение ребенка… Сережа увидел меня много лет назад на концерте и потом, чтобы разыскать, приехал в Ростов.
– В песнях, даже в тех, что написаны от лица других людей, видна ваша душа: отзывающаяся на чужую боль, ранимая.
– Эмоциональные всплески никуда не денешь, но с каждым разом все быстрее возвращаешься в естественное состояние. Какой я себе мир сейчас устроила? Вылазка в мир, возврат, переосмысление, может быть, слезы и лечение сердца, опять накопление и опять вылазка. Моя бы воля – я бы из дома не выходила, писала бы, занималась бы детьми. Все, что ни делается, к лучшему. Даже те материальные сложности, в которые мы однажды с Сережей попали, заставили шевелиться. Если бы не дефолт, я бы пальмы в зимнем саду на даче расставляла. Я никогда не была богатой, а было бы интересно попробовать: заниматься всякими фитюльками и…
– Вы поэт. Вы бы не смогли заниматься фитюльками.
– Я бы не смогла?! Я даже гладью вышивала. Свитера вязала, юбки вязала. Однажды подруга посмотрела на мою вышивку и сказала: “Да, такой депрессии у тебя еще не было!” Я погружаюсь в любое дело. Помню, еще на старших курсах связала половину юбки, и надоело. И я плакала над ней, но довязала, потому что не могла позволить, чтобы она валялась символом моей несостоятельности. Эту юбку я до сих пор надеваю на концерты.
– Трудно вживаться в образ того, от чьего имени написана песня?
– Я не вживаюсь. Песня появляется – и все. Особенно тяжело даются мужские монологи. Хотя с детства у меня друзья одни мальчишки были, и я пыталась их понять. Мы разбираемся друг в друге всю жизнь. Это две разные цивилизации. Я – яростный экстраверт, который существует, только заглядывая в глаза человеку. Если он заглядывает в лицо ребенка, значит, он ребенок, если старушке, значит, он старушка. Я приезжала из Вятки и говорила по-вятски, приезжала из Одессы и говорила как одесситы. Ловила себя на том, что перенимаю мимику человека, который нравится. То есть перекочевываю в состояние другого человека. Откуда это? Наверное, гены.
– А кто были вашими учителями в авторской песне?
– Безусловно, Окуджава. Валентин Дмитриевич Берестов, удивительно светлый человек с мудрым взглядом на жизнь и тонким восприятием мира. Ариадна Адамовна Якушева. Ее песни – фантастическое сочетание корреспондентской точности и лирической пронзительности. Хрустальный голос, редчайшая искренность, искрящийся свет…
– Люба, вы искренне любите своих слушателей, и они вам платят тем же?
– Недавно был такой случай. Я стояла в очереди в сберкассу и разговорилась с дядечкой, который стоял сзади. Прочла ему свое стихотворение “Война”, и вдруг он начал целовать мне руку. И я в который раз подумала: мы не там поем, не там выступаем… А он говорит: “Я вас помню. Вы живете на Первомайской. У вас трое детей и совершенно святой муж”. Оказалось – врач “скорой помощи”. У меня часто бывает плохо с сердцем, “скорая” не реже раза в месяц приезжает. И всем врачам мы дарили кассеты. И этот доктор из очереди (а очередь огромная!) начал меня опекать: “Вы только не нервничайте. Вам так, наверное, трудно в этой жизни! Вы ведь все тяжелое на себя берете”. А может быть, я поэтому и пишу стихи, что с распахнутыми глазами живу?
– В ваших песнях сквозь боль слышится нота оптимизма.
– Все утрясется. Одно-два поколения – и все наладится. А мы должны с минимальным ущербом для себя и для своих детей, не обозлившись, пройти этот путь. Есть такая легенда. Человек поймал золотую рыбку и попросил себе необитаемый остров в тропиках, чтобы были фрукты, овощи, рядом самая красивая и необыкновенная женщина. Все так и случилось. Вот только бессмертия человек не попросил, забыл. Однажды он порезал палец. И вот когда он умирал на этом прекрасном острове, окруженный любящими детьми и внуками, он стал вспоминать свою жизнь и ничего не смог вспомнить, кроме того, как порезал палец.
Наталья БОГАТЫРЕВА
Выбор читателей
Комментарии